Колхоз у древней столицы

Колхоз у древней столицы

Ранним утром дорога лежит свежая и темная от Елажной испарины ночи. От села Арарат (бывшего Дазалу) до села Арташат (бывшего Камарлю) — гладкое, почти ровное шоссе между сплошными садами. Проезжая весной, чувствуешь жизнь воды в этих местах, но сейчас осень — вода, как и змеи, ушла в землю: отработала свое — и отдыхает. Молчат канавки, шлюзы над ними приподняты, рыжее глинистое дно затвердело, трава по краям желтая, сухая. Над полями тот особый запах — запах снятого хлеба, отслужившей соломы, нового рождающегося перегноя, каким полной грудью дышишь осенью. За линией садов — черные полосы зяби, аккуратные, чистые, как бархат.

Мы едем по самым богатым районам республики, с отлично обработанными пашнями и благоустроенными деревнями. На каждом шагу — новые здания, новые поселки, которых еще не было два года, год назад. А в то же время эти передовые районы — они и самые древние в Армении.

Именно здесь был когда-то центр ее жизни. Сохранились развалины Двина, старой столицы, построенной в конце III — начале IV века, вышедшей на историческую сцену во второй половине V века и просуществовавшей до первой половины XIII, то есть восемьсот с лишним лет нашей эры. Больше того, к югу отсюда, там, где возвышается холм Хор-Вираб, неподалеку от Двина, живет в памяти народа самая древняя столица Армении — Арташат, основанная за пятьсот лет до Двина, еще во II веке до нашей эры. Это уже глубины истории, неотделимые от легенды. Арташат, именем которой назван сейчас Камарлю, не оставила после себя развалин, — камни ее были растасканы еще при постройке Двина. Но имя ее лепится, как упрямый погорелец, к родному месту, к холму, где, по древним источникам, на самом берегу Аракса находился когда-то город. Аракс с веками переменил русло, он ушел от обеих столиц. А под бывшими стенами Двина, где разбросаны сейчас следы больших произведенных тут археологических раскопок, живет и здравствует богатейший колхоз Армении, колхоз-миллионер.

В 1946 году, по длинной улице, — мимо каменных домов с неизменными садиками с густым старым грецким орехом, с шумящим арыком, вырывающимся из-под каменной ограды, чтоб, пробежав вдоль улицы, мышью нырнуть в щелку другого сада, мимо местного винного завода, изготовляющего армянский рубиновый кагор «Айгешат», — въезжала я в село и видела, что оно как город: все в лихорадке ремонта. Улицы разворочены, шла побелка заборов и стен, достраивалась баня. В сельсовете кто-то трудился, скрипя пером по бумаге, — писал «проект благоустройства» [106]. В тот год для всего Арташатского района эта забота о перепланировке сел, о постройке общественных зданий, об окраске и побелке заборов, об улучшении дорог, о разбивке своего парка культуры и отдыха, с зелеными насаждениями, об устройстве собственного, для нужд села, кирпичного завода, чтобы раз и навсегда покончить с глиной и сырцом, — эта забота была не случайна. По решению ЦК Коммунистической партии Армении Арташатский район должен был стать образцовым для всей республики. Архитекторы и художники трудились над его обликом. Четверть века назад, отступая перед Красной Армией к иранской границе, здесь уходили дашнаки и на пути своем всё жгли и уничтожали. Путь от старого Камарлю до Давалу был грудой пепла. Жалкий сырец — необожженные кубики из глины, шедшие тут издавна на постройку домов и оград, — рассыпался прахом. Курилась земля от пожаров; не осталось ни жилья, ни деревца; люди, вернувшиеся на пепелища, ютились в земляных ямах, в палатках. Прошли годы, и здесь выросли новые, нарядные поселки. Их начали перестраивать до войны, их продолжали строить после войны. Крестьянский дом по типовому проекту имеет два этажа, с балконами на улицу и на двор.

Так мало времени протекло с 1946 года — и вот уже не только осуществилось это решение, но и много принципиально нового вошло в самые проекты благоустройства района. Укрупнение колхозов потребовало перепланировки старых сел, постройки новых домов. Архитекторы стали работать над архитектурными комплексами, — новыми большими поселками с центральною площадью, с парками культуры и отдыха, с новыми улицами; освоены были новые строительные материалы, новая техника самого строительства; мощно шагнула вперед электрификация. И уже прежние проекты, рассчитанные на ремонт, побелку, очистку, отступают в деревне перед проектами капитального строительства.

