А.Ф. Тараненко Крестьянские восстания на Нижней Волге в годы коллективизации

Долгие годы у нас насаждалась лжеаксиома, что раскулачивание и высылка миллионов крестьян в удаленные регионы были вынужденной ответной мерой властей на массовые теракты и восстания со стороны кулачества, противящегося социалистическому переустройству села.

Сталин, желая за счет села провести ускоренную индустриализацию, устроил с осени 1929 года массовую насильственную коллективизацию. Местное руководство, желая выделиться и обратить внимание партийных верхов, погналось за процентом коллективизации «любой ценой» и за правом включиться в число регионов сплошной коллективизации. Одним из первых в этом деле по стране был объявлен Хоперский округ Нижне-Волжского края. О ряде протестов крестьян уже писали, в т.ч. скупо и о Началовском восстании. Мои деды жили в Преображенском районе Хопра, и более подробно события на Нижней Волге я восстановил по документам Нижне-Волжского крайкома ВКП (б) и крайисполкома, Хоперского и Балашовского окружкомов ВКП (б) и Преображенской районной особой комиссии. Здесь, на мой взгляд, сплошная коллективизация прошла наиболее трагично. Осенью 1929 года правительственная комиссия по сплошной коллективизации Хопра спорила: быть ли округу Техасом или Швейцарией. О достижениях Хопра спорили в ноябре на пленуме ЦК, хвалил его и Сталин в своей речи «аграрникам-марксистам».

На 1 октября 1929 года в крае было около 909 тысяч крестьянских хозяйств с населением более 4,4 миллионов человек. Кулацкими финансово-налоговые органы считали 2,2% хозяйств: от 3,4% в Хоперском и Балашовском округах до 1,5% в Вольском. Ответственным секретарем крайкома ВКП (б) был Б. Шеболдаев, известный по письмам Шолохова Сталину. Нижне-Волжский крайисполком возглавляли Бранденбургский и М. Хлоплянкин.

Насильственная коллективизация завершала окончательный разор крепких крестьянских хозяйств и ликвидацию существующих до этого добровольных колхозов, – ТОЗов. Доход крестьян исчислялся партийными директивами не арифметическим умножением площади посевов, а классовой геометрической «прогрессией урожайности». «Излишки» зерна у бедняков, при среднем размере посезов в 1 гектар, по Балашовскому округу, например, были определены по 12 пудов, у середняков, при среднем посеве в 6 гектаров, «излишки» составили по 18 пудов с гектара, а у зажиточных – еще более. Бедняки в результате таких приемов свой план выполняли «шутя», но для середняков, а особенно зажиточных, выполнение их планов заканчивалось арестами и разгромом хозяйств.

Краевая «Поволжская правда» 2 октября 1929 года писала, что в ряде округов низовые организации примиренчески относятся к кулакам. Те должны были сдать свои излишки к 20 сентября, а на местах их все еще «выявляют». Но как можно было закончить «выявление», если власть требовала хлеба все больше, вот и «выискивали» новых кулаков. «Рыковский» СНК установил норму выявления хозяйств, облагающихся «твердыми» заданиями, в 2,5%. 14 мая 1929 года Хоперский окружком утвердил норму в 2,5-3%. А осенью крайисполком требовал «твердого» обложения для 5-7% хозяйств, и в Преображенском районе таких было уже 7,7%, и это – не предел. За срыв плана налагалась «кратка», – 3~5 – кратный от плана штраф, – что вело к разгрому хозяйств.

«Поволжская правда» 6 ноября писала, что Хопер план хлебозаготовок уже выполнил, хотя кулаки осилили лишь 62% своего плана. То же самое было и в Других округах, и по краю с 20 сентября по конец 1929 года за срыв планов хлебозаготовок по 61 -й статье УК («отказ от выполнения работ, имеющих государственное значение») осудили 13459 «кулаков». А по стране, по неполным данным, осудили в тот год 182 тысячи крестьян.

