Больше творческого дерзания

Больше творческого дерзания

Коммунистическая молодежь нашего Союза ведет активную борьбу за создание бесклассового социалистического общества. Дело идет уже не только о строительстве индустрии и коллективного сельского хозяйства, не только об укреплении оборонной мощи нашей родины, — вопрос переносится в наиболее деликатные сферы строительства — к человеку.

Воспитание, строительство нового человека — одна из основных задач, поставленных на съезде. Что значит строить нового человека? Это значит определить все те условия, в которых его личность, питаемая коллективом и в свою очередь питающая коллектив, получает наиболее свободный, пышный и продуктивный рост.

В условиях капитализма такой замечательный феномен — человек — принужден свертывать свои высшие функции. Режим современной Германии направлен на превращение личности в нивелированного человека-робота, в живого автомата.

К счастью, даже настоящие роботы — человекоподобные машины — способны бунтовать, как это и случилось недавно в Америке, когда механический человек во время демонстрации неожиданно стальным кулаком сбил с ног своего хозяина. К счастью, человек гораздо более сложное и непокорное животное, чем об этом думают фашистские политики и социологи.

Живым призывом в сердцах молодежи, превращаемой в роботов затем, чтобы строить автострады, по которым фашистские машины смерти должны помчаться на кровавое истребление человечества, — живым призывом является пример другой молодежи, весело, с песнями строящей широкий для всех путь в коммунизм.

Побеждают те, кто идет вперед, к расцвету и изобилию; побеждают те, кто ясно видит будущий день истории, побеждает «давление жизни».

Великим оптимизмом прозвучала речь Косарева, открывавшего съезд. «Мы будем летать выше всех в мире», — сказал он про крылья, которые простерла над миром наша страна. Но лишь в одном месте была горечь в его словах, когда он коснулся одного из важнейших слагаемых нашей культуры — советской литературы.

«Наше настоящее так красочно, наше будущее так величественно, что мы, несомненно, имеем все основания создать такую литературу, которую человечество никогда еще не имело».

Мы создадим такую литературу, но наша современная литература не удовлетворяет нашим растущим, все более глубоким требованиям правды.

В разные эпохи литература выполняла разные функции, но всегда литература была организующим началом. Во времена Древней Греции поэзия и театр — под общностью единой религиозной героики — служили объединению греческих народов, разбросанных по извилистым побережьям и островам Средиземноморского бассейна. Высокая культура греков была их оборонительным и наступательным оружием. Даже разбитые, они побеждали. Даже погребенная на многие столетия, античная красота вновь поднялась из-под развалин погибшей цивилизации, и до сих пор античный гений оплодотворяет нашу мысль и наши эстетические запросы.

Наступающий класс всегда вооружался этим как будто слишком женственным и деликатным, но мощно действующим оружием — литературой, чтобы организовать свое наступление. Уходящий класс находил мрачное утешение в трагической поэзии заката былой славы. Гениальные литературные произведения интегрировали всю сложность слагаемых эпохи.

Накануне Французской буржуазной революции XVIII века буржуазия, уже созревшая экономически для сокрушительного удара, создала сатирический роман и обличительную комедию, смехом, иронией и здравым смыслом разоблачая лицемерие католической церкви и эфемерность дворянства. Писатель XVIII века был разоблачителем, сатира и юмор здравого смысла — его формой и оружием, позитивизм — его стилем.

Победившая буржуазия начала шествие в сторону империализма, в сторону фашизма. Пафосом жизни были накопление и грабеж. Буржуазия грабила все, начиная от чернокожих, — превращая их в рабочий скот, — кончая дворянскими коронами. Буржуазия хотела всего. Казалось бы на первый взгляд, что литература XIX века должна была стать победной песней этого пиршества прожорливых мещан. Но дело обстояло гораздо сложнее и совсем не так благополучно. Капитализм нес в себе смертельное противоречие интересов буржуазии и пролетариата. Это и другие противоречия и были той запальной искрой, которая зажигала гениальных писателей XIX века.

