С.А. Кропачев О масштабах политических репрессий в 1937-1938 гг.

В общественном сознании 1937 год справедливо ассоциируется с пиком политических репрессий, широко применявшихся коммунистическим режимом после захвата власти в 1917 году. Это была верхушка айсберга, высшая точка репрессивной политики. Однако и до, и после 1937 года были периоды в истории Советской России и СССР, когда политические репрессии приводили к неменьшим жертвам, имели глобальные трагические последствия. Автор имеет в виду Октябрьскую революцию и гражданскую войну, коллективизацию и ликвидацию кулачества, голод 1932-1933 годов, депортации народов 1930-1950-х годов, послевоенные репрессивные акции и многое другое.

Целью данной статьи является выявление масштабов массовых политических репрессий в СССР в 1937-1938 годах. Учитывая сложность поставленной цели и ограниченность формата исследования, назовём лишь основные причины, «волны» репрессий, их масштабы и последствия в обозначенные годы.

С 23 февраля по 5 марта 1937 года состоялся печально известный Пленум ЦК ВКП (б), на котором 3 марта с основным докладом «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» выступил И.В. Сталин, повторивший свой известный вывод об обострении классовой борьбы. Он заявил: «…чем больше будем продвигаться вперёд, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обречённых».[49] Главными врагами советского государства были объявлены троцкисты, превратившиеся, по мнению И.В. Сталина, «… в беспринципную и безыдейную банду вредителей, диверсантов, шпионов, убийц, работающих по найму у иностранных разведывательных органов».[50] Он призвал «в борьбе с современным троцкизмом» применять… «не старые методы, не методы дискуссий, а новые методы, методы выкорчёвывания и разгрома».[51] Фактически это была чётко сформулированная перед НКВД СССР задача на уничтожение «врагов народа». В Заключительном слове на Пленуме 5 марта 1937 года И.В. Сталин, опираясь на результаты партийной дискуссии 1927 года, даже назвал конкретной «шушеры: правые и прочие…».[52] К моменту Пленума из них уже было арестовано 18 тысяч человек. Таким образом, «врагов», по-Сталину, осталось «всего» 12 тысяч.[53] Они, впрочем, представляли угрозу для партии, для страны, т.к. могли «напакостить и нагадить».[54]

В резолюции Пленума, принятой 3 марта 1937 года по докладу Н.И. Ежова,[55] «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» были одобрены «мероприятия ЦК ВКП (б) по разгрому антисоветской, диверсионно-вредительской, шпионской и террористической банды троцкистов и иных двурушников».[56] Органы НКВД СССР фактически получили неограниченные полномочия в деле «разоблачения и разгрома троцкистских и иных агентов фашизма».[57] Они обязаны были довести эту работу «до конца, с тем, чтобы подавить малейшие проявления их антисоветской деятельности».[58] Только так Наркомвнудел мог искупить свою вину за то, что «запоздал» «с разоблачением… злейших врагов народа… по крайней мере, на 4 года».[59]

После окончания Пленума начались (а точнее – продолжились) многочисленные аресты «троцкистов», «зиновьевцев», «правых», «шляпниковцев» и др. на всей территории страны. С 14 по 29 мая 1937 года были произведены аресты высшего военного командования (М.Н. Тухачевский, И.Э. Якир, И.П. Уборевич и др.) по делу так называемого военно-фашистского заговора. 23 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление «Вопрос НКВД», по которому было решено «всех исключённых из ВКП (б) за принадлежность к… антисоветским формированиям из Москвы,[60] Ленинграда, Киева выселить в административном порядке в непромышленные районы Союза и прикрепить для жительства к определённым пунктам».[61] По постановлению Политбюро ЦК ВКП (б) от 8 июня 1937 года «О выселении семей троцкистов и правых» было решено «поручить НКВД произвести выселение из пределов Азово-Черноморского края в один из районов Казахстана семей арестованных троцкистов и правых».[62]