С осени 1929 года к этим бедам добавилась насильственная коллективизация, куда крестьян сгоняли под угрозой все той же кратки. Развязывая войну на селе, партия сделала упор на бедноту, в фонд которой шло не только 25% имущества и хлеба раскулаченных, но и штрафные суммы. Когда правительство хотело изменить порядок расходования этих средств, на местах забеспокоились. Шеболдаев письмом в ЦК доказывал нежелательность изъятия этих сумм из местных бюджетов, т.к. терялись не только часть средств, но и стимулы громить зажиточные хозяйства по принципу «чем больше, тем лучше». А батрачество и беднота деревни, в азарте поживиться чужим добром, часто устраивала настоящий разбой, массово разворовывая чужое имущество. Шеболдаев закрывал глаза на все это, и в каком состоянии отправлялись зимой 1930 года после таких конфискаций эшелоны раскулаченных на Север, догадаться нетрудно.

Хлоплянкин писал в марте секретарю крайкома Густи: «Судя по опыту Аткарска, места проявляют излишнюю жестокость, и есть опасение, что отправляемые кулацкие семьи даже на время пути не будут обеспечены необходимым продовольствием и бельем». Об «опыте» Аткарска Москва поведала секретной телеграммой руководству регионов после того, как в проверенном на Севере эшелоне, отправленном в феврале из Аткарска, обнаружились отцы с детьми без матерей, многие семьи были без вещей, продуктов и денег, было очень много престарелых. Но Нижнее Поволжье в этой жестокости исключением не было.

До февраля 1930 года раскулачивание проходило без особого контроля властей. Наиболее дальновидные, ликвидируя хозяйство и исчезая из села, «самораспускались». К лету 1930 года таких хозяйств по стране было уже 250 тысяч. Весной 1929 года правительство ужесточило 61-ю статью, заменив штраф или 6-месячные принудработы арестом до двух лет лагерей, т.к. к тюремно-ДОПРовской системе добавлялся все разрастающийся ГУЛАГ.

«Поволжская правда» 9 октября 1929 года возмущалась, что кулаки едут с жалобами в крайисполком, прокуратуру, РКИ, обвиняя местную власть в предвзятости. Через 3 дня газета разъяснила им: «Краевой прокурор обратился на места с письмом, в котором… предложил усилить меры репрессий против вредителей хлебозаготовок». И усилил: теперь 271 статья Процессуального Кодекса к кулакам применяться не должна, т.к. «были случаи, когда судебные исполнители или милиция составляли акт «О несостоятельности» хозяйств», ссылаясь «милосердно» на эту статью.

В октябре 1929 года Хопер инициировал завершение хлебозаготовок к 1 ноября, хвастаясь, как он работает: виновников несдачи хлеба в срок немедленно облагают пятикраткой; кто пытается хлеб спрятать – под суд; и от чувства неизбежности народ с хлебом расстается. Описи имущества здесь утверждают не райисполкомы, а уполномоченные. Под хлебные склады отдаются церкви. «Делалось это исключительно добровольно», – говорил уполномоченный крайкома Кондрашов в «Поволжской правде» 25 октября. А 4 мая 1930 года газета призналась, что церкви громил и в самый короткий срок закрывал комсомол, устраивая соцсоревнование костров из икон и срубленных на кладбище крестов: чей огонь выше.

К 1 января 1930 года в крае насильно объединили 68% хозяйств, из них в Хоперском округе – около 80%. На 10 марта 1930 года в крае из 101 коммуны 58 были хоперскими. Здесь целые районы подгоняли под 100%-ю «коммунизацию», и когда весной ЦК решил иметь в колхозах артели, то многие руководители возмущались «оппортунизмом» Сталина, отказываясь распускать коммуны, пряча от народа газеты со статьей о «головокружении». ТОЗы были раскулачены, т.к. не устроили Сталина независимостью крестьян. Как отмечал Хоперский окружком об одном из них: «Соседство х. Широковского, с большинством хозяйств, перешедших в тип зажиточно-кулацких, разлагающе действует на создание колхоза».

