55. О крупных состояниях
55. О крупных состояниях
В Париже состояния частных лиц доходят до трех-, пяти-, семи- и девятисот тысяч ливров дохода в год, а три-четыре состояния дают и того больше. Состояния же, приносящие от ста до полутораста тысяч ливров ежегодного дохода, — обычное явление.
Золото, — сказал кто-то, — стремится скапливаться и течет к тому, у кого оно уже есть. Чем больше куча золота, тем быстрее она растет. Первый экю, — сказал Жан-Жак Руссо, — труднее заработать, чем последний миллион. Эта истина подтверждается в нашей столице. Что же делают все эти богачи со своим золотом? Что они делают?! Ничего великого, ничего действительно полезного. От праздности эти богатеи превращают пустяки в серьезные занятия, волнуются в поисках мнимых наслаждений и мучаются, устраивая всевозможные развлечения.
Они скорее предпочтут кормить лошадей, чем людей; на предметы ненужной роскоши они тратят деньги, которых хватило бы на усовершенствование всех полезных искусств; они ничего не жертвуют на физические опыты и науки, создающие величие человека и возвышающие его. Если они поддаются какой-нибудь дорогостоящей прихоти, то она всегда мелка, ничтожна, сумасбродна. Часто говорят об их богатствах, но трудно сказать что-нибудь об их благодеяниях. Я оглядываюсь кругом и не вижу ни одного патриотического памятника: все идет на домашнюю обстановку и на содержание челяди.
В среде богатых людей считается человечным, щедрым, услужливым, добрым другом тот, кто в течение трех часов в день занимается выдумыванием новых способов разорения страны и увеличения ее нищеты. Он говорит о справедливости, о человеколюбии, о благотворительности, а проект, который он представляет на следующий день, разорит пятьсот семейств; это будет какой-нибудь новый откуп, какая-нибудь монополия; его губительное золото похитит у бедного труженика то, что он мог бы заработать.
Целая провинция внезапно лишается предметов своего собственного производства. Все исчезает, как по волшебству. И большим торговым делом зовется то, что в действительности является лишь следствием алчности. Монополист — человек образованный, он рассуждает об искусствах, — кто же посмеет назвать его взяточником?! Правда, вокруг себя он делает кое-какие мелкие благодеяния, но зато сколько зла совершается им на пространстве ста лье в окружности! Он далек от интересов государства и существует исключительно лишь для своих любовниц и льстецов.
Другие копят деньги, как скряги, и, черствея в праздности, не расстаются ни с единой крупицей своего золота. Напрасно их молит, заливаясь слезами, нищета; тщетно слышат они рассказы об общественных бедствиях, — они так же нечувствительны к несчастьям отдельных личностей, как и к несчастьям государства в целом.
Предпочесть червонец жизни своего брата, своего ближнего! Называть его бездельником, плутом, лодырем только для того, чтобы избавить себя от необходимости быть милосердым! Скрывать свою скупость под лживыми предлогами, не признаваться самому себе в своей жестокости… О! Можно ли после этого быть достойным имени человека?!
О несчастный, не внемлющий стенаниям нищеты, скажи: в тот день, когда лицо твое будет покрыто саваном и ты будешь лежать в тесном гробу, — если останется в тебе еще капля чувства, не пожалеешь ли ты тогда о том, что не выделил нескольких крупиц от своих ненужных богатств страждущим братьям? Что останется тебе ото всей этой роскоши? Свинцовый гроб и мраморное изваяние!.. О, пока еще в твоей власти превратить эти крупицы металла в чистые, задушевные радости, научись понимать их, научись их любить! Неужели ты хочешь, чтобы после твоей смерти тебя проклинали, чтобы говорили: он тратил деньги на апельсиновые оранжереи, на бриллианты, на псарню?.. А на людей, на себе подобных?.. Ничего! Так поговорим же хоть о тех, которые кормят ближних обедами. Это, конечно, пустяк, но это все-таки кое-что.