В один из новых домов Арташата — первый попавшийся — зашли мы в 1946 году, к величайшей радости хозяйского сына. Мальчик зашлепал босыми ногами вверх по лестнице, криком возвещая появление гостей. Штанишки, надетые на голое тело, сползали с его круглого, сытого животика. Отец — высокий, с военной выправкой, во френче — спустился нам навстречу. У колхозника был интеллигентный и скорей городской, нежели деревенский вид. И это тоже не случайность. 14 октября 1938 года в «Правде» появилась статья «Интеллигенция одного колхоза». Это о колхозе «Арташат» рассказывала статья. Двадцать лет назад здесь было только десять хозяйств, — их стало четыреста. Колхоз начал получать доход около 5 миллионов рублей в год. Здесь не знали грамоты, — и вот колхозники сами выступают в своем клубе с лекциями и докладами. Красные полотнища на отдельных домах указывали, где клуб и кино, библиотека, две средние школы, детский сад, ясли[107]. А когда возникают культурные учреждения на селе, — это значит растет своя колхозная интеллигенция. Из местного населения вышло семь своих врачей, один работал в частях Советской Армии. Военные сводки о Смоленском направлении читались тут с особым вниманием, — на Смоленском находился знатный земляк, полковник, командир дивизии Карапет Ахназарян. Но даже и не в этом, не в начитанности, не в большом проценте получивших высшее образование была причина высокой культуры, отличавшей колхоз «Арташат». Поговоришь отдельно с хозяйкой, с дочерью, поговоришь за столом с мужчинами, — и увидишь, что они научились мыслить об интересах не только одного своего колхоза. Они непрерывно думают о завтрашнем дне всей республики. Государственной широтой и смелыми планами на будущее полны их замыслы.

Недалеко отсюда много веков назад находились две древнейшие столицы, где когда-то, по словам историков, кипела культурная жизнь, простираясь не только на всю Армению, но и за пределами ее, откликаясь в Иране, в Ираке, в Прикаспии, на Волге (Итиле), у хазар, у славян, — советские ученые ведут раскопки на месте одной из этих столиц — Двина. На наш вопрос хозяин начал рассказывать, как очевидец, о проводившихся тут работах, на которые стекалась деревня и куда она выделяла своих рабочих. Сюда в конце 30-х годов пришла экспедиция Академии наук Армянской ССР во главе с И. А. Орбели. Хозяин предложил проводить нас на раскопки. Идти нужно было далеко за деревню, несколько километров, все поднимаясь и поднимаясь на открытую холмистую возвышенность.

По мере выхода из деревни и подъема вы ощущаете смену климата и воздуха. Остаются позади деревенские звуки и запахи, — последняя собака отлаяла, последний скрип воза, треск грузовиков потонули в воздухе, растаял дымок, а с ним вместе исчез горячий запах хлеба. Все пустыннее и холоднее вокруг. Живительная прохлада высот, необъятные просторы — словно гигантская чаша, по краям которой, едва видимые, синеют далекие горы, с двух сторон осененные обеими снежными вершинами, Араратом и Арагацем. Показались первые плиты развалин, земля тут в яминах, в провалах раскопок; словно кладбище, развернулось перед глазами море лежащих и стоячих плит. Все, имевшее художественную и историческую ценность, вывезено отсюда в музеи, но остался скелет большого культурного центра, с намеками на красоту и пластику его зданий, с частями колонн, обрывками каменного орнамента, пьедесталами из отшлифованного гранита для колонн, капителью с закрученными справа и слева завитками в виде не то ивовых ветвей, не то пальм, с прямоугольниками глубоких фундаментов, с остатками лестниц и с великим множеством глиняных и глазированных черепков, покрывающих землю. Как всегда между развалин, и здесь пробился скромный сухой вереск, качаются стебли высохшей мяты, истоптан серый от пыли чебрец. Повевает ветерком руин, похожим на колыбельную песню веков [108].

Две с лишним тысячи лет назад здесь проходили бесчисленные караваны, потому что, по словам историка:

«…через эту равнину и именно мимо Арташата пролегал магистральный путь транзитной торговли, шедший из Средней Азии и Китая к черноморским портам» [109].

Отсюда когда-то широкая дорога — внутренний путь Армении для войска, для царей и родичей их — шла в Гарни, названный летописцем «сильной крепостью». И было бы хорошо для туристов делать паломничество в Гарни не из Еревана, как это принято сейчас, а именно отсюда, по течению реки Азат, и, быть может, даже не на машине и не на лошади, а вот так, пешком, с картой древней Армении в мыслях, под ласковым ветром, еще не успевшим набраться холоду. Медленно спускаясь с холма к воображаемым Гарнийским воротам, где они были в древности, по изъеденным плитам домов, когда-то полных шума и жизни, смещая время, дыша ароматом вереска, углубляясь в века, помогая себе страницами романа Мурацана [110], полными поэзии, идти и идти к древнейшим развалинам Армении в местечке Верхний Гарни… [111]

Но мы с читателем не пойдем сейчас этой дорогой. Представим себе, что мы взобрались на самую высокую точку в этом высоком ущелье и, прежде чем двинуться дальше, обнимаем взглядом кусок Араратской долины, остающийся нам до Еревана. Видно сверху, как он оплетен дорогами, новыми и старыми. Не путайте дорог с каналами! Их здесь немало. Не путайте каналов с реками! Их тоже немало. Усевшись на мшистый камень, с хорошим окуляром в руках, разберитесь в этой живой, зелено-коричневой карте, расстилающейся внизу на все четыре стороны.

