Я.В. Леонтьев Из истории артели «Политкаторжанин» в Хосте

Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев (далее ОПК) было основано 14 марта 1920 г. Оно объединяло бывших политзаключенных, осужденных в судебном порядке, эпохи борьбы с царизмом, включая представителей всех революционных течений, группировок и партий: начиная с ветеранов эпохи «хождения в народ» и кончая коммунистами. Официальное учредительное собрание общества состоялось 12 марта 1921 г. в Доме Союзов. ОПК ставило своей целью объединение бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, оказание им материальной и медицинской помощи, а также распространение в широких массах сведений из истории русской революции и из быта каторги и ссылки эпохи царизма. Высшим органом Общества являлся съезд, созываемый каждые два года и выбирающий Центральный Совет с местопребыванием в Москве. По старой каторжной традиции главой ЦС являлся выборный староста. Ими поочередно избирались Я.Э. Рудзутак, И.А. Теодорович и Ем. Ярославский. С 1924 г. Общество стало Всесоюзным. Съезды ОПК проходили в Москве в 1924, 1925, 1928 и 1931 гг. Общество издавало периодический журнал «Каторга и ссылка» и ряд региональных изданий. При нем существовало издательство, специализировавшееся на литературе историко-революционной тематики. В 1926 г. в Москве был создан Центральный музей каторги и ссылки с библиотекой и архивом. Музей и помещение Общества находились в начале 30-х годов в Лопухинском переулке между улицами Кропоткина (ныне Пречистенка) и Остоженкой.

Численность членов Общества, составлявшая в 1921 г. около 200 человек, к 1933 г. достигала 2870 человек. Уже на 1928 г. имелось по стране свыше 50 отделений, филиалов и групп. Наиболее крупные из них находились в Ленинграде, Тбилиси, Минске, Ставрополе, Ростове-на-Дону, Киеве, Курске, Харькове, Иркутске, Одессе. В составе ОПК существовала целая система землячеств (Иркутское, Якутское и другие), кружков и секций (кружок народовольцев, ветеранская секция и т.д.), а также Центральное бюро научно-исторических исследовательских секций.

В 1920-е в Общество входили не только большевики, но и меньшевики, анархисты, бундовцы, члены ППС (польской социалистической партии), социалисты-революционеры, эсеры-максималисты и т.д., а также большое число бывших членов этих партий. Уникальность и неповторимость ОПК состоит в том, что среди его членов (хотя и не всегда в одно и то же время) были злейшие политические враги, такие как Ф.Э. Дзержинский и лидер правых эсеров А.Р. Гоц, Л.Д. Троцкий и И.В. Сталин. В него входили такие известнейшие деятели революционного движения, как В.И. Фигнер, М.Ю. Ашенбреннер, М.В. Новорусский, Ф.Я. Кон, М.Д. Фроленко, А.В. Якимова-Диковская, Е.Д. Стасова и др.

С 26 по 28 октября 2001 г. в московском «Мемориале» состоялась организованная кафедрой восточно-европейской истории Рур-университета г. Бохума (Германия) и НИПЦ «Мемориал» конференция, посвященная ОПК. Основными темами конференции были, с одной стороны, история образования, развития и ликвидации этого общества и, с другой стороны, судьбы бывших членов Общества во время «Большого Террора» 1937-1938 гг. Научное и организационное руководство конференцией осуществляли доктор истории Марк Юнге и кандидат исторических наук Ярослав Леонтьев (МГУ им. М.В. Ломоносова). Конференция явилась результатом продолжавшегося свыше двух лет совместного исследовательского проекта об Обществе. Центральной темой, изучавшейся Я. Леонтьевым, были репрессии против членов Общества. Главным вопросом разработок М. Юнге являлась история московского отделения ОПК. В конференции приняли участие около 80 человек, среди них были потомки (дети и внуки) членов Общества, председатель правления Международного общества «Мемориал» А.Б. Рогинский, председатель Археографической комиссии РАН, доктор исторических наук С.О. Шмидт, председатель Комиссии по творческому наследию репрессированных писателей России В.А. Шенталинский и др. Важным результатом конференции стал выпуск материалов «Всесоюзное Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. 1921-1935».[251]

