Ю. Вебер Четыреста шагов (Университетские страницы)

Плохой университет — плохая библиотека. Хорошая библиотека — хороший университет.

(Поговорка книговедов)

Библиотечная тишина, тишина читальных залов…

Есть в Вильнюсском университете такой зал, где она носит какой-то особенный, торжественный характер. Глубокие своды над окнами, негромкая нарядность фресок и росписи плафонов, общий золотисто-рыжеватый тон дерева — плоские шкафы в простенках, длинный, чуть не во весь зал, овальный стол и стулья с высокими спинками вокруг него. А по обе стороны — сплошной ряд высоких столиков-саркофагов под зелеными покрывалами. Витрины.

Это самый старинный зал университета, еще с шестнадцатого столетия, когда университетом правили иезуиты, называя его тоже и Академией. Тогда зал служил рефекторием — столовой для ее воспитанников, и все было здесь устроено на вкус ордена Иисуса. Почти без всякого убранства, голые стены, отчего своды казались еще более нависающими, только кафедра с каменными ступенями для молитвенных речей во время трапезы и большой темный крест на главной, торцовой стене. Нельзя, конечно, отказать в своеобразной, аскетически строгой и даже жутковатой красоте, которой так умело пользовались иезуиты для пленения душ.

Спустя двести лет, когда университет освободился уже от иезуитской опеки, профессор рисования и живописи Пранас Смуглявичюс преобразовал этот зал в светски нарядный, декорировал фресками и плафонами в стиле классицизма. И здесь происходили уже все важные университетские церемонии — актовые собрания, вручение дипломов, посвящения в ученую степень. Зал Смуглявичюса.

А теперь здесь хранилище библиотечной тишины — отдел особо редких книг и рукописей, которыми владеет, которыми гордится Вильнюсский университет, его научная библиотека. Вот под этими покрывалами и стеклом витрин лежат драгоценные экземпляры — печатные и рукописные, в коже и пергаменте, внушительные фолианты и малые книжицы, акты и грамоты… Каждый раз, откидывая покрывало с очередной витрины, подымаешь как бы занавес над той или иной страницей истории Литвы — ее жизни, ее культуры и науки. И, конечно, самого университета с его непременной частью — библиотекой.

«Берите меня и читайте!»

…Книга средних размеров, на вид ничем особо не примечательная. Ну, как у многих старинных изданий, орнамент на заглавном листе из растительных и геометрических завитушек, две фигурки аллегорического значения. И посередине — название в рамке: «Простые слова катехизиса», с добавлением — «для чтения и песнопения». Обычное для тех времен церковное поучение: как молиться, совершать обряды, моральные наставления.

Но в жизни целого народа книга эта — великое начало. Первая книга на литовском языке! Напечатана в 1547 году.

В Великом княжестве Литовском разгоралась борьба правящей католической церкви против движения Реформации — протестантов, кальвинистов. Скрещивались интересы не только веры, но и сословные, имущественные. Группа литовских учителей-реформатов, после того как их школа в Вильнюсе была насильственно закрыта, бежала от преследований в город Кенигсберг — столицу Прусского герцогства, объявленного протестантским. Там проживало немало литовцев, и прибывшие из Вильнюса ученые педагоги нашли для себя подходящую почву. Во многом способствовали открытию Кенигсбергского университета, и некоторые стали его профессорами.

А через несколько лет появилась вот эта книга, отпечатанная тут же, в Кенигсберге. «Простые слова катехизиса». Первая на литовском. В ней оказался не только церковный текст и ноты для песнопения. В ней был еще и важнейший раздел: «Дешевая и краткая наука читать и писать». Букварь. Первый шаг в грамоту.

«Братья, сестры, берите меня и читайте и, читая, вникайте…» — торжественно обращался автор к сородичам на родном языке, в страстном желании приобщить как можно больше из них к письменному, печатному слову.

Но кто же он, автор, создавший сей труд? В заглавии никак не обозначен. Но много позднее внимательные исследователи обнаружили скрытое на то указание. В стихотворном предисловии можно прочитать акростих: если выписать первые буквы с третьей по девятнадцатую строки, то получится имя: Мартинас Мажвидас.

Да, это был он, Мажвидас, один из литовцев, бежавших от религиозной распри в Кенигсберг и учившийся там в только что открытом университете. Еще студентом, проникнутый стремлением к просветительству, начал он огромную работу по созданию литовской книги, с годами довел ее до завершения, до выхода с печатного станка.

Почему же все-таки автор предпочел остаться в тени? Его, пожалуй, можно лучше понять, если помнить, в какое время это было. Его «Катехизис» излагал вероучение на протестантский лад, а воинствующий католицизм никому не прощал ни малейшего проявления ереси. Книга и без того должна была проникать в Литву тайком, случайными путями.

Их теперь существуют, кажется, всего два экземпляра на белом свете, этой уникальной книги. Один вот здесь, в библиотеке Вильнюсского университета, под стеклом и покрывалом в зале Смуглявичюса. Да и он не всегда лежал здесь так спокойно.

Скульптурный портрет из бронзы, открывающий галерею зачинателей литовского языка и литературы, что в коридоре факультета филологии, представляет нам острое, резко очерченное лицо человека в шапочке-берете, какие носили в прежние времена ученые мужи. Мартинас Мажвидас.

И другой голос в защиту языка своего народа. Внушительный фолиант под названием «Постилла», что значит на латыни и литовском — «Книга проповедей». Лежит в витрине рядом с Мажвидасом. Но расстояние между ними в полвека со всеми его превращениями.

Заключение унии Королевства Польского с Великим княжеством Литовским под верховной властью польского короля. Приглашение в Вильнюс иезуитов — священного воинства папы римского. Открытие иезуитами своей школы-коллегии, а затем и Академии-университета. Растет повсюду польско-католическое влияние, давление. В школах обучают латыни и заставляют говорить по-польски. Ни в сейме, ни в судах не признают уже литовский. Изгоняют даже из костелов, чтобы человек не обращался к богу на родном языке.

В такой момент и выходит эта книга — «Постилла». Выходит на литовском языке. И не где-нибудь, а в самой литовской столице Вильнюсе. Отпечатана в типографии, которую завели у себя в Академии иезуиты. Здесь издаются труды профессоров, богословская литература и, конечно, сочинения против реформатской ереси, против чужих вероучений. На латыни, на польском. Но иезуиты не были бы иезуитами, искусными проповедниками и ловителями душ («римские рыболовы»!), если бы не умели применяться к обстоятельствам и не сознавали, что для успеха своего наступления надо глубже закидывать сети. В самую толщу населения края. Говорить с ним и на его языке.

