Ж.Г. Сон 1920-1930-е годы: советские корейцы – жертвы «Большого террора»

За годы советской власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства, подверглись репрессиям, причиной которых были политические и религиозные убеждения, социальные, национальные и иные признаки.

Законом Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 г. № 1761-1 (26 июня 1992 г. № 3130-1) осужден многолетний террор и массовые преследования народов как несовместимые с идеей права и справедливости. Жертвам необоснованных репрессий, их родным и близким Законом не только выражено глубокое сочувствие, но и провозглашено право для их стремления, добиваться реальных гарантий обеспечения законности.[280]

К сожалению, до сих пор историческая наука не обращалась конкретно к этой сложной проблеме. Задача ученых-историков – ликвидировать эти «белые пятна», восстановить память о прошлом и установить внутреннюю историческую связь.

Разумеется, по этой теме, в силу известных причин, не было сказано и в учебниках по истории. Об этом отмечают некоторые исследователи, утверждая, что, превращая людей в манкуртов, идеологи изгнали из средней школы даже историю с 1917-го до середины 1930-х годов прошлого столетия как составную часть учебной дисциплины.[281]

Еще Маркс полагал, что может сократить «кровавые муки родов нового общества, только одно средство – революционный терроризм».[282]

Несколько позднее В.И. Ленин отмечал: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть».[283]

Октябрьский переворот в России в 1917 году, разбойный разгон законно избранного народом Учредительного собрания, ими же расстрелянная демонстрация протеста против этого акта, кровавые оргии Гражданской войны, насильственное изгнание подлинных кормильцев общества с земли… Невозможно даже перечислить все беды, которые обрушились на миллионы людей, ради успеха революции, рождения нового общества, установления кровавого коммунистического режима.[284]

Полагалось, что «…революционное насилие… должно активно помочь формированию новых производственных отношений, создав новую форму концентрированного насилия, … Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, … является методом выработки коммунистического материала капиталистической эпохи…».[285]

Насилие и террор продолжались не только во время удержания власти, но и по истечении десятилетий.

Химерическое видение истории стало внедряться в память и сознание I всего населения в качестве непреложной истины, отход от которой расценивался как идеологическая диверсия против советского государства и общественного строя. Фальсифицированная история обосновывала легитимность режима, скрывала произвол и жестокость.

Рассуждая о ключевых проблемах истории государственного терроризма в Союзе ССР, профессор Дип. Академии Ли В.Ф. в 1-м томе книги «Корейцы – жертвы политических репрессий в СССР» характеризует предпосылки ультралевацкого экстремизма, из которого логически и закономерно выросла внутриполитическая линия большевистско-сталинского ГУЛАГа.

«Первая из них – это социально-классовая база революционного переворота 1917 г. в России. В отличие от демократических революций, охвативших западноевропейское, трансатлантическое пространство в ХIХ и начале XX веков, в России революционное движение развивалось при решающей роли люмпенизированных, деклассированных слоев (люмпен-пролетариата, люмпен-крестьянства, люмпен-интеллигенции, люмпен-милитариата и других деклассированных групп, носителей крайне неустойчивой анархистской, преимущественно разрушительной социальной и политической психологии).

Вторую коренную предпосылку Ли В.Ф. усматривает в энтропийной утрате духовной веры, в первую очередь религиозной. Первое послеоктябрьское десятилетие – это не только период тотальной национализации частной собственности и раскрестьянивания, но и яростного наступления советской власти на вековые устои священной религиозной веры российского населения – христианской, мусульманской, буддийской.

И третья – сущностная причина невиданного разгула политических репрессий в бывшем Союзе ССР коренится в недрах социально-экономической системы пролетарско-социалистического государства. Государственный режим, утвердившийся в 1917 г. начал в первую очередь с тотальной национализации всей собственности – крупной, средней, а затем и мелкой. Предав анафеме законы стоимости, рыночного хозяйства, здоровой конкуренции, основой общества была провозглашена социализированная собственность, которая начисто уничтожила стимулы к производительному труду и технологическому прогрессу…».[286]

14-15 сентября 2004 г. в Институте российской истории РАН состоялась международная научная конференция «Национальный вопрос в интеграции и распаде СССР». Вряд ли надо доказывать ее актуальность. Она явилась новым шагом к достижению в обществе провозглашенных принципов формирования установок толерантности. Ученые, основываясь на освещении новых документальных материалов, новых концепциях, обращались, прежде всего, к выявлению тех самых причин и механизмов в обществе, которые вызывают в наше неспокойное время насилие во многих областях социальной жизни и межнациональных отношений. Это важно в плане реализации мер, связанных с воспитанием культуры межнационального общения, формирования национального сознания в условиях России.