Если поначалу ОПК представляло вполне независимую общественную организацию, то к 1935 г. оно превратилось в представительное пропагандистское учреждение правящей партии. Принадлежавшие к оппозиционным партиям или к внутри коммунистической оппозиции люди давно уже были из него вычищены. Начиная со второй половины 20-х годов, постоянно возрастала роль коммунистической фракции, со временем во всех структурах Общества и его отделениях появились «партчасти» и «партгруппы».

Члены Общества пользовались закрытыми продовольственными и промтоварными распределителями. В Москве и Ленинграде существовали специальные дома, заселенные политкаторжанами (а также Дом ветеранов революции для престарелых и больных одиноких людей). Их дети могли на лето поехать в лагеря, которые назывались колониями. Таких колоний у Общества было несколько – под Москвой, в Сестрорецке под Ленинградом. Сами члены Общества легко могли попасть в санаторий на берегу Черного моря, на кавказские курорты. Правительство передало Обществу политкаторжан одно из имений графов Шереметевых – усадьбу Михайловское в Подольском уезде Московской губернии. Это имение и дворец были превращены в Дом отдыха политкаторжан и членов их семей. Также под Москвой возникли два дачно-строительных кооператива, созданных членами ОПК.

Казалось, ничего не предвещало неожиданно разразившейся грозы, когда 27 июня 1935 г. в газете «Известия» было опубликовано решение ЦС, обратившегося в ЦИК СССР с просьбой о ликвидации Общества. В этом же номере было напечатано постановление Президиума ЦИК, утвердившее это решение. Накануне 26 июня Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило это неожиданное решение. Но таким уж неожиданным оно было?

Приведу здесь два мнения компетентных людей. Сын бывшего социал-демократа, активного деятеля ОПК, репрессированного в 1938 г., А.Г. Лурье рассуждает так: «Во-первых, большевиков среди них было мало, несравненно больше эсеров, меньшевиков, народников, анархистов, беспартийных; нужно помнить при этом, что преследования меньшевиков, особенно с национальной окраской, начались еще в 20-х годах, например в Закавказье.

Во-вторых, значительную часть политкаторжан составляли бывшие члены национальных социал-демократических партий – Бунда, ППС, Социал-демократии Польши и Литвы и других партийных групп периода первой русской революции. В подавляющем большинстве это были истинные интернационалисты, полагавшие, что смысл национальных партий – в большей успешности пропаганды революционных идей в национальных массах, зачастую плохо знавших русский язык.

Третье, и главное. В основном это были люди неординарные – пусть не сейчас, не в тридцатые годы, пусть 25-30 лет назад, во времена их молодости, их политической активности. Дело не в том что они состояли членами Обшества, даже не в том, что они побывали на каторге, а, наоборот: Вследствие того, что они были неординарны, они и попали на каторгу, в ссылку. Каждый из них все понимал по-своему, думал по-своему, делал общее дело, но по-своему. Это не значит, что они умели только спорить. Они умели работать вместе, умели подчиняться – но лишь после того, как, обдумав, добровольно на это соглашались. Их можно назвать солдатами революции только в том смысле, что они не выделяли себя из общего строя. Но они не были и не считали себя солдатами, которые готовы выполнить любой приказ начальства. Этого им никогда не могли простить. Их терпели и использовали, пока их спокойная, но убежденная неординарность не слишком мешала. Но настали времена, когда сам пример независимого рассуждения стал опасен. Сосуществование оказалось невозможным».[252]

А вот мнение вдовы петербургского литератора В.Г. Фролова, сына репрессированной в 1938 г. активной деятельницы ОПК, бывшей эсерки Р.Г. Рабинович и внука народовольца И.В. Калюжного. «Нет, никакой оппозиции, никакой – не дай Бог! – критики в адрес существующего строя мы не найдем…», – пишет Е.И. Фролова об изданиях Общества, – Но вот среди воспоминаний внимание привлекают рассказы о тюремных протестах… Это уже определенно пахнет «инструкцией» – как вести себя (в случае чего…) и в большевистских тюрьмах. О стойкости и честности эти воспоминания свидетельствовали, о верности своим убеждениям. И, с точки зрения ГПУ-НКВД, это могло быть рассматриваемо, конечно же, как инакомыслие. А значит – потенциально представляло собой угрозу.