В отдаленном местечке Жемайтии, той Жемайтии, что не раз вставала щитом литовской народности перед чужеземным вторжением, был человек глубоких познаний и вдохновенного пера, знаток литовской письменности — настоятель костела Микалоюс Даукша. Его и призвали иезуиты к исполнению большого труда. «Катехизис» для народного чтения — конечно, уже по католическим канонам. А затем и эта внушительная книга католических проповедей, но изложенная на превосходном литовском языке: «Постилла». Год рождения 1599. Типография Академии в Вильнюсе. Книга, ставшая историческим памятником.

В предисловии к «Постилла» Даукша говорил во весь голос: «Родной язык есть всеобщая связь любви, матерь единства, отец гражданственности, страж Родины. Уничтожь язык — уничтожишь мир, единство и порядочность». И призывал своих соотечественников, образованное дворянство и духовенство, склонных под натиском чужого забывать родной язык, — призывал не принижать его значения с высоты новоприобретенной польско-латинской выучки. Он звал к тому, чтобы литовский язык был не только языком проповедей или исповеди в костелах, но чтобы на литовском издавались законы, сочинялись литературные и научные произведения… Голос великой надежды из глубины веков, звучащий сегодня прямо пророчески здесь, в стенах передовой университетской науки, где на стеллажах библиотеки насчитывается уже три четверти миллиона экземпляров разных изданий на литовском.

Книга раскрыта на титульном листе. Крупным готическим шрифтом заглавие, чуть ниже помельче — автор. И все это в обрамлении нарядной арки с тонким филигранным орнаментом, с двумя стройными колонками, несущими полукруглый свод, — мотив, напоминающий порталы кремлевских соборов в Москве.

Ничего удивительного. Русские связи для Литвы давние, исторические. Не только воевали друг с другом, но и входили в тесные отношения — торговые, культурные, художественные. Довольно долгое время в Великом княжестве Литовском древнерусский язык (его белорусская ветвь) служил официальным языком государственных канцелярий. На нем писаны важные акты и грамоты и даже Литовский статут — свод основных законов по устройству феодального порядка. В том же славном месте Виленском среди горожан было немало русских. Русская школа, православные церкви, братское объединение купцов и ремесленников. Знаменитая типография белорусского издателя и просветителя Франциска Скорины, а затем и типография-друкарня братьев Мамоничей, где высокое искусство печатания ставил Петр Мстиславец, соратник московского первопечатника Ивана Федорова. Здесь выходили и копии московских изданий, тот же известный, отменного художества «Апостол», в оформлении которого как раз воспроизводился стиль кремлевских соборов. Академические печатники, как видно, позаимствовали по соседству эти типографские доски для своего издания — «Постиллы» Даукши.

Дальнейший важный шаг совершил Константин Ширвидас. Воспитанник Академии-университета, затем профессор теологии и литовского языка, этот полнотелый, несколько грузный человек был весьма деятельной натурой. Читал лекции, произносил университетские проповеди, был ближайшим советником ректора в академических делах. Правоверный католик, он резко нападал на всех отступников, на протестантов, называя Кальвина не иначе как «слугою ада». И он же высказывал в своих проповедях идею о том, что властелинам и правителям недостаточно лишь знатности и внешнего блеска, а нужен еще и ум.

Он был крайне усидчив в научных занятиях. Годами упорно и последовательно выстраивал свой главный труд — вот этот небольшого формата, но вполне увесистый том в четыреста с лишним страниц, что входит теперь в сокровищницу научной библиотеки университета. «Словарь трех языков». Шесть тысяч слов, распределенных по тематическим группам и следующих одно за другим по алфавиту. Сначала слово на польском, затем оно на латыни, и в третьей строчке это слово по-литовски. Приводятся синонимы, толкуются значения слов. Настоящий лингвистический труд. Первый печатный словарь в истории литовской письменности. И впервые чисто светского содержания на фоне религиозных сочинений того времени.

«Словарь» Ширвидаса вышел в свет около 1620 года, напечатанный тут же, в типографии Академии. Предназначенный «для учащейся молодежи», он стал непременным учебным пособием студентов и, более того, настольной книгой нескольких поколений специалистов-филологов, исследователей, распространителей литовского языка. Пять изданий на протяжении одного столетия. Каждый раз словарь дополнялся, обновлялся учениками и последователями Ширвидаса. До десяти тысяч слов возрос его состав.

Теперь почти не осталось экземпляров уникального труда за давностью лет и превратностями книжных судеб. Единственный экземпляр первого издания содержится ныне на хранении в Центральном Государственном архиве древних актов СССР. Библиотека Вильнюсского университета владеет одним из ценнейших — оригинал третьего издания 1642 года. Лаконичная, но выразительная эмблема на титульном листе: большой якорь; две руки, держащие его, как якорь надежды; и слово «Конкордия» над ними, что почиталось еще у древних римлян символом согласия и единодушия.

Да, все та же великая надежда, что родной литовский язык обретет свою письменность и займет полноправное место среди языков общепризнанных. Первый словарь — необходимая к тому ступень.

А в то же самое время в том же Вильнюсе другой бывший воспитанник Академии-университета Мелетий Смотрицкий создавал в защиту своего письменного языка, национального единства своего народа подлинно научную славянскую Грамматику, о чем уже довелось рассказывать на страницах «Путей в незнаемое» (сборник 20-й). Знакомый плотный томик в светло-коричневой коже. Он находится тут же, в одной из витрин Зала Смуглявичюса.

«Осторожно, еретическое!»

Университетская библиотека старше самого университета. Она зародилась еще с открытием школы-коллегии. В 1570 году. Два крупных книжных собрания положили ее начало. Великий князь Литовский Сигизмунд Август оставил по завещанию в дар коллегии свою богатую библиотеку. Несколько тысяч книг разнообразного содержания. Труды по правоведению, сочинения античных классиков, описания стран и путешествий, хроники, исторические монографии… А также книги по естествознанию, медицине. Были, конечно, и по теологии, но не только католической догматики, а и других религий, даже считавшихся ересью. Сигизмунд был широко образован, гуманистических взглядов. Их осталось теперь, спустя четыре столетия, после всех вековых переворотов и перемен, всего «тринадцать единиц хранения», как выражаются библиографы. Солидные тома, все одинаково переплетенные в добротную кожу, с одинаковым тисненым экслибрисом — гербы Польши и Литвы.

Внес свой значительный вклад и такой видный деятель, как вильнюсский епископ Георгий Альбинус — «суфраган и доктор обоих прав». В его личной библиотеке было много трудов, сочинений научного характера. И дальше, когда коллегия была уже преобразована в Академию-университет, ее книжный фонд продолжал пополняться приношениями литовской знати, земельных магнатов, сановных лиц, заинтересованных в том, чтобы в их крае росла и крепла собственная высшая школа и не надо было бы посылать своих сыновей за получением образования в чужие страны.

