Глава 18. Демотиваторы истории
Глава 18. Демотиваторы истории
В последние годы наш лексикон пополнился многими словами из других языков. Среди них — и пресловутые демотиваторы. Попросту говоря, демотиватор — это антиреклама. Если задача рекламы — убедить нас любить такие-то продукты и верить неким телеведущим, то функции демотиваторов прямо противоположные — заставить НЕ любить и НЕ верить.
Два таких «демотиватора истории» пользуются у ревизионистов особой популярностью. Оба применяются для того, чтобы заставить нас презирать своих предков, которые выставляются пушечным мясом, стадом, покорно идущим на убой, дикими ордами с востока. Как видим, и тут корни обоих мифов — в геббельсовской пропаганде. Ревизионисты вообще ей верны и очень редко отходят от ее основ, хотя, разумеется, тщательно скрывают свою верность.
Первый миф гласит, что СССР «на самом деле» не победил Германию. Он завалил ее трупами своих солдат.
Сегодня в широком доступе имеется фундаментальное исследование советских потерь — сборник «Россия и СССР в войнах XX века»{139}. Не думаю, что это последнее исследование по потерям во Второй мировой, тем более — что это истина в последней инстанции. Но на сегодня, несомненно, это самое объективное, научно добросовестное и наиболее значимое по количеству привлеченных источников исследование.
Мы вполне можем оценить потери РККА и вермахта за всю войну. Цифры опровергают устоявшееся за годы «перестройки и демократизации» мнение о том, что Красная Армия победила, завалив немцев трупами советских солдат (никогда не мог понять, каким образом «заваливание трупами» помогает победе; обычно бывает наоборот, высокие потери неизменно сопутствуют не победе, а поражению).
Итак, все безвозвратные потери личного состава Красной Армии и Военно-Морского Флота в Великой Отечественной войне за всю войну с Германией составили 11273 тыс. человек.
Безвозвратные людские потери вооруженных сил Германии и армий ее союзников на советско-германском фронте с 22 июня 1941 г. по 9 мая 1945 г. составили:
Германии — 7181,1 тыс. чел.
Ее союзников (армии Венгрии, Италии, Румынии, Финляндии, Словакии) — 1468,2 тыс. чел.
Всего — 8649,3 тыс. чел.
Видим, что соотношение — не на порядки, даже не в разы, как у «историков»-ревизионистов. Потери Красной Армии выше примерно в 1,3 раза.
Интересно также сопоставить, сколько было погибших военнослужащих в вермахте и РККА. Потому что «безвозвратные потери» — это не «все погибшие». Из безвозвратных потерь следует вычесть бывших в плену и потом вернувшихся из плена. Тогда получим число «всех погибших», или, как называют статистики, демографические потери.
Демографические потери вермахта — 5067,7 тыс.
Вооруженных Сил СССР — 8668,4 тыс. человек.
Тут соотношение не в пользу Красной Армии — 1,7.
То есть — при больших на 30% боевых потерях число убитых советских солдат — на 70% больше, чем у немцев и союзников. Почему? В сборнике под редакцией Кривошеева находим ответ и на этот вопрос: «…Процент возвращенных из плена (немцев и союзников. — Г.С.) составляет 85,1%, а умерших в плену 14,9% от всех учтенных немецких военнопленных. Эти данные не идут ни в какое сравнение с числом советских военнопленных, погибших в немецком плену. Из 4559 тыс. советских военнослужащих, пропавших без вести и попавших в немецкий плен, вернулись на Родину только 1 млн. 836 тыс. чел. или 40,0%, а около 2,5 млн. чел. (55,0%) погибли и умерли в плену, и только небольшая часть (более 180 тыс. чел.) эмигрировала в другие страны или вернулась на Родину в обход сборных пунктов».
В советском плену немцев кормили по нормам почти таким же, какие были для советских солдат в тылу. Если не было мяса — его заменяли рыбой. Для них не варили в огромных котлах «суп» из кормовой свеклы и брюквы, неочищенных, вместе с землей.
Из советского плена вернулось почти 3 млн. немцев. В плену погиб каждый седьмой. В немецком плену — каждый второй советский солдат.
Этим и объясняются слишком высокие, по сравнению с безвозвратными, советские потери убитыми.
Советские солдаты, войдя в Германию, вели себя совсем не так, как немцы в СССР (хотя многие из них побывали в плену, помнили немецкий свекольный «суп», а многие знали за немцами гораздо более страшные вещи). Черчилль говорил, что Сталин может раз и навсегда прекратить любые спекуляции на тему «цены победы», уравнять счет, просто приказав казнить несколько миллионов немцев. Но русские почему-то не сохраняют злобу к уже побежденному врагу.