ЦК планировал раскулачить 3-5% крестьянских хозяйств. Шеболдаев решил не мелочиться и ликвидировать 5%. План Хопра – 5500 хозяйств, Преображенского района – 130 хозяйств по 2-й и 3-й категориям и 430 – по внутрирайонному переселению. Вывезли же из района на Север зимой 1930 года 157 хозяйств, вт.ч. 13 по линии ГПУ. В списках района значатся 764 кулацких хозяйств, хотя районная комиссия утвердила раскулачивание лишь 645 семей (9,5% от всех хозяйств района). Но активисты тогда не ждали разрешений. Самочинные раскулачивания шли повсеместно. 18 января 1930 года «Красная Звезда» напечатала передовицу Рютина «Ликвидация кулачества как класса». 19 января и Сталин написал статью «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса» для «Красной звезды» и «Правды». Подгоняемое властью, раскулачивание и переселение кулаков шло в стране фактически полным ходом весь январь. Точного учета пострадавших не существует, тем более что после сталинского окрика «о головокружении» на местах уничтожили часть документов, показывающих местное рвение, ставшее «вдруг» опасным. Весь апрель округа и край добивались с мест точных цифр раскулачивания, а оттуда им повсеместно врали и занижали статистику устроенного погрома. Сверяя районные сводки до и после статьи Сталина, видишь цифры, преуменьшенные до 1,5 раз. В Преображенском районе насчитывалось 6755 хозяйств, а значит, и раскулачили более 11%, не считая самороспуск. По ряду сельсоветов, в т.ч. и Гудковскому, эта цифра переваливает за 20%, а в ряде сел Хопра раскулачивание коснулось 50% хозяйств и более.

В мае 1930 года Шеболдаев заявил о вывозе из края 5600 семейств. Но у ОГПУ был свой счет, в т.ч. и расстрельный: арест кулаков 1-й категории к 15 февраля закончился, а быстрый рост сельских протестов подавлялся массовыми арестами новых «контрреволюционеров», с превышением всех мыслимых планов. За 3,5 месяца начала 1930 года по стране арестовали 79830 «кулаков», а с 15 апреля по 30 сентября – еще 45559 «кулаков».

Но Шеболдаев врал. 7 февраля он сообщал Молотову о плане края раскулачить 50000 хозяйств, а в мае говорил лишь о 39494 раскулаченных хозяйств, – «2,5% от их общего числа»: и никакого, мол, головокружения в крае нет. Но вранье здесь и в цифре раскулаченных, и в проценте даже по этой цифре. Зимой все «штабы» старались перевыполнить план, грехом это не считалось. И Хоперский окружком постановил ликвидировать 5500 хозяйств, «не считая уже арестованных ОГПУ».

Шеболдаев 2 февраля писал Молотову, что стихийное раскулачивание и массовое бегство кулаков вынуждает крайком закончить к 10 февраля учет и

[неразборчиво]

ство 50 тысяч хозяйств, выслать в феврале 9 тысяч кулацких семей 2-й категории. Протолкнуть эти планы в Москву поехал Густи. Он договорился о встрече с зампредом ОГПУ С. Мессингом, и сообщил Шеболдаеву, что «с ними можно договориться».

Результат договора известен: февральско-мартовские эшелоны привозили раскулаченных на Север на голое место. Ответственный секретарь Северного крайкома Бергавинов 14 января предостерег ЦК ВКП (б) от поспешности. На Север к весне ОГПУ планировало выслать до 100 тысяч раскулаченных хозяйств южных регионов, но крайком считал возможным принять к маю лишь 50-70 тысяч, и то с предварительной подготовкой мест и обеспечением высылаемых инвентарем и лошадьми. Поэтому ЦК внес коррективы в свой январский план, и Нижне-Волжскому краю предписали вывезти в Северный край до 8 тысяч семей по 2-й категории. В майских сводках ОГПУ, вопреки вранью Шеболдаева, числилось от края 7931 высланное хозяйство в количестве 40001 человек.