Перечисление подобных фактов можно продолжать бесконечно. «Враги народа» выявлялись и в массовом порядке арестовывались, члены их семей высылались в окраинные районы страны, НКВД разоблачал одну за другой «антисоветскую», «фашистскую», «террористическую» организацию. Главным героем газетных публикаций постепенно становился наркомвнуделец (а не партработник, как ранее), его антиподом – двуличный, хитрый, коварный шпион, вредитель, диверсант, которого призывал «громить» и «выкорчёвывать» И.В. Сталин в марте 1937 года. Разоблачение сотен тысяч неожиданно появившихся «врагов народа» проходило на фоне нарастающего массового политического психоза, истерии и народного негодования, умело подогревавшихся и направлявшихся партийными органами всех уровней. Главный кукловод страны готовился к апогею тщательно отрежиссированного кровавого спектакля.

Спустя неполных четыре месяца после окончания февральско-мартовского Пленума, 2 июля 1937 года вышло Постановление Политбюро с типичным, «конвейерным» для этого периода названием «Об антисоветских элементах».[63] Этим Постановлением ЦК ВКП (б) предложил «всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки,[64] а остальные менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД».[65] Упомянутым в Постановлении должностным лицам предлагалось «в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».[66]

Чтобы уничтожить своих бывших оппонентов, Сталин «спрятался» за бывших кулаков и уголовников. Теперь и «главными зачинщикамии они объявлялись

[неразборчиво]

дает персональные составы «троек» по проверке антисоветских элементов в ряде краев, областей и республик СССР. В этих Постановлениях в том числе были утверждены цифры «намеченных к расстрелу и высылке» «кулаков и уголовников» по данным субъектам СССР.[67]

Реализуя Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 2 июля 1937 года, НКВД направил на места директиву № 266 о проведении учёта кулаков и уголовных элементов, разделении их на две категории, согласовании окончательных цифр с партийным руководством краёв, областей или республик. В центр начали поступать итоговые данные о лицах, подлежавших репрессиям, которые, как правило, корректировались в сторону увеличения.[68] Некоторые наиболее ретивые начальники Управлений краёв и областей стремились отличиться и выявляли в считанные дни тысячи кулаков, представлявших опасность для общества. Так, начальник УНКВД по Свердловской области – Д.М. Дмитриев доложил о 4700 кулаках, по Ростовской области – Г.С. Люшков о 5721, которые были отнесены к так называемой I категории и должны были быть расстреляны.[69]

Несмотря на то, что в центр нужно было сообщить только количество кулаков, имелись случаи их массовых арестов в июле 1937 года. Например, Управлением НКВД по Омской области было «ударной работой по состоянию на 1 августа арестовано по первой категории всего 3008 человек».[70]