* * *
Второй миф, или исторический демотиватор, весьма интересен. Для начала — очередная цитата:
«Были, однако, и другие причины подобного поведения советских солдат. Дело в том, что в 1920-е годы вопрос о сексуальной свободе активно обсуждался внутри коммунистической партии, однако в последующее десятилетие Сталин добился того, что советские люди стали считать себя живущими в обществе, где о сексе в принципе речи идти не может. И дело здесь не в пуританстве, а в том, что возобладала доктрина „деиндивидуализации“ индивидуума. Чисто человеческие устремления и эмоции были задавлены. Работы Фрейда оказались под запретом. Развод и супружеская измена вызывали серьезное неодобрение партии. Против гомосексуалистов проводились репрессии. В советской системе вообще не предусматривалось никакого сексуального образования. В живописи считалось недопустимой эротикой рисовать женщин в платье с большим вырезом на груди. Они должны были изображаться в закрытых костюмах. Режим однозначно требовал, чтобы любая форма вожделения превращалась в любовь к партии, и прежде всего к Великому Вождю.
Следствием подавления советским государством сексуальных желаний своих граждан стал так называемый „барачный эротизм“, который, несомненно, был более примитивным, и жестоким, чем самая убогая иностранная порнография. И на все это накладывалось бесчеловечное влияние пропаганды, которая окончательно подавляла все сексуальные импульсы у людей. Таким образом, большинство советских солдат не имели необходимого сексуального образования и просто не знали, как правильно обходиться с женщиной»{140}.
«Барачный эротизм»… «Не знали, как правильно обходиться с женщиной»… Размножались, по-видимому, перекрестным самоопылением…
Читая такое, не знаешь, смеяться или удивляться. То ли смеяться над выдумщиком, который парит в своих фантазиях, не касаясь земли, как Мюнхгаузен. То ли удивляться, что считавшийся серьезным (по крайней мере, до выхода этой книги) ученый совершенно не знает реалий той страны, о которой пишет.
Да, в 20-е годы в Европе выходило много статей и даже книг, описывающих, как большевики «деиндивидуализируют» интимные отношения. Писалось, что браки в Советской России запрещены, а женщины обобществлены. Подобные писания сходили на нет по мере дипломатического признания Советской России. Но Энтони Бивор, похоже, задержался в своем развитии и до сих пор принимает подобного рода фантазии, ограниченные лишь мерой авторской распущенности, всерьез. Ну, не в шутку же он пишет:
«Сталин добился того, что советские люди стали считать себя живущими в обществе, где о сексе в принципе речи идти не может».
Да полно, а как же они размножались? Ведь рождаемость (в отличие от современной либеральной России) все годы Советской власти значительно превышала смертность, несмотря на войны и голод. Да, слово «секс» тогда еще не обогатило ни русский, ни языки других народов СССР. В этом смысле, конечно, секса в СССР не было, а появился он только в 80-х годах. До этого никто не «занимался сексом», но все «занимались любовью», и мне лично отечественная формулировка нравится гораздо больше импортной.
К слову, о том, что «в СССР секса не было». Эта вырванная из контекста фраза чрезвычайно часто используется определенного сорта людьми для иллюстрации того, как советская пропаганда могла задурить мозги простой советской домохозяйке, которая во время телемоста на вопрос американской собеседницы якобы изрекла: в СССР секса нет!
На самом деле во время телемоста «Ленинград — Бостон» 17 июля 1986 года участница из Бостона пожаловалась на существующую у них проблему секса у подростков и сказала: «У нас в телерекламе все крутится вокруг секса. Есть ли у вас такая телереклама?»
На это советская участница программы ответила: «Ну, секса у нас нет. Мы категорически против этого. То есть секс у нас есть, но у нас нет такой рекламы».
Сытно кормящиеся на лугах западной пропаганды свободные от совести журналисты, по геббельсовской рецептуре, просто оставили нужные им слова и вычеркнули ненужные. И начали весело ржать над собственной ложью.
Может, кто-то думает, что уж сейчас-то у них все по-другому? Американская и европейская пресса, в отличие от современной российской и украинской — правдива, совестлива, отвечает за свои слова?
