С.М. Сивков Малоизвестные источники о предпосылках «Большого террора».

Террор является одной из самых страшных проблем, перед которой сегодня стоит человечество. По мнению Л.Г. Прайсмана: «Борьбу с этим явлением ведут правительства многих стран мира, собираются международные конференции, спецслужбы различных государств координируют свои усилия, но террор продолжается».[310] Не менее интересна и проблема государственного террора, в том числе и во взаимосвязи с терроризмом. Для российской истории эта взаимосвязь является весьма актуальной.

Уже во второй половине XIX века Россию захлестнула волна терроризма. Убийства происходили на глазах изумленной публики, но в целом, они встречали положительное восприятие у рядового обывателя. Во власти он видел своего самого главного врага. И власть, жестко обходившаяся со своими подданными, всякий раз вновь ужесточала свою внутреннюю политику.

Первая треть XX века сыграла большое значение в истории России. Именно в этот период страна пережила революции 1905-1907, 1917 гг., Первую мировую и Гражданскую войны. В ходе этих кровопролитных баталий была пролита кровь миллионов, в большинстве своем, ни в чем не повинных россиян. Цена человеческой жизни в глазах современников не означала ровно ничего. В период Первой русской революции в 1905-1907 годах жестоко подавляются крестьянские и казачьи выступления в различных регионах России. Не лучше обстоит дело и в рабочей среде. Во время ликвидации Новороссийской республики, казачьи подразделения, прибывшие для ликвидации мятежной республики, избивали всех пассажиров, находившихся на станции Новороссийск.

Да и само общество, воспитанное в духе общины, своеобразно воспринимало новые для него понятия: свободу, демократию и т.д. Особый упор делался на идею всеобщего равенства, которая не имела ничего общего с переходом к современному гражданскому обществу.

Эти особенности российского менталитета стали тем фактором, который сформировал общественное понимание необходимости жестокости по отношению к своему вероятному оппоненту. Жестокость и нетерпимость проявлялась и со стороны властных структур.

Наиболее ярко признаки надвигающегося «большого террора» проявились в период революции 1917 года и гражданской войне. Советские источники, в своем большинстве, давали недостаточно четкую картину террора, это объяснялось в том числе и тем, что использовалась достаточно узкая источниковая база.

Постепенная демократизация нашего общества позволила несколько раздвинуть ее границы и обратиться к большому количеству новых документов. Наибольший интерес большинства современных исследователей, занимающихся проблемами государственного террора, представляют зарубежные исторические источники и мемуарная литература.

Среди первых необходимо отметить некоторые, в основном малоизученные, фонды Русского Заграничного Исторического Архива (РЗИА) в Праге, в том числе документы Института изучения России в Югославии (Государственный архив Российской Федерации, далее ГА РФ, ф. Р-6821), Клуба русских политических эмигрантов в г. Нагасаки (ГА РФ Ф. Р-5800), личный фонд Сергея Петровича Мельгунова (ГА РФ.Ф. Р-6738) , фонд Редакции сборников «Архив русской революции» г. Берлин (ГА РФ. ф. Р-6959), Редакции газеты «Руль» г. Берлин (ГА РФ Ф. Р-5882) и другие.

Большой интерес в деле понимания сущности и масштабов террора периода революции и Гражданской войны могут дать некоторые работы, носящие мемуарный характер. По оценке современного российского историка А.И. Ушакова: «На протяжении многих десятков лет советская историография искажала реалии гражданской войны. Происходило обезличивание истории, которое сочеталось с героизацией отдельных личностей и умалчиванием других.

Работа, проводившаяся в эмиграции по изданию книг на русском языке, была поистине огромной».[311]

Следует отметить, что и роль участников террора периода гражданской войны фактически замалчивалась. Несомненно, что одними из крупнейших работ русского зарубежья по проблемам террора являются работы С.П. Мельгунова Красный террор в России 1918-1923. Берлин., 1923. и Трагедия адмирала Колчака. Из истории гражданской войны на Волге, Урале и в Сибири. Ч. МИ., Белград, 1930-1931.

Среди огромного количества изданной зарубежной литературы, хотелось более подробно остановиться на двух изданиях:

ЧЕКА. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий. Издание Центрального Бюро Партии социалистов-революционеров. Берлин., 1922;

Трагедия казачества (Очерк на тему: Казачество и Россия) Часть I. Годы 1917-1918. Отдельный оттиск из номеров 122-135 журнала «Вольное Казачество – Вильне Козацтво». Прага., 1933.