Воздух буржуазного века был безуханный. Но человек так создан, что не может жить в духовном голоде, без благоухания больших идей. В них была потребность, от них ясно или неясно ждали спасения от все более неразрешимых противоречий.

В литературу устремлялись полноценные личности, — иных гнала совесть, иных честолюбие, жажда власти, жажда славы. Типом писателя XIX века был мыслитель, духовный вождь, анархист-бунтарь, дерзающий поэт.

Функцией литературы было духовное водительство.

Так гипертрофированный до пределов гениальности индивидуалист Ницше вызывал к жизни новый тип человека, освобожденного от условностей морали и неудобств общественных отношений, и как бы провидел грядущего наци — желторубашечного зверя. Так Лев Толстой из Ясной Поляны правил миллионами робких и совестливых душ во всем мире. Так обличительный гений Салтыкова-Щедрина своим огромным резонансом связывал быстрые на расправу руки всемогущего, казалось, российского императора.

Эта традиция духовного водителя, а часто просто балаганного прорицателя многозначительных истин (типа Мережковского) докатилась и до наших дней. Иные из советских литераторов с трудом усваивают, что истина, одна, отчетливая, ясная, реальная, осуществляемая всем нашим строительством истина — учение четырех великих мыслителей и вождей человечества — бережется в Центральном Комитете партии большевиков, и руководить историей страны, душами человеческими у нас не поручено безответственной инициативе.

Не понимают, что руководство человеческими душами тесно связано со всем хозяйством и социальным строительством страны и в дальнейшем — с судьбою всего человечества.

И, представьте, иные из наших литераторов не вполне усваивают, что идеи построения коммунистического общества важнее и нужнее обществу, чем, например, идейка студента Раскольникова: дерзнуть или не дерзнуть угробить топором старушонку-ростовщицу. Как волк по лесу, иные из литераторов тоскуют по таким боковым идейкам. Иные ворчат про себя: если нам не дано руководить душами, что же нам делать, черт возьми?

Писать очерки про новостройки, пьески про перековку старых профессоров или, натянув слащавую улыбку восхищающегося обозревателя, малевать радужной метлой картины советского счастья?

Ни того, ни другого, ни третьего не предлагает советской литературе многомиллионный советский читатель. Он хочет прежде всего знания и познания. Вы слышали цифры, не понятные для буржуазных стран, — цифры количества учащихся у нас. В будущем — не таком уже далеком — высшим образованием по различным дисциплинам будет охвачена вся молодежь СССР, потому что кому же, кроме лодыря и губошлепа, захочется оставаться на низшей ступени? Девки засмеют, как говорили в деревне. Но лодырем и губошлепом сейчас быть у нас стыдно, — им все равно придется пойти на перековку.

Советский читатель рассматривает литературу как область познания мира и самого себя. Вот та новая функция литературы, которую нужно подчеркнуть: литература — это познание человека в обстановке его социальной жизни. Двигаясь к поставленным целям, мы, читатели, предоставляем литератору писать историю человека в его движении, запечатлевать его духовный рост, формировать типы и типичное и тем самым формировать живого человека и его поколения. Это и есть назначение инженера человеческих душ. Миссия, как видите, не малая, миссия творческая.

Ни одна из научных дисциплин не в состоянии выполнить этой важной задачи, так как только литература владеет нужными для того инструментами — зрительно-чувственным мышлением и способностью по обрывкам целого, часто даже угадываемым данным делать смелые обобщения.

Ни один ученый не решится на такую дерзость, на какую решится писатель. За вдохновенное дерзание не наказывают; это в особенности нужно усвоить некоторым писателям. Дерзайте! Чего боитесь, когда перед вами развернуты сокровища строящегося мира? Зачем вы копаетесь палочкой в старом мусоре? Зачем пишете благополучные, серые, выдуманные книжки, где нет даже дерзкого движения бровью? Заранее известно, что такая книга будет напечатана в толстом журнале, затем издана десятитысячным тиражом и будет лежать покойно, не тревожимая никем, на библиотечной полке.