30 июля 1937 года народный комиссар внутренних дел СССР Н.И. Ежов подписал ныне широко известный оперативный приказ № 00447 об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов.[71] Если выступления И.В. Сталина и других вождей о нарастании классовой борьбы в 1930-х годах можно расценить как злободневную политическую задачу, своеобразный социальный заказ, решения Политбюро ЦК ВКП (б) об «антисоветских элементах» – высшего органа правящей партии – как важнейший ориентир, конкретизацию поставленных целей, то оперативный приказ НКВД был чётким руководством к действию. Он определил порядок, сроки, масштабы репрессий «антисоветских элементов», утвердил персональный состав республиканских, краевых и областных «троек», организацию их работы и полномочия. В состав «троек» входили: в качестве председателя – наркомы внутренних дел союзных республик, начальники краевых, областных Управлений НКВД, в качестве членов – руководящие работники этих ведомств и, как правило, республиканские, краевые и областные прокуроры или их заместители. Если последние не входили в состав «троек», то могли присутствовать на их заседаниях. В «тройки» могли входить ответственные партийные и советские работники (секретари ЦК союзных республик, крайкомов и обкомов ВКП (б), председатели СНК союзных республик и др.). Все репрессируемые по мерам наказания разбивались на две категории. К первой относились все наиболее враждебные «антисоветские элементы». Они подлежали «немедленному аресту и по рассмотрении их дел на тройках – расстрелу».[72] Ко второй категории относились «все остальные менее активные, но всё же враждебные элементы».[73] Как просто и изящно! Они подлежали «аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них, заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки».[74] Цена решения «тройки» была очень высока. Отнесение «тройкой» репрессируемого к первой категории означало неминуемую скорую смерть, ко второй – смерть, но мучительную и долгую. Был определён длинный перечень «контингентов», подлежавших репрессиям. Назовём их: это «бывшие кулаки»,[75] «социально-опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях», «члены антисоветских партий»,[76] «бывшие белые, жандармы, чиновники, каратели, бандиты, бандопособники, переправщики, реэмигранты», «наиболее враждебные и активные участники… казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований», «сектантские активисты, церковники», «уголовники».[77] Карающий меч НКВД должен был поразить многочисленных врагов независимо от их места нахождения. Репрессиям подлежали «элементы» перечисленных категорий, содержавшиеся «под стражей, следствие по делам которых закончено, но дела ещё судебными органами не рассмотрены», находившиеся «в тюрьмах, лагерях, трудовых посёлках и колониях» и продолжавшие «вести там активную антисоветскую подрывную работу», проживавшие в деревне или в городе и трудившиеся «в колхозах, совхозах, сельскохозяйственных предприятиях, … на промышленных и торговых предприятиях, транспорте, в советских учреждениях и на строительстве».[78] Обращает на себя внимание, что в очередной раз коммунисты на одну доску поставили своих бывших политических противников («члены антисоветских партий», «белые») и уголовников («бандиты», «грабители», «воры-рецидивисты» и др.). Приравняв к бандитам так называемые «антисоветские элементы», большевистский режим поставил последних вне закона.

Операция по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов должна была начаться во всех республиках, краях и областях СССР с 5 августа, в Узбекской, Туркменской, Таджикской и Киргизской ССР с 10 августа, в Дальневосточном и Красноярском краях и Восточно-Сибирской области – с 15 августа 1937 года и закончиться в четырёхмесячный срок.[79]

В приказе было утверждено конкретное количество подлежавших репрессиям по первой и второй категории по каждой республике, краю или области. Всего по стране «в плановом порядке» предстояло репрессировать по первой и второй категории 268.950 человек,[80] в т.ч. в лагерях НКВД по первой категории – 10.000 человек.

Данные цифры являлись «ориентировочными». Но наркомы республиканских НКВД и начальники краевых и областных Управлений НКВД не имели право «самостоятельно их превышать». Разрешалось «уменьшать цифры» и переводить «лиц, намеченных к репрессированию по первой категории – во вторую категорию и, наоборот…».[81] В тех «случаях, когда обстановка будет требовать увеличения утверждённых цифр, наркомы республиканских НКВД и начальники краевых и областных управлений НКВД обязаны» были предоставить народному комиссару внутренних дел СССР «соответствующие мотивированные ходатайства».[82]