2004 год для корейской общины знаменательный год – 140 лет добровольного переселения корейцев в Россию. Публикация монографии Пак Б.Д. и Бугая Н.Ф. «140 лет в России» раскрывает многие стороны трудовой деятельности корейцев, их социально-экономического участия в общественной жизни, в национальном культурном строительстве.

Названный труд, а также работы ученых-обществоведов М.Н. Пака, С.Г. Нам, других авторов о национальных общинах Союза ССР[287] позволяют сделать вывод о том, что советские корейцы являлись активными участниками политических событий в Советской Республике, Союзе ССР. Они проявили себя и в период Октябрьской революции 1917 г., и в годы Гражданской войны. Они оставались активными участниками корейского общественного движения в Союзе ССР, объединяясь как накануне Октября 1917 г., так и в последующем в первые общественные организации (объединения), в числе которых, как известно, значились «Квонопхве», «Кунминхве», «Союз корейских рабочих», «Союз корейцев, проживающих на территории СССР» и другие.[288]

Оценка роли и места корейцев в системе межнациональных отношений, Укрепления связей с другими народами, в сообщении рассматривается в двух плоскостях. С одной стороны – корейское сообщество – активный участник происходивших в стране преобразований: индустриализация, коллективизация, коренизация аппарата государственной власти, советского и нациестроительства (стремление к созданию собственного автономного национального образования), а с другой стороны – оно в числе первых жертв, учинявшихся репрессий (политических, по национальному признаку и пр.).

В историко-правовой науке общепринята классификация «жертвы политических репрессий».[289] Политические репрессии в Союзе ССР разделялись по следующим категориям:

1. Первая категория – люди, подвергшиеся репрессиям по политическим обвинениям, арестованные органами безопасности (ВЧК – ОГПУ – НКВД – МГБ – КГБ) и приговоренные судебными или квазисудебными (ОСО, «тройки», «двойки» и т.п.) инстанциями к смертной казни, разным срокам заключения в лагерях, тюрьмах, к ссылке.

2. Вторая категория граждан, репрессированных, это репрессированные по политическим мотивам – крестьяне, административно высланные с мест жительства в ходе проводимой кампании «уничтожения кулачества как класса».

3. Третья категория – это жертвы политических репрессий – народы, полностью депортированные с мест традиционного расселения в Сибирь, Среднюю Азию и Казахстан, т.е. претерпевшие репрессии по национальному признаку.

Представители корейского этноса равнозначно со всеми остальными этносами Союза ССР, претерпевшие репрессии, входили во все перечисленные категории.

Принятие Закона «О реабилитации жертв политических репрессий» позволяет рассматривать жертвы политических репрессий как самостоятельную составляющую проводимых мер реабилитационного процесса в государстве. В самостоятельное исследование может быть выделена и проблема реабилитации корейцев – жертв политических репрессий. В связи с этим появилась необходимость в анализе национального, образовательного, возрастного состава представителей населения, подвергшихся политическим репрессиям в 1920-1930-е годы.[290]

Необходимо отметить, что канун депортации корейцев во второй половине 1930-х годов пока слабо представлен в исторической литературе. Мало что известно и о жертвах политических репрессий.

Располагая источниками, можно проанализировать национальные процессы, связанные с репрессиями в Союзе ССР в рассматриваемый период применительно к советским периодам Дальнего Востока.

Источниковую базу составляют изданные Региональной общественной организацией «Первое Марта» 3 тома документов «Корейцы – жертвы политических репрессий в СССР. 1934-1938 гг.». Кн. 1. М., 2000; Кн. 2. М., 2002; Кн. 3. М., 2003.

Как известно, в годы репрессий пострадали фактически все социальные слои советского общества, и особенно это отрицательно сказалось на интеллигенции, включая корейскую. Анализируя «расстрельные списки» жертв первой волны политических репрессий (первая половина 1930-х годов), можно констатировать, к 1930-м годам уже был сформирован отряд корейской интеллигенции. Она сосредоточивалась в основном в районах Дальнего Востока, занимая ключевые позиции в сферах народного хозяйства, в сфере культуры, в Вооруженных Силах Союза ССР.

