«Повинуясь патриотическому долгу…»

Негласный аппарат при Миронове подвергся основательной чистке. Осведомителей, не дававших каких-то ценных материалов и державшихся для отчётности, выбрасывали из сети. Если они были из чуждой среды, с ними расправлялись. Недостатка в новых агентах не было.

Более чем достаточно имелось осведомителей в партийных и советских кругах, учреждениях и вузах. Например, Г. П. Гиргенсон начинал свою секретную службу в 1924 г. — его, бывшего дворянина, попросили помочь в борьбе со шпионами. Работая заведующим иностранным отделом Госбанка в Новониколаевске, он получил задание установить связь с работниками германского консульства, чтобы наблюдать и их самих, и окружение этих немцев, что исправно и делал до 1930 г.

Два года спустя Гиргенсона переключили на освещение сотрудников самого банка, указав, что он должен внедриться в существующую там контрреволюционную организацию: «Однако несмотря на приложенные старания, Гиргенсон не обнаружил в банке контрреволюционной организации. Он доносил об отдельных ненормальных явлениях в работе банка, но органы НКВД не верили его сообщениям, что контрреволюционной организации в банке нет».

В итоге заведующий отделом денежного обращения крайконторы Госбанка Гиргенсон был в 1937 г. арестован по делу контрреволюционной организации в Госбанке и в 1939 г. от военного трибунала СибВО получил «вышку», заменённую 15 годами заключения. «Органы» не забыли про старого агента — с 1942 г. его использовали по второй специальности в новосибирском лагере интернированных[229].

Сексот УНКВД Н. Н. Протопопов, работавший в новосибирском институте народного хозяйства, в 37-м участвовал в делах по японскому шпионажу. Когда профессор Н. Н. Трифонов (ранее живший в Маньчжурии) передал в Москву через Протопопова письмо своему знакомому, знаменитому профессору Н. В. Устрялову, агент, «повинуясь патриотическому долгу», сообщил об этом в НКВД. При получении письма Устрялов, по словам Протопопова, держал себя «крайне сдержанно» и не дал никаких зацепок. И Трифонов, и Устрялов были расстреляны… А Протопопов сделал отличную карьеру.

Другим конспиративным работником в том же нархозе являлся И. М. Ведягин. Ещё одним — студент (в 1933–1937 гг.) В. П. Жеребцов, который в качестве агента постоянно давал разоблачительные показания на учащихся, выступал как свидетель обвинения на суде по делу «шпионско-фашистской» группы студентов[230].

Крайне опасными для властей выглядели верующие всех толков, сплочённые вокруг своих проповедников. Поэтому с начала 20-х годов церковные круги были густо пронизаны агентурной сетью, что позволяло при необходимости быстро объединять «церковный актив» в контрреволюционные заговорщицкие организации. Ценным сексотом, работавшим на «органы» с 1929 по 1952 гг., был «Демосфен» — Н. В. Сырнев, с начала 30-х годах служивший священником новосибирских Турухановской и Успенской церквей: «Как агент характеризовался положительно. На протяжении всего времени участвовал в разработке антисоветского элемента среди духовенства».

Видным агентом был и М. Ф. Костромин («Калиновский»). Этот счётный работник был завербован ещё в декабре 1923 г., в возрасте 18 лет. Биография его темна. В 1926–1954 гг. он жил в Новосибирске, причём на 1937 г. — в номенклатурном 120-квартирном доме в центре сибирской столицы. Этот семиэтажный дом был буквально набит чекистами, поэтому напрашивается мысль, что «Калиновского» не только держали рядом с его «оператором», но и использовали как содержателя конспиративной квартиры. Словом, можно догадаться, за какие такие заслуги он получил жильё в самом престижном здании Новосибирска.

В 1936–1937 гг. этот агент вёл разработки «среди духовенства и бывших людей», которые чекистами были названы «Восточники» и «Сборные», а потом благополучно «ликвидированы». В 1938 г. Костромину поручили участие в очень крупной разработке «Юродивые», по которой проходило свыше 100 фигурантов, а с конца 1939 г. он «использовался по разработке ряда подучётников… сектантов». В июле 1946 г. агента исключили из сети «из-за отсутствия связи среди антисоветского элемента и болезни». С 1954 г. Костромин был священником Преображенской церкви в казахстанском г. Уральске.