Надо заметить, что наркомы НКВД республик и начальники УНКВД краёв и областей воспользовались своим правом на «мотивированные ходатайства» об увеличении «плановых заданий» в отношении лиц, подлежавших репрессиям, а вот правом на «уменьшение цифр» – нет. Так, в шифртелеграмме начальника УНКВД по Омской области Г.Ф. Горбача Н.И. Ежову от 15 августа 1937 года сообщалось о том, что «по состоянию на 13 августа… по первой категории арестовано 5.444 человека».[83] Г.Ф. Горбач просил увеличить «ориентировочную» цифру по первой категории с 1.000 до 8.000 человек. Видимо, этот документ был направлен Н.И. Ежовым И.В. Сталину (обычная практика тех лет), который своей рукой наложил резолюцию: «Т. Ежову. За увеличение лимита до 8 тысяч. И. Сталин».[84] Было увеличено «плановое задание» УНКВД Красноярского края, которому первоначально установили совсем «ничтожную» цифру ликвидации «врагов народа» по первой категории – 750 человек.[85] 20 августа И.В. Сталин и В.М. Молотов «исправили» ошибку, расширив «лимит» на 6.600 человек.[86] 28 августа Постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) был увеличен лимит тройке по Оренбургской области – с 1.500 до 3.500 человек по первой категории.[87] По выборочным данным за период с конца октября по декабрь 1937 года по шифртелеграммам с мест Н.И. Ежов утвердил дополнительно репрессирование 68 тысяч человек по первой категории и 47 тысяч по второй категории.[88] Таким образом, в 1937 году должно было быть репрессировано около 380 тысяч человек,[89] фактически – в два раза больше.[90] Быстротечный конвейер репрессий разрушил некую первоначальную «плановость» заданий на разоблачение «врагов народа» и постепенно процесс согласования увеличения «лимитов» с центром для местной элиты НКВД утратил свою актуальность.

Уже 8 сентября 1937 года в своём спецсообщении Н.И. Ежов проинформировал И.В. Сталина о первых итогах операции по репрессированию антисоветских элементов. Менее чем за месяц реализации приказа № 00447, по состоянию на 1 сентября 1937 года «было арестовано 146.225 человек»,[91] т.е. 54,37 % от общего числа изначально подлежавших репрессиям.[92] Из них было осуждено «тройками» – к расстрелу 31.530 и к заключению в лагеря и тюрьмы 13.669 человек.[93]

«Тройки» были главным инструментом массовых политических репрессий в 1937-1938 годах. Они рассматривали дела заочно, в ускоренном порядке, одновременно «пропуская» десятки, сотни дел, по которым могли проходить тысячи заранее обречённых человек. Так, только 20 ноября 1937 года «тройкой» УНКВД по Краснодарскому краю было рассмотрено 1.252 уголовных дела. Проходившие по ним лица необоснованно обвинялись в том, что якобы являлись активными участниками различного рода контрреволюционных, повстанческо-диверсионных и террористических организаций, занимавшихся подготовкой на Кубани вооружённого восстания против Советской власти, а также в проведении среди населения контрреволюционной, пораженческой агитации и распространении провокационных слухов.[94]

Если предположить, что «тройка» работала без перерыва все 24 часа, то на одно дело было затрачено чуть больше одной минуты. Фактически – несколько секунд.

Через год этой же «тройкой» – 1 ноября 1938 года было вынесено 619 смертных приговоров.[95]

С 5 августа 1937 года и до середины ноября 1938 года «тройками» НКВД -УНКВД было осуждено не менее 800 тысяч человек, половина из которых – к расстрелу.[96] 800 тысяч человек – это почти 60 % от общего числа репрессированных в эти годы по политическим мотивам.[97] Остальная часть осуждённых за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления приходилась на иные внесудебные органы (Особое совещание при народном комиссариате внутренних дел СССР, военные трибуналы и суды).[98] Только Военной коллегией Верховного Суда СССР и её выездными сессиями в 60 городах СССР с 1 октября 1936 по 30 сентября 1938 года было осуждено 36.157 человек, из них к расстрелу – 30.514 человек или 84,39 %.[99] Особая жестокость приговоров Военной коллегии, работавшей в эти годы под председательством В. Ульриха, объяснялась тем, что ей поручали дела в отношении наиболее известных и в прошлом авторитетных «врагов народа», оставлять в живых которых в тех условиях было никак нельзя.

Параллельно с цунами разоблачений, арестов и осуждений «врагов народа», страну в 1937-1938 гг. накрыла волна преследований членов их семей. В отношении жён и детей «осуждённых изменников родины» были приняты такие же жестокие меры, что и к мужьям и отцам.