Иезуиты не только охотно принимали пожертвования, но и всячески побуждали к тому собирателей книг. Не все, конечно, из этого богатства становилось доступным для студентов. Многое уходило в глубины закрытого хранения, ограниченного доступа. Запреты, запреты. Исходившие от церковной цензуры, Ватикана, инквизиции. Даже сочинения, которыми могли пользоваться особо доверенные профессора-иезуиты, имели часто предостерегающие надписи: «Осторожно, еретическое!», «liber eprohibitus». Или еще сильнее: «Книга написана обманщиком и заслуживает сожжения», как, например, на знаменитом сатирическом произведении Эразма Роттердамского «Похвала глупости». Выдирались еще и титульные листы, замазывалось чернилами имя неугодного автора.

Иезуиты насыщали академическую библиотеку, разумеется, своей литературой. Религиозной, догматического богословия, по каноническому праву, метафизике. Ну, скажем, сочинения такого столпа средневековой схоластики, как Фома Аквинский, который толковал Аристотеля Стагирита на свой лад, приспосабливая его учение к церковному мировоззрению, в интересах католицизма. Тысячи воспитанников всех высших иезуитских школ усердно штудировали бесконечные разделы и параграфы непогрешимого Фомы.

Его труды в различных изданиях — «Фома-толстый», «Фома-тонкий» — занимают место на полке так называемых инкунабул. Книги, отпечатанные до 1 января 1501 года. Среди них писания не только духовные, но и подлинно ученые книги, несущие действительное знание своего времени. Здесь и заключенная в толстую кожу с застежками «Реальная энциклопедия» Рабана Мавра 1467 года, и знаменитый атлас мира Птолемея 1490 года, на картах которого нет еще Америки и Австралии, но обозначены контуры Литвы; здесь и знаменитая «Нюрнбергская хроника», напечатанная в 1493 году и охватывающая события «от сотворения мира», с двумя тысячами великолепных гравюр, исполненных художником Микаелем Вольгемутом — учителем знаменитого Альбрехта Дюрера… Более трехсот ценнейших инкунабул хранится в фондах Вильнюсской университетской библиотеки.

А за ними следуют прославленные издания шестнадцатого и семнадцатого веков. Плантены — по имени голландского издателя и типографа Кристофа Плантена, выпускавшего книги с особой маркой: рука, держащая циркуль, и девиз «Трудом и постоянством». Их здесь более двухсот. А за ними — альды, по имени итальянских издателей античной литературы, с типографской маркой: дельфин и якорь. И триста с лишним книжек небольшого, «карманного» формата, рассказывающих кратко о разных странах, — известного в свое время голландского издателя Эльзевира. Их можно считать, эти эльзевиры, своеобразными предшественниками знаменитой «Дешевой библиотеки» начала нашего века.

Ряды старинных фолиантов стоят на библиотечных полках мощной стеной. Внушительные, величественные, с толстенными корешками. Такой «кирпич» читали, водрузив его в наклонном положении на специальную подставку, как на пюпитр или на аналой. Книга в те далекие времена — дорогое удовольствие. Острожская Библия Ивана Федорова, скажем, оценивалась в десять тысяч злотых — целое состояние. Ценность иной редчайшей и вовсе бесценна.

Владельцы книг пытались обезопасить себя от воров разными заклинаниями, «книжными проклятиями». Писали крупно на заглавных страницах: «Если украдешь эту книгу, будешь вопить между тремя столбами». И в том же духе. В читальном зале академической библиотеки приходилось некоторые издания прикреплять цепочками к столу или стене. Книга на цепи! И все же, увы, бывали случаи… Так что современные книгокрады, подвизающиеся на ниве публичных библиотек, вполне могут считать себя «наследниками давней традиции».

Бывает так, что две книги оказываются связанными между собой на века странным, роковым образом. Одна преследует другую. Они и положены бок о бок в музейной витрине. Первая довольно объемистая, формата ин-фолио, без особых украшений, только вычисления и простейшие схемы на страницах. Но достаточно прочесть имя автора и название: Николай Коперник «Об обращениях небесных сфер». Его трактат, совершивший великий переворот в науке, в представлениях человечества о мироздании. Утвердивший гелиоцентрическую систему мира.

Только уже умирая, увидел он свой труд напечатанным. Знаменательный 1543 год. И не увидел ни признания своей системы в науке, ни проклятия ее римско-католической церковью. А верный ученик его и последователь, первый издатель Георг Ретик скрылся от преследований в Литве, в Вильнюсе, занимаясь здесь врачебной практикой. Возможно, он и привез с собой экземпляр многострадальной книги, который попал со временем в стены Академии-университета. Разумеется, с клеймом: «Осторожно, еретическое!», доступная лишь узкому кругу.

А вторая и вовсе невзрачная, какая-то тетрадка в обложке серо-болотного цвета, словно избегающая открыто попадаться на глаза. Но роль ее была весьма зловещей, решающей судьбы многих и многих творений человеческого ума на протяжении веков. Стоит запомнить название на латыни: «Index Librorum». «Список книг», которые объявлялись Ватиканом запрещенными по всей католической державе, как богопротивные, еретические, опасные. И трактат Коперника «Об обращениях небесных сфер» на одном из первых мест.

Начиная с 1559 года «Индекс» появлялся со все новыми дополнениями во всех католических школах, академиях и университетах, в библиотеках. И есть что-то символическое в том, что лежат они теперь вместе здесь, обе книжки в музейной витрине, как урок истории, который не следует забывать.

И все же. Несмотря на все запреты и угрозы наказания, в старой Виленской академии-университете пробивалось все же слово научной истины. Некоторые из передовых профессоров, кто более открыто, кто более завуалированно, позволяли себе упомянуть и о Копернике. Курсы их лекций, их учебники тому явные свидетели. Они вот тут же, под стеклом витрины. Учебник элементарной математики проф. А. Милявского: система мироздания Птолемея годится только для Библии, а система Коперника запрещена по ошибке. Труд по астрономии А. Дыблинского: система Коперника одна из возможных. Труд профессора Й. Рудомина «Теоремы и проблемы математики», выпущенный в 1633 году — год еще более строгих запрещений, наложенных Ватиканом, а профессор все же осторожно касается и системы Коперника. Профессор Освальд Крюгер вместе с группой студентов наблюдал в телескоп Галилея планеты солнечной системы, а потом говорил на публичной лекции в присутствии местной знати, что Николай Коперник показал своим великим открытием, «на что способен человеческий разум».

И что удивительно, эти учебники, курсы лекций со словами о Копернике были напечатаны тут же, в типографии Академии со знаком Святого общества Иисуса. И в годы, когда еще и еще раз выходили новые издания злополучного «Index Librorum». Вряд ли это можно объяснить каким-то недосмотром иезуитской цензуры, всегда отличавшейся своей неусыпной бдительностью. Скорее другое. Чтобы держать безраздельно в своих руках дело высшего образования юношества в таком пестром, неспокойном и мятежном крае, как Литва, ордену иезуитов приходилось иногда закрывать глаза на некоторые своевольности наиболее видных профессоров, приглашенных в Академию. Снисходительность поневоле.