Еще более четко это инакомыслие проявлялось в отношении к Февральской революции. Ее, а не Октябрьский переворот, политкаторжане считали более значительным событием истории. Годовщину Февральской революции они отмечали особенно торжественно: открывались двери всех квартир, жители Дома-коммуны в Ленинграде собирались в большом зале, сюда приходили и живущие по другим питерским адресам. И естественно, верные своим убеждениям, они не могли, никак не могли примириться с тем, что значение Февраля неизменно принижалось: это, мол, была невеликая и буржуазная революция и ничего более, а вот Октябрьская – эта настоящая и единственная в мире, как пример для подражания и вдохновения на века…».[253]

Итак, в 1935 г. ОПК наряду с другой организацией – Обществом старых большевиков подверглась ликвидации.[254] В 1936-1938 гг. последовали массовые аресты бывших членов Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. В тот относительно короткий промежуток, пока бывшие члены ОПК еще оставались на свободе, они продолжали трудиться в производственных артелях, некогда возникших в рамках Общества. В Москве и области существовали картонажная артель «Багет», артели «Химкраска», «Технохимик», «Цветмет», «Полиграфтруд». В различных регионах имелись сельскохозяйственные артели. Одна из них находилась в Хосте под Сочи.

Летом 1936 г. и в начале 1937 г. происходили аресты бывших членов Воронежского отделения ОПК, составлявшего вместе с Курской и Тамбовской группами Центрально-Черноземное областное объединение Общества. Одним из главных обвиняемых по этому делу проходил 72-летний пенсионер, старый эсер, сидевший в Шлиссельбурге А.А. Житный. Всего по этому делу было арестовано до 25 человек. Кроме того, в Воронеже была арестована группа ссыльных эсеров и эти дела следствие увязало друг с другом. В тюрьму воронежского УНКВД из других мест ссылки специально были доставлены бывшие члены ЦК партии эсеров Ю.Н. Подбельский (родной брат известного большевика, наркома почт и телеграфов) и В.П. Шестаков, ранее жившие в Воронеже.

Параллельно в Новосибирске и других городах Западно-Сибирского края были арестованы многие бывшие эсеры, в том числе входившие ранее в ОПК. Некоторые из них поддерживали связи с воронежцами, что побудило следователей обмениваться протоколами допросов. Житный и его товарищи обвинялись в создании областного бюро, подчинявшегося некоему объединенному центру правых и левых эсеров. Наконец, жителей ЦЧО и сибиряков увязывали с будто бы существовавшей в ЦС ОПК законспирированной эсеровской группой под названием «Московский рабочий центр». В Москве и области дела на многих бывших членов ОПК заводились также по артельно-производственному принципу.[255]