В предисловии к первому из указанных изданий, авторские права которого были закреплены за издательством «Новая Россия», указывалось: «Мы хотим пролить полный свет на деятельность того учреждения современного режима, которое сосредоточило вокруг себя всеобщую, исключительную ненависть широких слоев населения страны, учреждения, работа которого протекает под непроницаемым покровом тайны, и вокруг которого столько леденящих легенд и слухов». (Указ. соч. – с.3).

Вряд ли сегодня кто- то может возложить всю ответственность, за происходившее тогда только на карательные органы. Совершенно очевидно, что это была государственная политика, а репрессивные органы являлись инструментом в руках политиков, пытавшихся подавить любое инакомыслие, применяя методы, известные еще со времен инквизиции.

В этой работе давалась критическая оценка существующему политическому режиму. Авторы отмечали, что нельзя говорить будто «террористический режим был большевистской власти навязан, как единственное средство спасения, всей исторической обстановкой: блокадой, интервенцией, враждой всего буржуазного мира, бесчисленными заговорами, восстаниями, внутренними Вандеями и покушениями на жизнь большевистских вождей. Пусть не говорят, будто большевистская власть, подобно затравленному зверю, зубами и когтями отстаивающему свое существование, находилась в положении законной самообороны.

Никакая самооборона не может оправдать ни диких издевательств, ни изнасилований, ни коррупции»

По мнению авторов, сущность красного террора состояла в следующем: «Отравленная буржуазная кровь должна быть выпущена из вен человечества». (Указ. соч. – с. 16).

Многие воспоминания, опубликованные в данной работе, были выпущены под вымышленными фамилиями, так как авторы опасались за родственников, остававшихся в России.

Названия некоторых глав трагичны уже по своему названию, например: «Корабль смерти», «Сухая гильотина», «В дни красного террора», «Тюрьма Всероссийской чрезвычайной комиссии», «Всероссийская коммунистическая охранка» или «Холмогорский концентрационный лагерь».

Одна из глав данной публикации, названная «Кубанская чрезвычайка», полностью посвящена деятельности этого органа в нашем регионе в годы Гражданской войны.

Небезынтересен тот факт, что один из экземпляров данной работы находится в отделе Российской Государственной библиотеки (ранее Библиотеки им. В.И. Ленина).

Не менее интересной является и работа «Трагедия казачества». Экземпляр этой книги удалось обнаружить в фондах Научной библиотеки Ростовского государственного университета. Авторы книги склоняются к концепции, что в 1917-1920 годах шла казачье-русская война. (Указ. Соч. с. 2). По их мнению: «.. казаки проиграли великую борьбу, которую вели с таким, даже у них, небывалым напряжение сил. Их землями снова завладела Россия и ее правительство проводит там ныне политику уничтожения казачества». (Там же. – с.8).

Основной упор был сделан на самостийность казачества. Обосновывая эту идею авторы практически проигнорировали террор, объявленный большевиками против казачества.

Справедливо, задолго до начала «большого террора», звучит вывод авторов книги «ЧЕ-КА»: «Мы пережили Великую Русскую революцию с ее светлыми днями и грандиозными катастрофическими периодами. Мы пережили четыре года большевистской диктатуры, перед которой бледнеет, может быть, французский 93-й год. И мы знаем своим потрясенным разумом и мы видели своими помутнившимися глазами то, чего не знали и не видели десятки прошлых поколений, о чем смутно будут догадываться, читая учебники истории, длинные ряды наших отдаленных потомков.

Нас не пугает уже таинственная и некогда непостижимая смерть, ибо она стала нашей второй жизнью. Нас не волнует терпкий запах человеческой крови, ибо ее тяжелыми испарениями насыщен воздух, которым мы дышим. Нас не приводят в трепет бесконечные вереницы идущих на казнь, ибо мы видели последние судороги расстреливаемых на улице детей, видели горы изуродованных и окоченевших жертв террористического безумия, и сами, может быть, стояли не раз у последней черты.

Вот почему перед лицом торжествующей Смерти страна молчит, а из ее сдавленной груди не вырывается стихийный вопль протеста, или хотя бы отчаяния. Она сумела как-то физически пережить эти незабываемые четыре года гражданской войны, но отравленная душа ее оказалась в плену у Смерти. Может быть, потому расстреливаемая и пытаемая в застенках Россия сейчас молчит». (Указ. Соч. с. 20).