Вот картинка с грузино-осетинской войны 8 августа 2008 года, увиденная спецкором «Огонька»{141}:
«„Валерий Гергиев сожалеет о том, что российские войска вошли в Южную Осетию“, — по-английски диктует корреспондент одного из агентств. Через полминуты он продиктует полную цитату из Валерия Гергиева: „Сожалею о том, что российские войска вошли сюда через 36 часов после начала обстрела, а не через шесть: жертв было бы гораздо меньше“. К этому времени первую цитату уже наверняка кто-нибудь выдаст аудитории».
Слова «секс», «сексуальный» действительно вплоть до середины 80-х годов не были в СССР широко употребительными. Гораздо чаще использовались их отечественные варианты — «пол», «половой». Точно так же, как не было в СССР в ходу слово «трахаться» — в современном переносном значении. Вместо него использовались другие заменители — «пилиться», «перепихнуться» и многие-многие другие, сегодня уже почти забытые, — все их вытеснил всемогущий импортный «ТРАХ».
Но когда я слышу в воспоминаниях ветерана Великой Отечественной словечко «трахнули» в описании тех времен, меня одолевают сомнения: описывает ли ветеран реальную картину пятидесятилетней давности — или создавшуюся у него в воображении под влиянием просмотра современных телепередач?
Действительно, в СССР существовало уголовное наказание за мужеложство. Но было это следствием не большевистской перестройки общества, а культурной традиции, укоренившейся в христианской стране. «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость. И ни с каким скотом не ложись, чтоб излить [семя] и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним: это гнусно» (Лев 18: 22–23).
Действительно, «супружеская измена вызывала серьезное неодобрение партии», но это касалось только коммунистов, и то не всегда, а по большей части только тогда, когда один из супругов жаловался. Беспартийные могли строить свои отношения как угодно, а коммунисты, как считалось, должны были быть образцами во всем, в том числе и в нравственности.
* * *
Помнится, Александр Дюма, побывавши в России, написал, что русские любят проводить досуг «под развесистой клюквой». С тех пор мало что изменилось, а «развесистая клюква» стала мерилом знаний иных европейцев о России. Особенно интересны в этом отношении англосаксы, считающие, что живут в самых лучших странах, а если уж чего-то не знают, то знать это совершенно излишне.
Начать придется с краткой истории вопроса.
В конце 80-х — начале 90-х годов в СССР распространился анекдот. В пивную заходит старик и требует пропустить его без очереди: «Я ветеран Великой Отечественной, Гитлера победил!» «Вот и плохо! — отвечает из очереди молодой. — Если б ты Гитлера не победил, пили бы сейчас не жигулевское, а баварское».
К таким людям сразу и намертво прилепилась кличка — «любители баварского». Суть не менялась, если «любитель» вожделел об ином: «Победили бы немцы, ездили бы сейчас на „мерседесах“». И т.д. и т.п. Как заметил мне однажды один умный человек, такие люди не хотели и не могли принять во внимание, что, победи Гитлер, они бы смогли ездить на «мерседесах» разве что в качестве каких-нибудь органических присадок к моторным маслам.
Между тем анекдот этот вовсе не современный, а, как и очень многие анекдоты, уходит корнями в прошлое. Это просто вариативный пересказ Ф.М. Достоевского.
«Он знал, — писал Николай Бердяев о Достоевском, — что подымется в России лакей и в час великой опасности для нашей родины скажет: „Я всю Россию ненавижу“, „я не только не желаю быть военным гусаром, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с“. На вопрос: „А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?“, бунтующий лакей ответил: „В двенадцатом году было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки“».
Вряд ли смердяковщина (которая сегодня называется «любовью к баварскому») появилась во время написания романа, явление существовало и раньше, что и отметил Достоевский. С тех пор Смердяков стал, если так можно выразиться, бродячим героем русской литературы. У Булгакова он проглядывает в Шарикове («на учет стану, а воевать — шиш с маслом!»), а у Солженицына — это даже лирический герой, то есть человек, от лица которого ведется повествование, это — сам автор, не жалеющий даже себя любимого и призывающий американские атомные бомбы на головы засевших в советской власти негодяев (ну, и всех народов СССР заодно).
Бунтующий лакей может подниматься в час опасности для родины, становиться «классиком литературы», получать Нобелевскую премию, которой шведские академики сочли недостойным Льва Толстого, бунтующий лакей может и сам собой представлять великую опасность.
Смердяковщина возникает под влиянием определенных условий жизни. Важнейшее из них — сытость, шире — обеспечение минимума жизненных благ, необходимого для того, чтобы не беспокоиться о завтрашнем дне.
Прямым следствием первого условия является второе — наличие досуга.