В том же 1543 году, когда вышел трактат Коперника «Об обращениях небесных сфер», в швейцарском городе Базеле был отпечатан труд Андрея Везалия «О строении человеческого тела», совершивший также переворот в науке, положивший начало современной анатомии. И также вызвавший священную ярость церковников. По приговору инквизиции Везалий должен был отправиться с покаянием в Палестину и погиб во время этого паломничества. На его сочинения был наложен многократный запрет. А в Виленской академии профессор Марквартас читает курс анатомии по Везалию, излагает его мысли о материальной основе человеческой психики. Библиотека сумела сохранить и конспект этих лекций, и труд Везалия с его уникальными рисунками.

Ход времени

Профессура во многом способствовала росту библиотеки. Привозили книги из-за границы, дарили собственные собрания. Выдающийся астроном Мартин Почобут, директор университетской обсерватории, создал при ней ценнейшую специальную библиотеку, которая весьма обогатила впоследствии общие книжные фонды. Как и собрание медицинских книг профессора физиологии и анатомии С. Биси, блестящего лектора-педагога, подвергавшегося всяческим притеснениям со стороны иезуитов. И обширная коллекция книг по химии и медицине профессора ботаники Ж.-Э. Жилибера, приучавшего студентов к практическому исследованию растительного мира своего края и создавшего фундаментальный труд «Флора Литвы», в котором на основе системы Линнея охарактеризовано около 800 видов растений. И книжное собрание естествоиспытателя и географа профессора И.-Г. Форстера, который был спутником знаменитого мореплавателя Кука в кругосветном путешествии, а затем, читая лекции в Академии, сеял здесь первые семена эволюционной теории живой природы; позднее уехал в Париж, чтобы принять активное участие во Французской революции. Покидая Литву, оставил университету свою личную библиотеку.

Книга Форстера под названием «Путешествие вокруг света» прогремела в то время на всю читающую Европу. И примечательно, что через два века, в наши дни, московское издательство «Наука» дало книге Форстера новую жизнь, выпустив ее в 1986 году в русском переводе.

Обогащал библиотеку и строй собственных профессорских трудов, научных и литературных, составляющих славу Академии и университета. Многочисленные исторические исследования профессора и ректора Альбертаса Коялавичюса. Особо почитаемая здесь его двухтомная «История Литвы», глубоко освещающая развитие литовского средневекового государства, — «первая монография», как значится в библиографической справке.

«Великое искусство артиллерии» — гласит название. Высокая арка с колоннадой на титульном листе, фигурки людей и пухлый младенец, пускающий огненные шары. Автор Казимирас Симонавичюс был воспитанником Виленской академии, затем инженером-исследователем и главнокомандующим артиллерии Литвы. Написал этот труд о применении реактивной техники. Если раскрыть страницу 113-ю, можно видеть рисунки разных ракет, предлагаемых автором. Предложил он и идею конструкции многоступенчатых ракет. А ведь это середина семнадцатого столетия! Книга была переведена на многие европейские языки, использовалась в качестве учебника в артиллерийских академиях.

«Лирические книжки». 1625 год. Сборник стихов Матвея Сарбевиюса. Профессор риторики, поэтики и философии в Академии, блестящий оратор, поэт, увенчанный в Риме, как Петрарка и Данте, лавровым венком. Более пятидесяти последующих изданий в разных странах. Сам великий Рубенс пожелал дать для него свою иллюстрацию. Один из старейших двориков Вильнюсского университета носит ныне название «Дворик Сарбевиюса». На нем совершаются многие торжественные церемонии, начиная с празднования открытия учебного года, происходят официальные встречи, разыгрывает свои спектакли и мистерии студенческий Дворовый театр, в ежегодный праздник «Весна поэзии» звучат стихи…

В свое время профессор Кенигсбергского университета, философ Иммануил Кант, читавший курсы метафизики, логики, математики, механики, физики, географии, антропологии и общей естественной истории, внимательно следивший за развитием культуры в соседней Литве, признавал, что библиотека Виленской академии-университета является наиболее значительной во всей Восточной Европе.

К середине восемнадцатого столетия она насчитывала уже 11 тысяч книг. 86 вместительных шкафов, наполненных до отказа. И все же, несмотря на усилия передовых профессоров, точные науки ютились только в двух последних шкафах. А то всё теология, иезуитика, церковное и общее право, церковная и общая история, философия…

Перелом произошел на рубеже девятнадцатого столетия, после официального упразднения ордена иезуитов и освобождения системы образования от их оков. Вильнюсский университет вошел в состав университетов Российского государства. И за какие-нибудь два десятка лет фонд библиотеки вырос до 60 тысяч томов. Главенствующее место занимают уже книги светского характера — по естествознанию, по различным отраслям реальных наук. А «теология и прочее» отступают на задний план: всего лишь пятая часть. Решительный сдвиг.

Профессор Г. Э. Гродек, назначенный префектом — директором библиотеки, умно и умело проводил ее преобразования. Систематически пополняются фонды, главным образом по разделам естественных наук, произведениями гуманистического и просветительского характера. На европейских языках, на польском, на русском. Шире открываются двери для читателей разных категорий. Библиотека получает более просторное, приспособленное помещение — вновь оборудованный Колонный зал, где разместилось уже до сотни читательских мест. Вводится в практику и выдача литературы на руки для домашнего чтения и занятий.

Достаточно заглянуть в абонементные журналы тех лет, чтобы убедиться, какой же совершенно новый круг чтения получил университетский народ. Пушкин, Байрон, Шиллер, Лессинг, Адам Смит, Рикардо, Гельвеций, Фейербах… И прямо взрыв интереса к великому памятнику русской литературы «Слово о полку Игореве».

Частым посетителем библиотеки был тогда студент факультета изящной словесности Адам Мицкевич. Среди всех своих юношеских увлечений, лекций, тайных сходок студенческого кружка «филоматов», первых стихотворных опытов бывал он поглощен и основательным изучением классической литературы. Записи в том же абонементном журнале свидетельствуют: речи Эсхила, Демосфена и Цицерона, поэмы Гесиода, оды Пиндара… Профессор Гродек, читавший курс античной поэзии, умел привить к ней вкус. Как и профессор Йоахим Лелевель, пробуждал у юных слушателей чувства гражданственности, доказывая в своих пламенных лекциях, что историю творят не короли и полководцы, а творит народ.

Французские просветители-энциклопедисты Вольтер, Руссо, Дидро владели уже умами в университете и не сходили со столов читального зала.

Бывший профессор университета, крупный историк, идеолог национально-освободительного движения, соратник Маркса и Энгельса по созданию Международной демократической ассоциации — Йоахим Лелевель. И бывший студент университета, крупнейший поэт, признанный общественный деятель — Адам Мицкевич. Оба пройдут путь изгнанников и скитальцев. И оба никогда не забудут своего университета.

