Глава 3. Свобода, ложь и комфорт

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 3. Свобода, ложь и комфорт

Сегодня свобода слова в украинском обществе понимается только как комфортные условия для существования журналистов. Всё. Никак иначе. Любые попытки хоть чуть-чуть расширить рамки понятия наталкиваются либо на возражения по Савику Шустеру — «людям это неинтересно», либо на действительное непонимание, опустошающее взгляд собеседника.

Казалось бы, любой принадлежащий к сообществу журналистов должен отстаивать именно такую трактовку (свобода слова = мой комфорт). Но такая весьма удобная для существования трактовка не дает возможности полноценно работать по специальности. Она разрывает разум, нарушая связность мышления, иными словами, заставляет произвести над самим собой операцию по добровольной шизофренизации сознания.

Если понимать свободу только как возможность комфортного существования журналистов, то все в порядке: Майдан действительно даровал обществу свободу. Журналисты стали жить лучше и главное — веселей.

Мы видим тут повторение ситуации конца 80-х — начала 90-х годов. Журналисты тогда тоже получили многое быстро и сразу. Поскольку, понятное дело, они являются общественной группой с наибольшим доступом к широкому вещанию, стало складываться впечатление, что это не мнение журналистов, а мнение общества. Это заблуждение в свою очередь породило оценки, как у Жванецкого: «СССР был разрушен в результате заговора, в котором участвовал весь народ». Люди же, для которых хохма не является профессиональным инструментом, начинали понимать другой афоризм: «Отучаемся говорить за весь народ».

Если люди равноправны, то ни один человек не должен говорить от имени другого человека, тем более группы людей, не имеет права выдавать свои мысли за мысли других или наоборот. Это одно из важных условий настоящей свободы. И это же главное ее отличие от свобод, рожденных на любых майданах.

Оранжевая свобода всегда нуждается в неких гуру, которые объясняют непосвященным, кто из них, извините, есть «быдло» и «лох», а кто — человек будущего. В этом фундаментальное сходство майданного шоу с поведением тоталитарных сект; и неслучайно ведь завершилась «революция» появлением в украинском парламенте своего особенного «белого братства».

Украинское общество расколото по разным параметрам, в том числе и по отношению к событиям зимы 2004/05 г. Идеалы Майдана превратились в идолов, роды свободы на Майдане приняли ироды. Это так для той части общества, которая не приняла оранжизм. И остановить его наступление удалось только оружием самих «оранжистов». Внешне это выразилось в том, что противники носителей помаранчевых ленточек надели бело-голубые, — такой нехитрый прием открыл возможности массовой самоидентификации.

Но это симметричный ответ, а нужен адекватный. Сегодня на Украине много противников оранжевых, но нет, за исключением коммунистов, сторонников антиоранжевых партий. Потому что нет самих таких партий (за исключением коммунистов и, возможно, еще нескольких левых непарламентских). Все остальные — противники оранжевых только на выборах.

И в Беларуси, и в России имеются сильные антиоранжевые проекты, поддерживаемые всей мощью государства. Именно это не нравится оранжевым. Они говорят о свободах, но на самом деле хотят только одного: чтобы общество не противодействовало «цветным революциям». Только такое общество ими (и их покровителями из госдепа США) будет признано истинно свободным и демократичным.

У украинских антиоранжистов есть только негативный проект — не в смысле плохой, а в смысле — основанный не на утверждении своего, а на отрицании чужого. Они знают, чего они не хотят — победы оранжевых, реванша оранжевых. А вот чего хотят — этого пока не знают. В обществе еще не сформирован запрос на лидеров, которые смогли бы структурировать и возглавить антиоранжевое движение. Пока есть только смутное ощущение, что такой запрос был бы желателен.

* * *

Различные шоу-перевороты, многочисленные апельсиновые, тюльпановые, банановые и пр. революции нужны еще и для того, что отвлечь народ, чтобы он не понял того, что понял Федор Достоевский еще в позапрошлом веке, во время поездки по Западной Европе: «Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно. Что ж из этого следует? А следует то, что кроме свободы, есть еще равенство, и именно равенство перед законом. Про это равенство перед законом можно только сказать, что в том виде, в каком оно теперь прилагается, каждый француз может и должен принять его за личную для себя обиду»{149}.

И не являются ли подтверждением правоты писателя публично произнесенные слова известного современного российского бизнесмена: «У кого нет миллиарда, тот может идти в ж…»? Отличие его многих собратьев из «цивилизованного мира» — только в том, что он говорит, что думает, а те — думают, что говорят.

Да, в современной Европе уже не так легко делать все что угодно с тем, у кого нет миллиона или миллиарда, как это было во времена Достоевского. Но к сегодняшнему положению США и Европа пришли потому, что весь XX век, начиная с Октябрьской революции в России и благодаря ей, ограничивали аппетиты богатых в пользу бедных, ограничивали такую частную инициативу, которая может пойти во вред обществу. И потому сегодня бедный во Франции — это совсем не то, что бедный в Бразилии. Даже выглядит не так.

Нам же западные советники почему-то предлагают не идти этим путем, а использовать «экспортный вариант»: неограниченную свободу (имеющего миллион делать что угодно с тем, кто миллиона не имеет).

Дополнение в скобочках, как в жульническом банковском договоре, написано очень мелко, потому сегодня народ с энтузиазмом «выбирает свободу».