Агентурой в «чуждой» среде в нужный момент легко пожертвовали ради больших дел. Под пулю были отправлены осведомители и агенты самых высоких рангов. Настоятель новосибирского Успенского собора С. Н. Миловидов, приехавший из Владимирской области в середине 1930-х гг. и работавший на НКВД, как-то услышал от обновленческого митрополита А. П. Введенского (его не следует путать с известным столичным пионером обновленческого раскола А. И. Введенским) вопрос: «Что нового у товарищей?»

Сексот позднее вспоминал, что сразу «понял, что он, так же как и я, работает по заданию органов НКВД. Я в этом разговоре не подал вида и спросил лишь, о каких товарищах он говорит». Введенский был арестован и расстрелян уже после отъезда Миронова. В апреле 1937 г. был арестован и затем уничтожен другой осведомитель НКВД — лидер евангельских христиан Западной Сибири О. И. Кухман (но не исключено, что Кухман вёл с чекистами свою игру)[231].

При Миронове начались массовые аресты православных священников, поводом к которым стала так называемая «чёрная демонстрация», когда на следующий день после празднования Первомая до пяти тысяч новосибирцев хоронили своего митрополита Никифора (по иронии судьбы, бывшего осведомителя ОГПУ). Проход огромной траурной процессии по улицам, разукрашенным флагами, портретами вождей и лозунгами, был воспринят как дерзкий вызов. Арестам подверглись основные церковнослужители края.

Одновременно истребительный удар обрушился на католиков и евангельских христиан, а также и мусульман. Сексот Саид Шагимарданов в середине 30-х годов участвовал в разложении мусульманской общины в Новосибирске. На 1937 г. он был агентом КРО и дал, в частности, показания и на собственного брата.

Удар по евангельским христианам края затронул все их многочисленные общины, потерявшие летом 37-го своих проповедников и множество активных членов — до 800 чел. Истребление священников и проповедников всех толков было практически поголовным[232].

Тем не менее церковные круги старались помогать невинно пострадавшим. Например, у церковного сторожа И. Д. Мартынова нашли более 6 тыс. руб., которые были выручены от продажи иконок и поступили в качестве пожертвований заключённым. А когда уже после всех опустошительных арестов в Новосибирске распространились слухи о том, что после проигрыша в грядущей войне и прихода власти «господа бога» всех некрещёных детей будут убивать, то в течение короткого времени было совершено около 150 крещений[233].

При С. Н. Миронове начались — в соответствии с указаниями из Москвы — фабриковаться дела на медицинских работников, обвинявшихся в «бактериологической диверсии». Волчек, секретный сотрудник ОГПУ — НКВД, был основным поставщиком сведений для агентурной разработки «Медики», реализованной в 1937-38 гг. и уничтожившей множество новосибирских врачей.

Агенты, проявлявшие строптивость, уничтожались беспощадно. В марте 1937 г. кемеровские чекисты арестовали своего осведомителя, бухгалтера городской аптеки 48-летнего Сергея Кутепова, младшего брата генерала А. П. Кутепова, — того самого, которого чекисты ликвидировали в Париже в 1930 г. Тот категорически отказывался признать вину, даже после перевода в Новосибирск, к лучшим костоломам края. Так и не дав показаний своим мучителям, С. П. Кутепов выбросился из окна здания УНКВД.

Но и вполне лояльными стукачами чекисты жертвовали без долгих раздумий. Супруга Г. В. Коршикова, заведующего сектором крайплана ЗСК и арестованного в качестве участника правотроцкистского заговора, «до ареста являлась секретным сотрудником НКВД, узнавала от мужа о поведении лиц, работавших вместе с ним и арестованных впоследствии, и сообщала в органы». Арестованная вслед за мужем, она жаловалась, что чекист при аресте заверил её, «что меня необходимо было взять со всеми жёнами, чтобы не расшифровывать работу НКВД, для этой же цели он заставил меня подписать протокол, не соответствующий никакой действительности. …Я совершенно честно заявляю, что если бы я хоть что-нибудь знала о Коршикове, я тотчас бы сообщила об этом партии и НКВД»[234].