Пока маховик арестов накрывал своей волной все больше и больше жертв в Воронеже и Новосибирске, из ЦЧО была протянута еще одна ниточка – на сей Раз в Хосту. Как уже говорилось, там существовала небольшая артель «Политкаторжанин». Во главе нее стоял член ВКП (б) Яков Федорович Лапинын. Руководителем якобы возникшей на ее основе «эсеровской повстанческой организации» следственные органы считали бывшего эсера Савелия Петровича Биндюкова (Бендюкова) (1887 года рождения). В 1905-1908 гг. он был членом эсеровско-крестьянской организации – «братства» в родном селе Яблочное в Воронежской губернии. В марте 1908 г. Биндюков был арестован за ведение революционной пропаганды и агитации в Коротоякском и Нижнедевицком уездах, и в июле следующего года Временным Военным судом в Воронеже приговорен к 2 годам 8 месяцам каторги. По отбытии каторжных работ был отправлен на поселение в Иркутскую губернию. Вернувшись в 1917 г. на родину, он был избран председателем сельского исполкома и членом уездной продовольственной управы. В 1918 г. Биндюков перешел на позиции коммунистов и в ноябре организовал на селе ячейку РКП (б). Как председатель сельсовета, он выступил с инициативой создания сельскохозяйственной коммуны «Братство» (как когда-то назывались сельские ячейки эсеров). С 1919 г. возглавлял уездный Совет колхозов. Но чистка 1921 г. оставила его за бортом коммунистической партии. В 1928 г. Биндюков был утвержден членом ОПК и вошел в состав инициативной группы по организации сельхозкоммуны политкаторжан в Сочинском районе. Участниками возникшей артели стали его земляки – уроженец Курской губернии, отбывший 8 лет каторги Яков Иванович Алексеев (1881 г.р.), и бывший сопроцессник и односельчанин Биндюкова Арсений (Арсентий) Борисович Прасолов (1873 г.р.), осужденный на 4 года каторги.

Естественно, данная артель, как и другие производственные объединения политкаторжан, не строилась по «партийному» признаку. В ней также участвовали коммунист П.А. Федоров (был осужден на 15 лет каторги за участие в восстании в Забайкалье), бывший анархист Н.Ф. Денисов, бывшие социал-демократы меньшевики Я.П. Корнильев и П.Г. Измайлов. Все это были люди, далекие от какой-либо «большой политики», за исключением бывшего члена II Государственной Думы (1907) и ВЦИК 1-го созыва (1917) Петра Григорьевича Измайлова (1879 г.р.).

Случай с принятием в артель «Политкаторжанин» этого человека был примечателен. В 1931 г. Измайлова исключили из ОПК, как осужденного советским судом и сосланного по обвинению в участии в меньшевистской организации в Ленинграде (дело «Союзного бюро меньшевиков»). Впрочем, он не был новым лицом на черноморском побережье.

П.Г. Измайлов происходил из крестьян деревни Высоково Череповецкого уезда Новгородской губернии. С 1897 г. он участвовал в революционных кружках – сначала на родине, а затем на Кубани. Затем вошел в Петербургскую организацию РСДРП и стоял на меньшевистских позициях. В 1905-1907 гг. Измайлов был слушателем Высшей школы Лесгафта, где был членом Совета старост. От Новгородской губернии он был избран депутатом Государственной Думы, после ее роспуска скрывался под фамилией Смирнов в Тифлисе. По делу эсдеков-«втородумцев» Измайлов вместе с П.А. Аникиным. И.Г. Церетели и др. в декабре 1907 г. был судим Особым присутствием Сената. Он был приговорен к лишению прав и ссылке на поселение. Наказание отбывал в селе Янды Иркутской губернии.

В 1917 г. Измайлов был избран членом Новороссийской городской управы. а затем, после прихода большевиков к власти, был назначен на пост комиссара земледелия в Сочи. Там же заведовал отделом народного образования и работал в кооперации (был председателем губссюза). В 1920 г. он входил в состав Комитета по освобождению Черноморской губернии под председательством эсера В.Н. Филипповского. На крестьянско-рабочем съезде КОЧГ, проходившем 22-25 февраля 1920 г., Измайлов руководил рабочей фракцией. В дальнейшем он был поставлен во главе отдела государственного имущества.[256]

Членом ОПК Измайлов стал в 1924 г.[257] В 20-х годах он жил в Ленинграде, где трудился в артели «Политкаторжанин» (техно-химическая артель Ленинградской государственной фабрики эссенций). В Хосту он прибыл после отбытия ссылки в начале 1936 г.