И наконец, на что можно тратить досуг? «Все болезни от нечистоты, а грехи — от праздности», — говорил великий русский полководец А.В. Суворов. Третье необходимое условие для выращивания смердяковых в собственном соку — наличие модели-соблазна, модели для подражания. В восьмидесятые годы такой моделью стала витрина «общества неограниченных возможностей» (за саму витрину мы попали только потом, когда уже выяснилось, что вход здесь рубль, а выход — сто).
Такие условия существовали в СССР начиная примерно с 60–70-х годов. Но смердяковы в таких условиях плодились не весьма активно. Требовалось к «собственному соку» добавить посторонние ингредиенты или воздействия (например, подогревать), — тогда процесс пойдет быстрее.
Можно выделить два основных фактора, «подогревавших» процесс массового появления смердяковых — любителей баварского. Это воздействие советской пропаганды — и воздействие пропаганды антисоветской.
Такой вид пропаганды мы называем антисоветской для краткости и удобства, на самом деле смысл ее шире. В определенных случаях ее можно назвать антирусской (как определили известные эмигранты В. Максимов и А. Зиновьев, «целились в коммунизм, а попали в Россию»), в иных случаях — это традиционная пропаганда «великой американской мечты», а иногда просто реклама «общечеловеческих ценностей» вроде того же баварского или кока-колы.
Разберем вначале первую. Если бы кто-то предложил охарактеризовать советскую пропаганду 1970–1980-х двумя словами, то мы сказали бы: мертвая, застывшая.
Основным методом корректировки реальности в пропагандистских целях было умолчание. Подчеркнем, именно умолчание, замалчивание, а не прямая ложь. За 20 прошедших лет, проверив цифры и факты советских времен, мы убедились, что они в основном соответствуют цифрам и фактам, использовавшимся для описания советских реалий на Западе, а расхождения, если и существуют, носят характер погрешностей, а не прямой лжи. С прямой беззастенчивой ложью в стиле Гитлера — Геббельса мы познакомились только во время «перестройки».
В последние годы СССР люди в общем доверяли советской прессе (по инерции доверяют и до сих пор). Считалось, если «по телевизору показали» или «в газете написали», то это — правда. Этим доверием, кстати, в первые годы «свободы печати» эффективно пользовалась антисоветская пропаганда. Многократно тиражировались «реальные случаи» — в детском саду в молоке сварили крысу, десятки детей отравлены насмерть… Перевернулась бочка с квасом, а оттуда — опарыши. Подразумевалось, а иногда прямо писалось: вот чем поят детей и народ кровавые коммуняки!
Сегодня любой посетитель Интернета может убедиться, что ушлые журналисты «варили крысу» и «видели опарышей» во многих и разных городах. Впоследствии выяснилось, конечно, что ничего подобного в указанных местах не происходило. Более того, это физически невозможно: опарыши в кислой среде не живут, а наоборот, погибают, а сварить в молоке нужно не одну, а как минимум полсотни отравленных крыс, только тогда концентрация яда будет представлять угрозу жизни даже маленького ребенка, не говоря уже о взрослом. Но тогда дело было сделано — верили!
В советские времена автор подготовленного к печати текста нес ответственность за все приводимые им факты. На редакционных бланках обязательно существовала графа «цифры и факты проверил» — и место для подписи журналиста. Также ответственность несли сотрудники редакции, подписывавшие материал в печать и в свет. Ответственность, конечно, не уголовную, но достаточную для того, чтобы ее нельзя было проигнорировать.
Здесь мы видим наглядную иллюстрацию PR-принципа, сформулированного в США в 1950-е годы: если существуют зоны умолчания, массовое сознание заполняет их домыслами, зачастую худшими, чем самая неприятная правда.
На таком принципе «домыслы вместо умолчаний» построен весь роман «Архипелаг ГУЛаг», и этот принцип А.И. Солженицын наиболее четко сформулировал в упомянутой в первой части этой книги беседе с американским историком и социологом С. Максудовым. Вот как вспоминает об этом разговоре С. Максудов на страницах журнала «Социс» за 1995 год:
«Без особого успеха пытался я объясниться с Александром Исаевичем Солженицыным относительно ошибочного толкования им расчетов И. Курганова. Великий писатель ответил примерно так: поскольку советская власть прячет сведения, мы имеем право на любые догадки» (выделено мной. — Г.С.).
Чтобы оценить высокую моральность этого подхода, применим его к более понятным межчеловеческим отношениям. Если некто молчит о поведении своей жены, то мы имеем право распространять о ней любые догадки.