5 июля 1937 года, через три дня после принятия постановления Политбюро от 2 июля «Об антисоветских элементах», положившего начало наиболее массовой террористической акции тех лет, выходит ещё одно постановление под размытым названием «Вопрос НКВД». В нём говорилось:

«1. Принять предложение Наркомвнудела о заключении в лагеря на 5-8 лет всех жён осуждённых изменников родины членов право-троцкистской шпионско-диверсионной организации, согласно представленному списку.

2. Предложить Наркомвнуделу организовать для этого специальные лагеря в Нарымском крае и Тургайском районе Казахстана.

3. Установить впредь порядок, по которому все жёны изобличённых изменников родины право-троцкистских шпионов подлежат заключению в лагеря не менее, как на 5-8 лет.

4. Всех оставшихся после осуждения детей-сирот до 15-летнего возраста взять на государственное обеспечение, что же касается детей старше 15-летнего возраста, о них решать вопрос индивидуально.

5. Предложить Наркомвнуделу разместить детей в существующей сети детских домов и закрытых интернатах наркомпросов республик.

Все дети подлежат размещению в городах вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тифлиса, Минска, приморских городов, приграничных городов».[100]

Этот короткий и очень страшный документ предрешил судьбы всех жён и детей «врагов народа».[101] В оперативном приказе НКВД № 00447 от 30 июля 1937 года в отношении семей «изменников родины» говорилось следующее:

«Семьи приговорённых по первой и второй категории, как правило, не репрессируются.

Исключение составляют:

а) Семьи, члены которых способны к активным антисоветским действиям. Члены такой семьи, с особого решения тройки, подлежат водворению в лагеря или трудпосёлки.

б) Семьи лиц, репрессированных по первой категории, проживающие в пограничной полосе, подлежат переселению за пределы пограничной полосы внутри республик, краёв и областей.

в) Семьи репрессированных по первой категории, проживающие в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку, Ростове-на-Дону, Таганроге и в районах Сочи, Гагры и Сухуми, подлежат выселению из этих пунктов в другие области по их выбору, за исключением пограничных районов.

Все семьи лиц, репрессированных по первой и второй категориям, взять на учёт и установить за ними систематическое наблюдение».[102]

Из двух относительно небольших пунктов второго раздела пространного «кулацкого приказа» следовало, что семьям не избежать участи «врагов народа». Именно для этого все они брались на учёт, и за ними устанавливалось систематическое наблюдение.

Наконец, 15 августа 1937 года вышел приказ НКВД СССР № 00486 «Об операции по репрессированию жён и детей изменников родины».[103] Суть этого обширного документа сводилась к следующему:

1. Аресту подлежали жёны тех, кто после 1 августа 1936 года был осуждён к расстрелу, заключению в тюрьмы или лагеря Военной коллегией Верховного Суда или военными трибуналами за принадлежность к «право-троцкистским шпионско-диверсионным организациям».

2. В дальнейшем предписывалось «впредь всех жён изобличённых изменников родины, право-троцкистских шпионов, арестовывать одновременно с мужьями».

3. Определялся механизм оформления приговоров – Особое совещание (ОСО) НКВД СССР и срок заключения – «не менее 5-8 лет».

4. Дети от 1 до 3 лет, оставшиеся без надзора, направлялись в ясли и детские дома Наркомздрава, от 3 до 15 лет – в детские дома Наркомпроса. Если дети старше 15 лет признавались «социально-опасными», то их по решению ОСО могли направить в лагерь, исправительно-трудовую колонию или «детские дома особого режима».[104]

Сколько было репрессировано жён и детей «изменников родины»? Современная историческая литература даёт лишь приблизительный ответ на этот вопрос. 5 октября 1938 года нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов и его заместитель Л.П. Берия обратились к И.В. Сталину с запиской, в которой сообщалось, что всего на основании приказа № 00486 «по неполным данным репрессировано свыше 18.000 жён арестованных предателей, в том числе по Москве свыше 3.000 и по Ленинграду около 1.500».[105] По состоянию на 29 января 1939 года было «изъято» по СССР 25.342 ребёнка.[106] Таким образом, менее чем за полтора года по стране было репрессировано, по крайней мере, не менее 43 тысяч жён и детей. Повторяем, что эти данные рассматриваются как ориентировочные.