В отличие от многих других бывших политкаторжан, Измайлов никогда не скрывал негативного отношения к существующему режиму. Так на проводах покидавшего Хосту артельщика Антонычева-Козыря он произнес тост такого содержания: «Революция 1917 г. всех вас политкаторжан – бывших борцов за свободу сильно ущемила, редко кто из нас сохранил в себе священный дух протестующего дерзания, свободы мысли и смелости открыто высказывать свое мнение. Ты один из этих немногих. От всей души желаю остаться таким до конца жизни» (показания Я.И. Лапина). В конце 1936 г. в артели собиралась подписка по сбору помощи заключенным в Германии. Сопроводительное письмо написал Измайлов. Лапин утверждал, что запомнил его фразу дословно: «Дорогие братья, хотя мы сами голодаем, но мы посылаем вам свою небольшую лепту».[258]

В ходе дознания, производившегося под руководством начальника Сочинского отдела НКВД капитана госбезопасности И. Малкина начальником 3 отделения, лейтенантом Лифановым и оперуполномоченным этого Свинобаевым весной 1937 г., были выявлены факты пребывания в Хосте и Сочи на отдыхе приезжих политкаторжан из Воронежской области М.Н. Кузнецова и К.Е. Романенко.

В архивно-следственных материалах, с которыми удалось познакомиться в Центре документов новейшей истории Воронежской области, сохранились копии допросов хостинцев. Из них видно, что в деле фигурировали еще несколько человек, имевших отношение к артели «Политкаторжанин». В том числе бывший анархист Николай Федорович Данилов и еще один бывший житель Воронежской губернии Федор Антонович Денисенко, переехавший из Хосты в 1935 г. в Майкоп (туда же в 1936 г. перебрался 63-летний А. Прасолов). Руководителем «организации» следствие считало С. Бендюкова, имевшего также тесную связь в Сочи с «быв. активным анархистом-террористом Голосуном».

Веским аргументом в пользу «повстанческих» настроений обвиняемых следователи считали наличие у них оружия (все артельщики имели ружья, а коммунисты Лапин и Федоров – револьверы). Председатель правления Лапин был новичком в артели. Он переехал в Хосту из Майкопа в 1933 г., и был принят правлением в члены по собственному заявлению. На следствии он сокрушался: «Опутали меня эти проклятые эсеры». Замечательный по абсурду вопрос был задан ему на допросе 7 мая: «Какую троцкистскую работу вела к-p эсеровская группа в Хосте?».[259]

Безусловно, сочинским следователям было за что зацепиться. Но в данном случае важна ниточка, протянутая к воронежским политкаторжанам, в результате чего копии протоколов допросов арестованных в Хосте оказались подшиты в дело № 4276 вело воронежское Управление НКВД.

Часть из проходивших по нему или по смежным делам (А.А. Житный, Ю.Н. Подбельский и др.) были расстреляны, часть (например, приезжавший на отдых в Хосту М.Н. Кузнецов) осуждены к различным срокам заключения. Такая же судьба ожидала бывших политкаторжан в Москве, Новосибирске и других городах Советского Союза.

В отношении хостинцев на сегодняшний день мы располагаем лишь одним документом – «Списком лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верхсуда Союза С.С.Р.», завизированным Сталиным и Молотовым. В списке 1-й категории таковых лиц по Азово-Черноморскому краю значатся: под № 4 – Алексеев Ян Иванович – под № 11 – Бинсюхов Савелий Перфильевич, под № 54. Измайлов Петр Григорьевич, под № 75 – Лапин Яков Иванович, под. № 75 – Прасолов Арсентий Борисович. [260] Трудно сказать, откуда взялись ошибки: из документа или по не аккуратности составителей компакт-диска «Сталинские расстрельные списки», созданного совместно сотрудниками Архива Президента РФ и Международного общества «Мемориала» в 2002 г. Почти без сомнения можно сказать, что попавшие в список были расстреляны, как и многие другие политкаторжане. Отсутствие в списке нескольких других обвиняемых, скорее всего, объясняется тем, что они могли умереть или погибнуть на допросах еще в ходе самого следствия.