Лелевель оставит после себя там, на чужбине, обширное собрание научной литературы, рукописей, собственных трудов, географических атласов и карт — и все завещает Вильнюсскому университету. Правда, оно придет сюда лишь почти через сотню лет. В библиотеке есть теперь особый зал, где хранится это завещанное богатство. «Зал Лелевеля». Одних книг только четыре с половиной тысячи томов. Дар человека, умиравшего в глубокой нужде.

Есть также «Зал Мицкевича», где за массивной дверью хранятся особой редкости старинные литовские книги-уникумы, начиная с Мажвидаса.

Есть и «Дворик Мицкевича», по которому нынешние филологи спешат на лекции.

…Книжка отнюдь не броская по виду, может, так и рассчитано. «Думы Российские Исторические». Перевод на польский. Авторство обозначено только двумя буквами: К. Р. Лишь на другой, внутренней странице вместе с нотами для фортепьяно меленько набрано: «К. Рылеева». Да, это знаменитые думы Рылеева! Выпущенные в польском переводе здесь, в Вильно. Год 1829-й. После восстания декабристов, после казни Рылеева и строжайшего запрещения царской цензурой всех его произведений. И все-таки выпущено в завуалированном виде и содержится в университетской библиотеке. И выдается на руки, а для отвода глаз записывается в журнале выдачи под совсем другим, вымышленным именем автора. Дело опасное. Но таково уже было настроение в университете, неодолимый интерес к декабристской литературе, ну, скажем, и к петербургскому журналу «Сын Отечества», к тем его выпускам, когда в нем сотрудничали будущие декабристы.

В рукописном отделе библиотеки хранятся несколько листков старомодной плотной бумаги. Письмо Рылеева жене перед казнью. 13 июля 1826 года. «Мой милый друг! Предайся и ты воле Всемогущего, он утешит тебя. За душу мою молись… Подивись, мой друг, и в сию самую минуту, когда я занят только тобой и нашей малюткой, я нахожусь в таком утешительном спокойствии, что не могу выразить тебе…» И последние слова: «Прощай, велят одеваться в мундир…»

Один из списков, ходивших тогда по России.

Дни испытаний

Пожары, войны, разграбления… Немало всего пришлось пережить библиотеке вместе со своим университетом. Всякие перемены и преобразования. Черным днем был указ Николая I о закрытии университета после восстания 1830–1831 годов.

Университет опустел. Осиротевшая библиотека подверглась расчленению. Часть фондов перешла в другие учебные заведения, попала в другие города обширной империи. А то, что осталось, претерпевало разные превращения. То как «Кабинет для чтения», то как городская публичная библиотека… Но даже в эти черные дни — не дни, а десятилетия! — благодаря верности, преданности ее работников своему тихому книжному делу библиотека все же продолжала существовать, оберегая все, что можно было еще уберечь из накопленного веками. И приобретала.

Номера журнала «Современник» Н. Некрасова, журнала «Отечественные записки» М. Салтыкова-Щедрина, альманах «Полярная звезда» Герцена и Огарева… Ход времени неумолимо диктовал все новые духовные ценности. Можно только догадываться, какими путями попадало это в библиотеку и с каким риском хранилось в ее шкафах.

Впрочем, повороты и даже перекосы истории оставляли здесь свой след.

…Странное впечатление производят эти книги, выходившие в Литве с конца шестидесятых годов прошлого века. После бурных, печальных событий 1863–1864 годов царское правительство запретило печатать литовские книги испокон традиционным латинским шрифтом, а только так называемой «гражданкой» — русскими буквами. В ответ на это возникло движение протеста, именуемое одним словом: «Книгоноши». Тайком, в одиночку пробирались они, эти добровольные ходоки, глухими местами, узкими тропами, в непогоду, в ночную темень с тяжелой поклажей. Несли через границу, из соседних стран книги с запрещенным шрифтом, «литовские на литовском», как говорилось. И передавали в руки тех, кто распространял дальше по всему краю. Ни преследования, ни жестокие кары не могли все-таки этого движения остановить.

Так длилось четыре долгих десятилетия — до тех пор, когда нарастающая волна революции 1905 года заставила правительство отменить свой запрет.

Тот год был отмечен и примечательным актом. В городке Битеняй напечатан первый перевод на литовский язык «Коммунистического манифеста». Вот она лежит, скромная небольшая книжечка, открывшая новую эру в истории человечества.

По Литве уже ходит социал-демократическая литература, воззвания, прокламации. В Вильнюсе организован перевалочный пункт, через который переправляется ленинская «Искра» — в Россию. «Зачитывалась до дыр», — вспоминают литовские участники тех событий.

А со временем в Литве, перед зданием Исторического музея, будет поставлена литая фигура — как памятник Неизвестному солдату. Шагающий человек в грубой одежде, простом картузе, в тяжелых ботинках, с сумой через плечо. Книгоноша!

Ход времени неотвратим.

Из всех черных дней, какие выпадали на долю библиотеки за ее долгую историю, тысяча сто четырнадцать дней гитлеровской оккупации Вильнюса были самыми черными.

Всего лишь год прошел, как Литва вступила в состав советских республик, началось становление новой жизни, возрождение Вильнюсского университета — советского вуза… И — война. 24 июня 1941 года немецко-фашистские войска вступили в Вильнюс.

Гитлеровцы вломились тотчас в университет, учинили расправу. Преследования, аресты, заключения в лагеря. У захватчиков были свои цели: низвести университет до уровня специального среднего заведения. По планам третьего рейха литовскому народу отводилась роль лишь поставщика рабочей, тягловой силы, — зачем высшее образование? Всячески урезывалась программа обучения. Из всех языков стал преподаваться лишь один немецкий.

В библиотеке появился майор в пенсне, называвший себя профессором. Чиновник ведомства Розенберга, снискавшего себе уже мировую славу «грабительской команды», занимавшейся вывозом в рейх культурных ценностей с захваченных территорий. Он начал с того, что провел спешную акцию по изъятию и изоляции всей советской литературы как наиболее «опасной». Политической, научной, художественной. По его приказу стащили все эти книги в один большой зал, навалили штабелями до самого потолка и заперли на большой старинный ключ, словно похоронив в склепе.

Режим оккупации, длящийся бесконечно. Он стал еще жестче с военными неудачами гитлеровской Германии. Разгром немцев под Москвой. Разгром немцев под Сталинградом. Гитлеровцы объявляют в захваченных странах тотальную мобилизацию. И, конечно, в Литве, в Вильнюсе. Но студенты и преподаватели бойкотируют призыв в армию оккупантов. Прячутся по домам, в деревнях, в лесах.