Краевые руководители докладывали в январе в Москву, что в ряде мест Раскулачивание «партизанскими» действиями местных властей приняло уже управляемый характер. Они упрекали ЦК, что в развертывании январской антикулацкой стихии, которую трудно теперь загнать в берега, немалую роль сыграла и центральная печать, которая призывала народ к раскулачиванию. Обстановка объяснялась не торопливостью и партизанщиной мест, а получаемыми с Москвы указаниями. Крайкомы ВКП (б) с первых дней января выполняли постановление ЦК «о темпах» коллективизации, определяя категории на раскулачивание. Зампред ОГПУ Ягода по тому же постановлению отправил в ЦК записку по разработке репрессивных мер к кулачеству. С регионов ОГПУ потребовало цифры планируемых к выселению категорий, и 18 января, когда комиссия Политбюро начинала решать участь «кулака», Ягода разослал на места указания о создании опергрупп для руководства арестами и высылкой намеченных элементов, о разгрузке аппарата и мест заключения «путем ударного проведения следствия и ликвидации всех действующих разработок». Регионы спешили, ЦК ВКП (б) их не одергивал, а потом никто не хотел признать «головокружения»: Сталин вину сваливал на краевое руководство, те – на районы и сельсоветы.

В стране после «Шахтинского дела» шла массовая «зачистка». 26 сентября 1929 года по сообщению Шеболдаева Политбюро рассмотрело вопрос «О кулацком терроре», поручив ОГПУ расстрелять до 50 крупных кулаков, кадровых офицеров и репатриантов, с освещением в печати. «Поволжская правда» 5 ноября сообщила о расстреле бывшего генерал-майора Павла Мартыновича Якушева, а также бывших хорунжих-реэмигрантов и есаула. Но 8 октября Шеболдаев написал Кагановичу новое сообщение о раскрытии на Хопре, в Заволжье и Калмыкии «крупных контр-революционных организаций», по которым намечались аресты более 1000 человек. Подобная истерия тогда была повсеместной.

Краевое ОГПУ сообщило, что к 1 февраля 1930 года по делам Хопра осуждено 586 человек и 867 – по другим округам. Из края сбежало до 5000 кулаков. Для пресечения возможных вспышек при массовом выселении кулаков ОГПУ изымает до 3000 всех имеющихся контр-революционеров. А ведь в октябре Шеболдаев писал лишь о тысяче, и 2 февраля, ускоряя высылку, он врал Молотову о бегстве 10 тысяч кулацких хозяйств.

Как же на все это реагировали крестьяне?

ОГПУ в «Сведениях о количестве массовых выступлений по Нижне-Волжскому краю за 1929 год» зафиксировало 102 массовых выступления с количеством протестующих от 35 до 1000 человек. Против закрытия церквей, снятия колоколов, ареста священников было 47 выступлений «крестьян различных прослоек», из-за произвола хлебозаготовок – 36, из-за голода – 8. А вот выступлений против коллективизации, о чем нам усиленно внушали учебники истории, в том году зафиксировано всего 5, в которых участвовали не «кулаки», а «крестьяне различных прослоек».

Зимой-весной 1930 года характер растущих выступлений резко меняется. В январе по краю зафиксировано 20 выступлений населения, из них 11 – из-за снятия церковных колоколов, 5 – против колхозов и 2 – из-за раскулачивания. В феврале 31 выступление, в т.ч. 15 от раскулачивания. В марте 165 выступлений, из них 68 – по раскулачиванию, 44 – по коллективизации. В апреле 195 выступлений, из них 66 – из-за массовых раскулачиваний, 26 – из-за колхозов, 9 – от голода. Несмотря на масштабы превентивных репрессий, с февральской организацией раскулачивания на первое место вышли выступления, спровоцированные постановлением ЦК. Где больше было «перегибов», как изящно назвала эти преступления власть, там, как правило, больше было и массовых протестов крестьян.

