4

Так откуда же у меня право винить кого бы то ни было в меньших, равных или больших грехах? А нет-нет да и потянет винить. Отчего же?

Не от безотчетной ли надежды растворить свою вину во всеобщей? Чудится, будто от этого она, своя, сделается пустяковей или там незаметней… Хотя бы незаметней! А раз уж эти страницы из повествования «Пастернак и мы», чувствую, как инстинктивно хочется сделать поменьше и его вольные или вынужденные вины.

Они ведь были у него.

Какие? Это материя исторически и психологически сложная. Порою — трагическая. В «Спекторском» есть восклицание»: «Я вам не шут!.. Я жил, как вы…» Что делать — были преданные стихи о Сталине. Была непостижимая доверчивость… Но время, мученичество и отвага выдали ему столько заслуженных индульгенций, что ничьи запоздалые хлопоты, право, тут не нужны.

А вот как здесь быть с его долгим литературным другом — благодарно помянутым мною, Анатолием Тарасенковым? Да, они дружили. Были даже на «ты». Так повелось по сердечному порыву Бориса Леонидовича, хотя он был почти на двадцать лет старше. И надо бы мне обойтись без судейства… Да не знаю, удастся ли… А рассказать мне нужно про них одну историю, которую нельзя не начать издалека.