И немедленная кара. На рассвете мартовского дня эсэсовцы и гестаповцы оцепляют университетские здания. Приказ комиссара рейха объявляет университет закрытым. На главных входных дверях трепещет на ветру приколотый самодельный плакат с одним только немецким словом «Гешлоссен!» «Уждаритас!» — по-литовски. Слово, передававшееся шепотом по всей Литве, как сигнал еще одного национального бедствия. «Закрыт!»

Гитлеровцы занимают университетские помещения под свои воинские подсобные службы. Бесцеремонно распоряжаются в кабинетах, в лабораториях, не щадя учебных пособий и оборудования. В аудиториях факультета гуманитарных наук открыли армейский госпиталь. А при факультете содержится богатый библиотечный фонд. Что же с ним будет? И тогда горстка библиотечных работников сделала, казалось, невозможное. За один день эти слабые, истощенные недоеданием женщины перенесли на себе по лестницам и этажам около тридцати тысяч книг и укрыли в отдаленном помещении.

Чем ближе подступала Советская Армия, изгоняя захватчиков, тем грубее и лютее вели себя чиновники Розенберга в университете. Взламывали все двери и замки, растаскивали книжные реликвии. Из отрывочных замечаний можно было понять, что они готовы на самое злодейское. Поджог? Взрыв?.. Случилось уже раз, что в центральном университетском здании вспыхнул пожар, и только отважные действия тех же работников преградили путь огню. Каждый день следовало чего-то ожидать.

На подступах к Вильнюсу уже гремели бои. Воспользовавшись возникшей в городе сумятицей, работники библиотеки спешно паковали в ящики разных размеров что есть самого ценного и невосполнимого из богатств библиотеки, книжные уникумы, грузили на автомашину и везли в предместье Вильнюса, чтобы укрыть там в подвалах, под землей. Поистине отчаянная партизанская операция в тылу врага.

К счастью, советские войска наступали так стремительно, завязав уже уличные бои, что не дали команде Розенберга совершить над университетом непоправимое: последний акт уничтожения. Их и след простыл. 13 июля 1944 года Вильнюс был освобожден.

Не вся еще Литва была очищена от захватчиков, гремели еще ожесточенные сражения у западных границ, прорывалась с бомбежками вражеская авиация, а в Вильнюсе уже шла тяжелейшая трудовая борьба за восстановление жизни, за восстановление города, приведение в порядок университета. Удалось все-таки осуществить к осени традиционное открытие учебного года. 10 октября в некоторых аудиториях, кое-как расчищенных, отремонтированных студентами и преподавателями, прозвучали первые голоса занятий. Но могла ли в тот день состояться первая выдача книг в университетской библиотеке?

Ее работникам приходилось самим латать крыши, вставлять окна в своих помещениях, чинить двери, шкафы, полки, ездить в лес на заготовку дров… И вместе с тем проделывать дотошно-кропотливую работу по выявлению, собиранию, разбору, проверке, пересчету, составлению описей всего, что удалось спасти, уберечь, сохранить. Книжка за книжкой, том за томом, папка за папкой. Все эти «единицы хранения», которые стали уже для тех, кто их спасал, не просто «единицами», а вроде близких существ, каждое со своим лицом, возрастом, своей чувствительностью и капризами. Постепенно стало выясняться, что оккупанты все же разграбили более ста пятидесяти тысяч книг, много бесценных старинных рукописей.

Окончилась война, и, как в сороковом году, советские вузы, библиотеки других городов пошли на помощь своему вильнюсскому собрату. Сто тысяч томов советской научной литературы и периодики было получено только из Москвы, из Ленинграда, который и сам-то едва воспрянул от потрясений войны. Университетская солидарность.

Директором библиотеки был назначен Лев Иванович Владимиров — книговед, ученый библиограф, а проще сказать, любящий книгу. К тому же неутомимый организатор, умеющий быть деликатно настойчивым. Полная проверка всего наличия «единиц хранения» по всем статьям, их строгая научная классификация. И в итоге — составление сводного каталога, без чего не может существовать и плодотворно работать подлинно научная библиотека. Уже на пятый год новой жизни точный учет показал, что в ней насчитывается миллион двести тысяч единиц. И ежегодно прибавляется еще на десяток тысяч с лишним. Библиотека получила право на централизованное комплектование фондов: обязательный бесплатный экземпляр по своему профилю. Привилегия, которую надо заслужить.

Решив задачу «первой необходимости», можно было приступить и к другой: повести розыск редких книг, принадлежавших ранее университету и на разных переломах истории вывезенных, разбросанных по другим местам. Не только после закрытия старого университета Николаем I. И в наш век, в первую мировую войну, под угрозой наступления кайзеровских войск из Вильнюса, по-тогдашнему — Вильно, в спешном порядке эвакуировались книжные фонды и оседали где-то в хранилищах в глубине страны. А что было в период оккупации Литовского края буржуазной Польшей? Теперь, спустя столько времени, предстояло разыскать и заполучить обратно прежних «питомцев».

Университет рассылает повсюду запросы. Лев Владимиров разъезжает по разным республикам и городам, роется в каталогах книгохранилищ, музеев. Ищет и находит.

Разумеется, особая забота о книгах-реликвиях для литовского народа. Тут были свои радости и разочарования. Счастливо обернулось с «Постиллой» Микалоюса Даукши. Быстро откликнулась из Москвы главная библиотека страны — Ленинская. Да, имеется экземпляр таковой! И после всей процедуры официальной передачи из рук в руки «Постилла» Даукши вернулась в родное гнездо.

Не то было с «первой из первых», с «Катехизисом» Мажвидаса. Имелись сведения, что экземпляр ее хранился когда-то в Кенигсберге. Именно там, в его университете, четыреста лет назад работал «литовский беглец» Мартинас Мажвидас над своей первой книгой, и там же она вышла в свет.

Казалось бы, вот совсем близко, только подъехать к побережью, всего несколько часов. Но Кенигсберг, бывший город-крепость, неприступная цитадель Восточной Пруссии, лежал в развалинах в результате ожесточенных боев по ликвидации окруженной здесь немецко-фашистской группировки. Только одна могила Канта — черный мраморный саркофаг — осталась каким-то чудом невредимой у подножья рухнувшего старинного собора. Новый город Калининград Российской Федерации вставал с великим трудом из руин повергнутой цитадели. Книгу Мажвидаса обнаружить здесь не удалось. Не погибла ли в огне войны?

Где же теперь ее искать? Не таков был Владимиров, чтобы складывать руки. Кого бы ни встречал, не уставал расспрашивать… И помог случай. Приехал навестить Вильнюс один из киевских профессоров. У Владимирова к нему те же вопросы. Гость вспомнил: говорили, на Украине имеется какая-то очень редкая литовская книга. А какая именно и где находится, ему неизвестно.