Как это ни странно, у нас есть литераторы, и даже известные, которые предпочитают писать без дерзости, без риска, серо, нивелированно, скучновато и главное — около жизни, не суя носа в этот кипяток, в жизнь.

Пятьдесят миллионов граждан СССР читают мировую Литературу, классиков. Они видят отражение борьбы классов, переживают то взрывы энергии и гнева, то меланхолию и изысканность упадка. Они обогащают свои молодые души пережитым опытом истории, учатся облекать свои страсти, иронию, смех в совершенные формы.

Те же требования они предъявляют и должны предъявлять к современной советской литературе. Нельзя отговариваться тем, что советская литература молода, бычок еще не подрос. Нельзя рассматривать ее условно, как некое творение местного гения.

Наша Страна Советов вышла на первое место в мире. Мы ведем за собою мир, ведем без чванства, учась, вырастая, совершенствуясь, учитывая свои ошибки и недочеты.

Довольно спускать нашей литературе за ее медленную раскачку, за ее зажирение. Вперед, на две головы вперед на мировом ристалище! Миллионы пролетарской молодежи и пролетаризирующихся граждан всего мира ждут наших книг, чтобы услышать правду о счастливой стране, где веселые, смелые люди, не зная заботы о черном дне, строят крылья, чтобы летать выше всех в мире.

Между писателем и читателем стоит аппарат, в котором нужно произвести некоторые улучшения. Аппарат издает писателя, не всегда прислушиваясь к требованиям читательских широких масс.

Книжка идет в библиотеку. Читатель ругается, но голос его не долетает до писателя. До писателя доходит голос критики, но наша критика также часто отгорожена от жизни стеной и не является рупором широких масс.

Соревнование перед читательскими массами, соревнование, где ставкой — слава, честь, лавры народного писателя, соревнование, определяющее судьбу книги, — вот что нужно нашей литературе. Тогда-то и появятся и смелость, и дерзание, и жажда жизни, и вкус к современности. Довольно спокойного писания благонамеренных сереньких книжечек со спокойным установленным тиражом!

Пусть наши сто тысяч библиотек станут голосами читателей, пусть посылаются отзывы о книгах, цифры учета, издаются бюллетени, делаются выводы. Иными словами, должен вестись «учет работы», произведенной каждой книгой. Пусть созываются читательские конференции, выносящие суждения и приговоры. Пусть наши писатели и наши критики посиживают на этих конференциях. Покинув пробковые кабинеты, пусть бродят меж людей, знакомясь с многообразием жизни, со строителями человеческого счастья.

Иван Сергеевич Тургенев, узнав однажды, что роман его не понравился молодежи, примчался в величайшей тревоге из Парижа в Петербург, примчался, чтобы прощупать: неужели он отстал от времени? Тургенев был мировым писателем и все-таки кинулся спасать свою славу. Некоторые из наших писателей, поменьше Тургенева, лишь пожимают плечами, когда знакомая библиотекарша им скажет, что их новый романчик даже и не спрашивают. Ну, хоть почешись, генерал от литературы!

Равнодушия, успокоения, удовлетворенности у писателя не должно быть — лишь вечная тревога. Каждая новая книга должна быть напряжением всех сил в соревновании за судьбу ее.

Я не хочу сказать, что литература должна заниматься только современностью. История нашего отечества — другая область для воссоздания правды о великом пути его народов. Марксистско-ленинско-сталинское учение и понимание современного человека дают ключ к правдивому воссозданию таких, например, удивительных эпох, как опричная эпоха Грозного, переход народа через Смутное время, восстание Разина, время Петра Первого, казачьи бунты, восстание крепостных и заводских мужиков при Екатерине Второй, наконец беспримерная в истории Октябрьская революция, завершенная строительством социалистического хозяйства.

Мы имеем дело с великим, едва ли не самым великим и умным народом в мире. Принять на свои плечи всю тяжесть борьбы за человеческое счастье, пронести через тьму скотоподобной жизни твердый и ясный разум, подняться в такой короткий срок на высоту самой мощной и просвещенной державы — все это мог сделать только великий народ с великим будущим…