Приказы НКВД СССР № 00447 и № 00486, а также подобные документы, изданные и реализованные в 1937-1938 годах, породили в обществе атмосферу страха, безысходности, двойной морали, доносительства, шпиономании. Всюду шёл поиск «врагов народа», «шпионов иностранных разведок». «Лимиты» на арест «изменников родины», утверждавшиеся в центре, служили для местных органов НКВД руководством к действию, но на практике они не всегда регулировали процесс разоблачения «врагов народа». Людей арестовывали по формальным поводам и без них. В органах НКВД шло своеобразное «соцсоревнование» за наибольшее выявление в данном районе, городе, области, крае, республике «врагов народа». Особый, упрощённый порядок ведения дел о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти, действовавший с 1 декабря 1934 года и аналогичный порядок по делам о вредительстве и диверсиях, введённый 14 сентября 1937 года,[107] фактически неограниченные полномочия «троек», заочно осуждавших десятки, сотни тысяч «контрреволюционеров», привлекательный образ всесильного наркомвнудельца, рисовавшийся и тиражировавшийся средствами массовой информации привели к тому, что НКВД на каком-то этапе вышло из-под контроля, даже Политбюро ЦК ВКП (б). Масштабы борьбы против «врагов народа» превзошли все ожидания, пресловутые «плановые задания» были многократно перевыполнены. Самые масштабные репрессивные акции «большого террора», проведённые в 1937-1938 годах, привели к огромным жертвам и необратимым последствиям.

Сохранились многочисленные документальные и эмоциональные свидетельства о разыгравшейся в те годы средневековой трагедии. Обратимся к фактам, приведённым в Информации от 30 января 1938 года и.о. прокурора Краснодарского края Востокова на имя Прокурора СССР Вышинского: «… по Краснодарскому краю репрессировано по 1-й и 2-й категориям свыше 20.000 человек [108] члены семейств которых теперь…обращаются в краевую прокуратуру. Поток жалобщиков имеет тенденцию к постоянному увеличению и обещает в феврале-марте возрасти до больших размеров.

В тюрьмах края содержится под стражей 16.860 человек, при лимите в 2 760 чел., налицо исключительная перегрузка, имело место уже появление инфекционных заболеваний заключённых в Краснодарской, Армавирской и Майкопской тюрьмах (сыпной и брюшной тиф)».[109] Далее и.о. прокурора края Л.А. Востоков пишет о том, что около тюрем в Краснодаре, Армавире, Новороссийске скапливалось большое количество родственников, пытавшихся узнать что-либо о судьбах заключённых, передать им одежду и продукты, получить свидание. Толпы людей не рассеивались даже ночью. Некоторые жили около тюрем по несколько дней. Складские помещения в Краснодарской тюрьме и почтамте были забиты посылками, адресованными заключённым.[110] Спустя шесть месяцев после начала операции по репрессированию антисоветских элементов, краевой чиновник рисует фактически картину стихийного бедствия. В тюрьмах края находилось заключённых в шесть раз больше, чем в них мест. Тысячи родственников готовы были ночевать у тюрем, лишь бы узнать хоть какую-то информацию о судьбах своих близких.