Но и этого смутного сведения было достаточно, чтобы на Украину во все концы полетели из Вильнюса запросы. Сначала — в университетские библиотеки. Там не оказалось. Тогда прямо по списку — в библиотеки городские. И вот через какое-то время ответ из Одессы, от публичной библиотеки. Есть «Катехизис» Мажвидаса! Книга попала в Одессу из Берлина, из коллекции известного немецкого антиквара.

Драгоценный экземпляр был доставлен со всеми предосторожностями в Вильнюс. Помещен в библиотеке в особый шкаф, под особый присмотр. Газеты, радио широко оповестили о находке. И по всей Литве люди, даже далекие от библиотечных страстей, повторяли: «Мажвидас вернулся!»

Все же понятно, как нелегко бывает расстаться с книгой там, где она когда-то осела и нашла приют, где она прижилась и к ней уже привыкли, ею дорожат, — как нелегко расставаться! Хорошо бы всегда поступали так, как исполнила, скажем, свой долг Одесская публичная.

Не забудем же о тех прошедших тяжелых и радостно трудных днях, входя сегодня в Вильнюсскую университетскую, в ее залы и хранилища, глядя, как все здесь устроено — ряды стеллажей, шкафов, читательских столиков, собрание редкостей под стеклом витрин.

Праздник тихих рыцарей

Свыше четырех миллионов томов сегодня в фондах библиотеки. С каждым годом увеличивается еще на сто тысяч. Наконец-то литовская литература, выпускаемая сейчас по всем разделам знаний, заняла подобающее место в библиотеке литовского университета. Солидный отдел старопечатных книг — более полутораста тысяч бесценных «единиц». Повторим некоторые звучные наименования, ласкающие слух каждого библиофила: инкунабулы, палеотипы, плантены, альды, эльзевиры. А собрание старинных литовских книг — крупнейшее в мире.

Отдел рукописей, исторических документов. От самых государственно важных до общежитейских. Литовский статут XVI века — основной закон феодального государства, писанный вязью славянских букв. Купчая бумага того же века, удостоверяющая затейливым писарским почерком, что помещик такой-то продал такому-то двух своих крестьян за сорок копеек-грошей. Восковая таблица с колонками цифр, по которой в XVIII веке велся расчет трудодней крепостного на барщину…

Автографы. Письма, записки, заметки Толстого, Достоевского, Глинки, Гюго, Листа, Вольтера, Мицкевича…

Прощальная записка-стихотворение Адама Мицкевича вильнюсским друзьям перед отправкой его в ссылку. Несколько строк торопливой рукой: «…Незнакомой, далекой — безвестный, далекий».

Кстати говоря, через десяток лет своих скитаний Адам Мицкевич окажется в Париже и будет читать в Коллеж де Франс публичные лекции о славянских литературах, лекцию «Слово о полку Игореве».

Тетради дневников его друзей Томаша Зана и Онуфрия Петрашкевича, конфискованные полицией во время следствия по делу тайных студенческих организаций «филоматов» и «филаретов».

Томаш Зан: «9 апреля. Читал трагедию Шиллера «Разбойники»… 19 апреля. Четверг. Байрон «Гяур». Мысли Байрона в голове — как огонь»…

Другой дневник. Ровный, отчетливый почерк. Май месяц. 1832 год. «Рассматривая рукописную Буддийскую космогонию, дошел я до того времени, когда род человеческий… Далее моя рукопись занимается кратким хронологическим исчислением…»

Это рука Осипа Михайловича Ковалевского, бывшего студента Виленского университета, сосланного также по делу филоматов и ставшего впоследствии одним из крупнейших исследователей-монголоведов, профессором и ректором Казанского университета, действительным членом Петербургской Академии наук. Во время долголетней экспедиции изучал он хроники монгольских монастырей, воссоздавая многокрасочную, драматическую историю и догматику буддизма. Он записал также подневный маршрут примечательного путешествия китайского посланника в начале восемнадцатого столетия через Монголию, российские владения в Калмыцкое ханство. Живая картина того времени. Вот эти плотные страницы, покрытые ажуром монгольского письма. Документ редчайшей ценности для любого ученого-ориенталиста. Им горячо интересовались даже в австралийском университете в Канберре. В 1974 году копия записей Ковалевского была послана в дар Монгольской Народной Республике.

Мы рискуем утонуть в перечислениях — все интересно, все значительно. А ведь есть еще кабинет графики, где собрано около пятидесяти тысяч старинных гравюр и работ современных мастеров художественного оформления книги.

Кроме основного, центрального помещения, библиотека располагает сейчас своими филиалами на всех факультетах — с подбором наиболее необходимой для каждого специальной литературы. И это в разных частях города, так разрослась университетская держава. Двадцать читальных залов, свыше тысячи читательских мест. До миллиона посещений в год. До двух миллионов выдач книг. Научно поставленная система каталогизации, специальная служба библиотечной информатики, обеспечивающие быстрый поиск нужной книги.

В университете открыта кафедра библиотековедения под началом Льва Владимирова. Курс лекций. Серия оригинальных исследований, проводимых преподавателями кафедры, — по вопросам истории, теории и практики библиотечного дела. Много сделано впервые по литовской библиографии. Один выпуск солидного, превосходно оформленного труда «Инкунабулы Литвы» — явление незаурядное в книжном мире.

У библиотеки широкие связи с «себе подобными». Оперативный книгообмен с крупнейшими хранилищами Советского Союза. Постоянное партнерство с четырьмястами иностранными библиотеками и научными центрами. Вильнюсская университетская получила международное признание. В знак того в 1963 году Лев Владимиров был избран на почетный пост директора библиотеки Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. Пробыв на этом посту положенные шесть лет, или две каденции, выражаясь классическим стилем, он поставил дело на современный научный уровень так, что при расставании Генеральный секретарь Объединенных Наций отметил в официальном послании его заслуги и выразил глубочайшую благодарность. Поистине миссия доброй воли и международного сотрудничества.

А Лев Владимиров спешил вернуться в Вильнюс к наступающему знаменательному сроку.

1970 год. Университетской библиотеке исполняется четыреста лет. Праздник далеко не только литовской культуры. Всемирная организация ЮНЕСКО сообщила о юбилее в своем бюллетене всем библиотекам, входящим в международное Библиотечное общество. К назначенному дню в Вильнюс съехались гости из союзных республик, гости иностранные. Почтенное сборище книговедов, книголюбов, буквоедов, чернокнижников, словом, тихих рыцарей библиотечных кладовых и читальных залов.

К тому дню было закончено строительство нового книгохранилища библиотеки. Оно гармонично вошло в общий ансамбль старинных университетских зданий. Строго простая стена с узкими окнами-амбразурами и мемориальной плитой смотрит на тихую старую улочку, обтекающую университет. Всего три этажа, как и соседние дома. Но так только с улицы. Остроумная архитектурная уловка. А там внутри на самом-то деле возведено восемь ярусов-этажей обширного книгохранилища, оборудованного по всем статьям современной библиотечной техники. Вертикальные ленточные транспортеры для перевозки книг. Пассажирские лифты для библиотечного персонала. Система вентиляции, регуляторы температуры и влажности. Автоматическая пожарная сигнализация, проводка газопенного тушения. Специальная камера для дезинфекции книг… Все сделано, чтобы на стеллажах, общей протяженностью в полтора километра, тысячи и тысячи «единиц хранения» чувствовали себя уютно и в безопасности.