Вот с запада бежит магистраль железной дороги к станции Арарат и, делая поворот, ответвляется в Ереван, продолжая свой путь на юго-восток.

Вот линии главных каналов — голубые, четкие искусственно извилистые, берущие свою воду от большой реки Раздан (по-старому Занги): канал Юго-Восточные Киры, идущий до села Арарат; канал Северо-Западные Киры, идущий к Аштараку, и новый Эчмиадзинский канал, идущий на Эчмиадзин. Линии рек отличаются от рисунка этих каналов, — они гораздо извилистей, и движение их по руслу произвольней. Огибая с севера западную часть Еревана красивым полукругом, протекает голубая, искристая, порожистая Раздан, впадая к югу от Еревана в Аракс. Тоже с севера, но входя в самый город и пересекая его, строится шумный маленький Гетар. И, наконец, — дороги, целая сеть желтых змеек, расходящихся от Еревана по многим направлениям.

Свернув с Арташатской, покинутой нами дороги, можно заехать на мраморные карьеры. Как не повидать армянского мраморовидного оникса, отложения угасших минеральных источников, с теплым блеском которого встречался москвич в метро на станции «Киевская»! В песках и на песчаных холмах — желтоватое озерко без имени, но не без роду; много таких озер, словно лужиц, на Араратской равнине; они пробиваются снизу, из родников, и говорят о большой жизни внутри земли, — о движении подпочвенных вод, добываемых сейчас бурением.

По всей равнине в последние годы забили артезианские скважины. У желтого озерка — возле самого берега — пульсирует родничок, словно рыба играет в воде. Растительности никакой, а стоят каменные карьеры, валяются куски мрамора («аррагонита») разного размера, и некоторые словно повторяют вам карту Армении — желтовато-песочные, розовые, дымчато-белые с голубыми вьющимися прожилками, — не столько мраморы, сколько агаты. Между ними похожие на канифоль золотистые куски полевого шпата. Покопавшись, можно найти замечательные куски для коллекций. И тут опять невольно вспоминаешь Институт стройматериалов, — на этот раз одного из популярных ученых в Армении, профессора М. В. Касьяна. В Армении — неисчерпаемые залежи поделочных камней; но каторжным был труд камнетеса и камнереза. Под руководством М. В. Касьяна были изучены режимы фрезерования камней, разработаны формы резцов, — и вот уже армянские мраморы и туфы режут специальные камне-фрезерные станки, создан новый — универсальный — станок, способный справиться с твердыми породами. Одинокий тяжелый ручной труд заменяется машиной…

Дальше, за мраморными карьерами — новый, красивый район имени Шаумяна. Сады и россыпь нарядных домиков. Их не назовешь ни деревней, ни окраиной города: от города они далеко, от деревни их отделяет неуловимо городской облик жителей, отделяют большие корпуса фабрик; в одном поселке фабрика шелка, в другом — трикотажная, в третьем — часовая. Кажется, через десятки лет эти новые поселки или образуют новые кварталы-сады вокруг растущего Еревана, или сами превратятся в промышленные сады-города.

Ниже под этими поселками — два крупных центра промышленности. На горизонте — красивая мощная гидростанция Канакергэс, от которой бежит мощный питательный ток. Скоро он усилится во много раз, переводя сюда, к сердцу Армении, сгусток энергии Севана, голубой концентрат севанской крови.

Подальше, в черных силуэтах заводских корпусов и труб, раскинулся давно действующий завод имени Кирова, знаменитый в Армении СК, то есть завод, где производится синтетический каучук и изготовляются из него резиновые изделия. Он так разросся, что живет своею отдельной жизнью, своей экономикой и культурой: тут и театр, и школа, и парк, и больница, и развлечения, и труд, и учеба — все свое. Только самый предмет, синтетический каучук, напоминает о том, что здесь, под Ереваном, используются ископаемые богатства всей республики и сюда по трубам бежит вода из далеких родников.

Завод СК существует в Армении около двух десятков лет; свое поколение рабочих выросло здесь. За время Отечественной войны некоторые заводы искусственного каучука перестали работать. И ереванский СК стал снабжать фронт своим каучуком, — так показала себя на деле великая сила социалистической экономики, создавшей в каждой советской республике свою тяжелую промышленность.

Производство каучука в Армении растет, ассортимент производимого все увеличивается. Но и этого мало. Новые плановые задания требуют от завода еще более синтетического каучука, еще больше тысяч автопокрышек — во много раз больше, чем дал завод в первой послевоенной пятилетке…

Глубоко в котловине, окруженной холмами и волнистой линией гор, на горизонте предстает, наконец, перед нами и самый город, когда-то желтый от глины и кирпича-сырца, а сейчас — видение из туфа, мрамора и асфальта, со скверами, монументами, парками, цветниками, фонтанами, — один из прекрасных и благоустроенных городов, созданных советскою властью в нашем Союзе.