Задавленный превентивными арестами, Хопер не восставал. В отчете о плановом выселении раскулаченных уполномоченным отмечен контрреволюционным проявлением женский плач односельчанок.

А как же зрели Началовские события под Астраханью? Путнин, бригадир уполномоченных крайкома по раскулачиванию в Астраханском округе, писал Шеболдаеву, что здесь ранее проводилось своеобразное раскулачивание: взыскание задолженности финорганами, и под этим предлогом у кулаков все отбиралось. Раскулаченные переселились к беднякам-родственникам, и во многих случаях беднота им очень сочувствует.

Терроризированный кулак разбазаривает имущество на все стороны, и довольно много случаев, когда кулак имеет лишь одну нательную рубашку, остальное, мол, проел во время голода.

Началово – крупное пригородное «огородно-торговое кулацкое» село в 920-980 дворов. До 15 января здесь был колхоз «Красный партизан» с 10-ю пришлыми батрацкими хозяйствами и 68-ю школьниками. 15 января «голым администрированием» и запугиванием организован новый колхоз «Власть труда», поглотивший предыдущий.

Недовольство народа усилила и антирелигиозная работа активистов, которые закрыли церковь, арестовали священника, но под нажимом масс отступили.

22 февраля активисты, тайно составив списки, собрались выселять очередные 20 раскулаченных хозяйств. Возмущенный народ пришел к сельсовету, но актив забаррикадировался и открыл огонь из наганов, выпустив все пули в воздух и распалив народ еще больше. Здесь собралось человек 700, но когда на помощь осажденным прибыли колхозники из соседнего села, у разгромленного сельсовета оставалось сотни две. Погибло 6 человек, в том числе двое рабочих с Астрахани. Крестьяне убивали активистов тележными колесами, валявшимися здесь же, кольями из изгороди. Огнестрельное ранение было лишь у секретаря ячейки.

ОГПУ из-за выступления сразу же арестовало 129 человек, в т.ч. 33 женщины. Намеченных к выселению раскулаченных увезли в Астрахань. Оставшихся после решения «тройки» живых, 1 марта решили вывезти за пределы края.

20 марта заволновался ряд сел Енотаевского района. Аресты здесь шли тоже с января. Списки на раскулачку готовил батрацко-бедняцкий актив. Народ возмущался, и после очередного ареста в Енотаевке в ночь на 20-е марта 8-ми «кулаков», утром по набату собралась толпа, требуя отпустить арестованных. Отряд ОГПУ дал залпы в воздух, после чего народ разбился на группы, появилось оружие. В соседней Владимирова возникла перестрелка 15-20-ти повстанцев с отрядом коммунистов, отступивших в Енотаевку. Заволновалась соседняя Николаевка. А во Владимирова восставшие арестовали председателей сельсовета и колхоза, актив (до 30 человек), заперли их в одном из домов под вооруженную дробовиком охрану. Но продержались недолго, хотя и вырыли на окраине села окопы: в 10 часов 22 марта Владимирова была занята отрядом из Астрахани. Часть восставших раскаялась, а часть стояла до конца, но вынуждена была бежать в калмыцкие степи, где их быстро переловили. 23 марта был пойман и руководитель восстания – бывший член ВКП (б), раскулаченный председатель сельсовета.

Потом власть объясняла причины восстания, что Енотаевский район – родина ссылки эсеров, что там все крестьяне – бывшие белогвардейцы, что там огромное сектантское движение. Филатов объяснял в мае: «Руководили восстанием белогвардейцы, офицеры и даже один бывший коммунист, бывший секретарь ячейки, окончивший военную школу. В окопы мужики шли с псалмами и молитвами. Характерно, когда мы расстреливали 14 кулаков, участников восстания, то только один из них заплакал, а остальные 13 кулаков держались довольно твердо, и прощаясь друг с другом, говорили: «До загробного свидания». Они были уверены в том, что завтрашний день представятся перед богом».

Такова правда крестьянских выступлений 1929-1930 годов.