И, конечно, в особой заботе наиболее редкие манускрипты и старинные издания. Для них заведено специальное отделение, где искусные мастера-реставраторы производят свои хирургической тонкости операции. Закрепляют состарившуюся бумагу, нанося на нее прозрачной нежности пленку с текстом. Ухаживают за кожаными переплетами старого времени, пропитывая различными жировыми смесями, что возвращает коже былую прочность, эластичность. Наводят косметику.

Юбилейный праздник открывался ритуалом освящения нового книгохранилища. Большая процессия во главе с ректором университета — свои и гости — проследовала от старой части, от Зала Смуглявичюса, через все коридоры и переходы к новому зданию. Шел Лев Владимиров — заведующий кафедрой библиотековедения, преподаватели кафедры, шел новый директор библиотеки Юргис Торнау, и заведующий отделом редких рукописей Витаутас Богушис, и автор юбилейной книги Зита Петраускене, и один из старейших сотрудников библиотеки Валерия Кисинене, спасавшая во время войны библиотечные фонды от гитлеровского разгрома, шли и более молодые сотрудники, которые только еще приобщались к этому ордену тихих рыцарей.

Первой книгой, которую торжественно внесли в новое хранилище студентки-филологи, обряженные в национальные костюмы, был «Катехизис» Мажвидаса. Акт символического значения, открывающий еще одну новую страницу в долгой истории библиотеки.

Кто-то, кажется, подсчитал, что от Зала Смуглявичюса по всем университетским лестницам, коридорам и переходам до входа в новое здание — удивительное совпадение! — четыреста шагов. Каждый шаг длиною в год.

Среда обитания

Через девять лет исполнилось четыреста и самому университету. Юбилейный 1979 год. Большие торжества в Вильнюсе. Поток поздравлений, съезд почетных гостей, представителей академий и университетов, институтов и высших школ, научных обществ, союзных и зарубежных, со всех континентов от севера Европы до Центральной Африки и Австралии. Конференции, юбилейные чтения. Театрализованные матрикуляции на факультетах — посвящение новичков, после чего они могут надеть заветную малиновую шапочку с козырьком. Церемония инаугурации, завершающаяся открытием университетского мемориала под аркадами Большого двора. Специальный ректорский прием для университетских коллег с товарищеским ужином, когда все стоят без различия степеней и рангов за длинными накрытыми столами и одинаково состязаются в произнесении тостов-экспромтов, возвышенных и шуточных. Общее юбилейное заседание в Театре оперы и балета с провозглашением официальных адресов и приветствий. Студенческое вечернее шествие через весь город с факультетскими знаменами и сказочными символами своих профессий. Выступления студенческих художественных коллективов — хоровых, оркестровых, драматических, танцевальных… «Гаудеамус игитур!» — «Будем веселиться!»

Юбилей отшумел, оставив яркие впечатления. И, главное, остались интересные издания, выпущенные по случаю юбилея. Трехтомная «История Вильнюсского университета» на литовском языке — коллективный труд, подробно освещающий этапы жизни университета, многообразные стороны его деятельности. И солидный том на русском языке. Внушительных размеров сборник исторических документов, некоторые в факсимильном изображении — с вислыми печатями и шелковым шнуром, — такие, как Жалованные грамоты Великого князя Литовского и Короля Польского 1578 и 1579 годов о присвоении Виленской коллегии прав академии и Университета, как Булла папы римского о тех же правах… И книга со множеством иллюстраций «Здания Вильнюсского Университета», ведущая читателя по его центральной, старинной части и по более новым и совсем новым в разных точках города, по коридорам, залам, аудиториям и по знаменитым двенадцати старым дворикам, неотразимо пленяющих каждого, кто в них попадает.

Центральная часть университета, откуда все начиналось, — это целый комплекс со своим исторически сложившимся, неповторимым лицом. И стены еще со времен готики, подпираемые контрфорсами, и ренессансные аркады, и нарядный декор барокко, и чистые линии классицизма… Как ни стары эти старые здания, но нет здесь никакой печати обветшалости или запустения. Университет бережно, даже с ревностью относится к своему культурному наследию — «среде обитания», считая ее немаловажным фактором воспитания поколений.

К празднику четырехсотлетия, естественно, все было как следует реставрировано, отделано, ухожено и снаружи и внутри — с полной уважительностью к мастерам прошлого. Не говоря уже о том, как студенты, ползая на коленках, мыли щетками со всем усердием булыжины и плиты старых двориков. Недаром же Вильнюсский университет был удостоен международной награды «За сохранение памятников культуры». И в парадном Колонном зале — Ауле при стечении университетского народа ректор Йонас Кубилюс принимал от делегации международного общества Золотую медаль награды.

…Большим украшением серии юбилейных изданий можно считать выпущенный в 1986 году после долгой, тщательной подготовки прекрасно исполненный альбом репродукций «Вильнюсский университет в изобразительном искусстве». Суперобложка кирпично-красного тона и посередине большой темно-оливковый круг, из глубины которого, как из глубины веков, поднимаются силуэты знакомых зданий вокруг центрального университетского двора, — это аверс, лицевая сторона медали, выбитой в честь юбилея.

Живопись, графика, скульптура, витражи, гобелены, медали… Работы мастеров прошлого и мастеров нашего времени. Портрет первого ректора Академии-университета, члена ордена иезуитов, доктора богословия Петра Скарги, писанный маслом на холсте неизвестным художником в начале XVII столетия. И портрет темперой на картоне нынешнего, восьмидесятого ректора, Героя Социалистического Труда, профессора математики Йонаса Кубилюса работы современного литовского художника.

Сто пятьдесят профессоров, деятелей культуры и науки представлены на обширных страницах альбома. С кратким, точным комментарием. История университета в лицах. Мы видим здесь и резкий профиль Мартинаса Мажвидаса, и круглое лицо добряка Константинаса Ширвидаса, и в епископском облачении Мелетия Смотрицкого, и суровый облик военного инженера Казимераса Симонависюса, и высокий лоб профессора и поэта Матвея Сарбевиюса, увенчанный лавровым венком…

А вот и он, пытливо глядящий вполоборота, — профессор живописи Пранас Смуглявичюс, который преобразовал, декорировал старейший университетский зал, названный его именем — Залом Смуглявичюса. Художественная фотография во всю страницу показывает этот зал с его теплыми, мягкими красками и царящей в нем тишиной. Зал редких изданий, откуда университетская научная библиотека отсчитывает свою летопись.