Опубликованные ценные сведения о 3218 гражданах корейской национальности, ставших жертвами политического террора, позволяют выяснить их профессиональный состав. Основную массы репрессированных составляли рабочие, землепашцы, граждане без определенных занятий, а также студенты – 178 чел., учителя – 133 чел. (большая часть из них были учителями корейского языка). К этой же группе относились и инженерно-технические работники – 181 чел. (врачи, деятели искусства), военнослужащие – 83 чел., председатели колхозов – 22 человека.

В связи с существовавшими разными формами учета сведений о репрессированных гражданах несколько затрудняется возможность выделения показателей по образованию, принадлежности к членам ВКП (б) и т.д. Требуется дополнительная работа. Так, не удалось по имевшимся документам, более чем,

250 репрессированных, установить их принадлежность к той или иной социальной группе.

Определенная трудность состоит и в том, что под страхом разоблачения отдельные корейцы давали неточные сведения, называя себя рабочими или колхозниками, «чернорабочими» или «землепашцами», хотя принадлежали к другой квалификации.

Корейцы, как отмечалось, проживали практически по всей территории Союза ССР, применительно 1930-х годов прошлого столетия. Об этом наглядно свидетельствуют изданные «книги памяти», раскрывшие судьбы многих общественных деятелей, активистов корейской общины, просто граждан, оставшихся известными только для родственников и близких. Эти имена заслуживают того, чтобы быть восстановленными в истории корейского этноса в Союзе ССР.

Так, по данным второго тома книги «Корейцы – жертвы политических репрессий в СССР. 1934-1938 гг.», в котором помещены сведения о 800 корейцах, можно установить, что 100 человек из них студенты, цвет будущего корейского этноса. Один пример. Ким Лев Васильевич, 1913 г. рождения, уроженец села Кроуновка Ворошиловской области Дальневосточного края, проживал в Свердловске, был студентом 5-го курса энергетического факультета Уральского индустриального института. В 1932-1933 гг. уже состоял членом ВКП (б). Арестован 9 февраля 1937 г. Военной Коллегией Верховного Суда СССР. После «рассмотрения» дела 31 июля 1937 г. ему была назначена высшая мера наказания – расстрел по обвинению по ст. 58-6-8-11 УК РСФСР, приговор приведен в исполнение 31 июля 1937 года. Реабилитирован 28 марта 1992 года. Таких примеров множество.

Для иллюстрации важно обратиться к отдельным представителям советских корейцев, подвергшихся разным формам репрессий.

Опубликованные материалы позволяют сделать вывод о том, что студенты, учителя, партийные деятели, учёные, инженеры, врачи, деятели искусства, представители сельской интеллигенции, военнослужащие составляли 25% всех арестованных. Интеллектуальная основа корейского общества была беспощадно уничтожена. Ущерб, нанесенный корейскому этносу сталинским режимом, ощутим даже в начале XXI в. и не поддается измерению.

Дальнейшее изучение имеющейся литературы по проблеме, а также значительного корпуса материалов и архивных документов позволяет рассмотреть различные аспекты жизнедеятельности корейцев в условиях тоталитарного режима, показать разрушительные последствия применяемых к ним мер репрессивного характера. Это будет содействовать восстановлению исторического процесса в жизни российских корейцев, рассмотрению форм взаимоотношений по вектору этносы и власть.

Советские корейцы пережили депортацию 1920-1930-х годов, рассматриваемую исторической наукой в качестве одной из репрессивных мер. Это также и особая страница истории этноса. В ее изучение внесен заметный вклад российскими учеными[291] , а также учеными Республики Корея и КНДР.[292] 178000 человек было выселено с августа по декабрь 1937 года.

Репрессивный характер мер, применяемых к этносу, однозначно, вызвал огромные потери производительных сил и, особенно, в Дальневосточном регионе. Был нанесен ущерб экономическому и духовному потенциалу.

Репрессии государственной системы в отношении этносов наносили огромный ущерб самосознанию нации, этнического меньшинства, подрывали уважение к государству, власти, порождали злобу, страх, замкнутость, способствовали формированию чисто корпоративного сознания, культурной отсталости в Целом. Заметно ухудшалось и материальное положение корейских семей.

В дополнение к массовым репрессиям первой половины 1930-х годов заметное воздействие на состояние советского корейского этноса оказали и последовавшие депортации второй половины 1930-х годов. Одним словом, 1930-е годы в жизни корейцев на Дальнем Востоке оставили жесткий след горя и отчаяния. Двойственный характер проводимой государственной национальной политики по отношению к этническим меньшинствам в Союзе ССР наносил им ощутимый ущерб, который не удается преодолеть до конца спустя длительное время.