Видный организатор производства М. И. Гольдберг, перевозя своих приближённых из Иваново-Вознесенска на масштабное строительство меланжевого комбината в Барнаул, наверное, не подозревал, что среди них находятся несколько информаторов «органов». С 1930 г. осведомителем, завербованным еще в Иванове, был В. В. Горшков («Алексей»), работавший начальником ТЭЦ меланжевого комбината. Однако барнаульцы обвиняли его в том, что «Алексей» не давал ценных материалов. Чекисты уверяли, что арестованный в феврале 1937 г. Гольдберг знал о работе Горшкова в НКВД (и, кстати, упрекали Гольдберга в негативном отношении к себе — для встреч с агентурой он выделил чекистам «плохую комнату рядом с уборной»). Жена Горшкова О. Г. Адлер тоже была осведомителем — по линии СПО. А по линии ЭКО на комбинате стучали начальник электроотдела Новодежкин, инженер Бакш, начальник планового отдела, начальник одного из цехов, директор центральных ремонтных мастерских, ещё ряд инженеров и техников[235].

Новосибирские чекисты, арестовав как «троцкиста» своего коллегу Б. И. Сойфера, ранее работавшего в Барнауле и имевшего на связи около 150 осведомителей, поставили своей целью сделать его одним из организаторов «заговора» в Барнаульском ГО НКВД. Съездивший в начале мая 1937 г. в Барнаул помощник начальника УНКВД И. А. Мальцев привёз очень перспективные сведения. Оказывается, ещё в октябре минувшего года в горотдел НКВД поступила анонимка, в которой утверждалось, что в Барнауле и в крае в целом имеется диверсионно-террористическая организация, планирующая взрывы железнодорожных мостов, уничтожение электростанции меланжевого комбината, убийство Эйхе и Грядинского.

Но барнаульские чекисты никаких мер по этому письму не предприняли. Между тем, в январе 1937 г. на базарной площади был обнаружен труп догола раздетого Попова — мужа осуждённой троцкистки Доброумовой. А весной недалеко от этого места вытаял мешочек с аналогичной анонимкой, причём, похоже, написанной почерком Попова. В этом письме, в частности, среди врагов указывался начальник машинного зала ТЭЦ меланжевого комбината М. И. Лондон, который «гуляет на свободе».

Для Миронова это выглядело важнейшими уликами, которые могут связать барнаульских «троцкистов» с местными чекистами-изменниками и их «двурушнической» агентурой. Он крепко вцепился в это дело. Ознакомившись с мнением Ивана Мальцева, заявившего, что местные чекисты, среди которых есть чуждые и разложившиеся, совершенно забросили освещение окружения ссыльных троцкистов Х. Г. Раковского и Л. С. Сосновского, а 60 % инженерного осведомления по меланжевому комбинату — явные двурушники, Миронов 4 мая 1937 г. написал С. П. Попову:

«1). Арестовать всех лиц, не требующих санкции центра, связанных с делом Гольдберга.

2) Здесь была шпионско-диверсионная троцкистская правая организация переплетающаяся с японцами в составе не только уже арестованных Гольдберга-Буторова и других, но группы Сойфера и нашей провокационной агентуры. В этом направлении вести дело группы Сойфера.

3). Троцкистский архив Раковского, Сосновского и др. срочно и детально разработать».

Одновременно начальник управления адресовал указания насчёт найденной анонимки и начальнику КРО: «т. Гречухин. Дело представляет исключительный интерес. Восстановить всё дело. Приступить к операции. Здесь переплёт троцкистско-японской организации с группой «Метро-Виккерса», где проходит Лондон. Дело находится у вас в разработке»[236].

Вероятно, Миронов копал и под С. Г. Южного, бывшего главу Барнаульского ГО НКВД и начальника Отдела кадров УНКВД ЗСК, который двумя месяцами ранее убыл в Ленинградское УНКВД. Но из-за упорства Б. И. Сойфера развернуть по-настоящему перспективное дело на барнаульских чекистов Миронову не удалось.