Наряду с репрессиями в отношении «врагов народа», членов их семей, в 1937-1938 годах были проведены так называемые национальные операции, имевшие своей целью борьбу с «пятой колонной». Преследованию подверглись, прежде всего, представители национальностей, чья историческая родина представляла для СССР угрозу и опасность, а также сопредельных с ней стран. Одной из первых и самой массовой стала «польская» операция. 11 августа 1937 года оперативный приказ НКВД СССР № 00485 санкционировал проведение операции против «польской разведки».[111] В 1937-1938 годах было репрессировано около 140 тысяч поляков или граждан, имевших какие-либо связи с Польшей.[112] Ещё одна широкомасштабная операция – «немецкая» – началась в июле 1937 года. Оперативный приказ НКВД СССР № 00439 от 25 июля 1937 года предписывал арестовать всех немцев, работавших на оборонных заводах.[113] Затем в репрессивной практике преследованиям подверглись десятки тысяч немцев, трудившиеся в различных сферах и проживавших на всей территории СССР. По «немецкой» национальной операции было осуждено в 1937-1938 годах 37,7-38,3 тысячи немцев.[114]

В 1935 году советское правительство продало Манчжоу-Го Китайско-Восточную железную дорогу. Многие рабочие и служащие, обслуживавшие КВЖД, вернулись в СССР. Органы госбезопасности активно вели их разработку. В оперативной отчётности они проходили как харбинцы, т.к. г. Харбин, построенный вместе с железной дорогой в Маньчжурии, являлся центром китайской провинции и железнодорожным узлом, где работало большинство советских специалистов.[115] 20 сентября 1937 года вышел Оперативный приказ НКВД СССР № 00593, направленный против «террористической диверсионной и шпионской деятельности японской агентуры из так называемых харбинцев».[116] В 1937-1938 годах практически все харбинцы были арестованы и репрессированы по обвинению в шпионаже в пользу Японии. В эти годы в СССР было арестовано 52.906 «японских шпионов».[117]

Наряду с операциями против поляков, немцев, харбинцев, проводились и другие национальные репрессивные акции. Перечислим национальности, подвергшиеся гонениям в 1937-1938 гг.: финны, латыши, эстонцы, румыны, греки, иранцы, иранские армяне, болгары, китайцы, македонцы, чехи, афганцы.[118]

Всего по национальным операциям с августа 1937 по октябрь 1938 года было осуждено 366 тысяч человек, из них приговорено к высшей мере наказания – 173 тысячи.[119]

В 1937 году была осуществлена первая[120] накануне Великой Отечественной войны крупномасштабная депортация. Постановлениями Политбюро ЦК ВКП(б) от 21 августа и 23 сентября 1937 года была решена судьба корейцев, которых насильственно переселяли в Казахстан и Узбекистан с целью «пресечения проникновения японского шпионажа в ДВК».[121] По состоянию на 25 октября 1937 года из Дальневосточного края было выселено 124 эшелона с корейцами в составе 36.442 семей, 171.781 человек.[122]

Как видно из приведённых фактов, «волны»[123] репрессий захлестнули всю страну. Никто не был застрахован от преследований. Во второй половине 1938 года в обществе бытовало мнение, что в СССР только пять человек, которым не страшна «ежовщина» (И.В. Сталин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, Л.М. Каганович и Н.И. Ежов).[124] Правда, Н.И. Ежова, в конце концов, расстреляли, а у некоторых членов «пятёрки» в ходе репрессий пострадали близкие.

Террор был остановлен постановлением СНК СССР и ЦК ВКП (б) «Об аресте, прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября 1938 года, в котором формально многое в деятельности НКВД подвергалось критике.

Каковы масштабы репрессий 1937-1938 годов? Сколько «незастрахованных» было арестовано, осуждено, расстреляно?

По имеющейся статистике, с 1921 по 1940 гг. за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления было осуждено 3.080.574 человека, из них – 1.344.923 – в 1937-1938 гг. или 43,66 %.[125] Т.е. за два «рекордных» года было осуждено «контрреволюционеров» почти столько же, сколько за предыдущие и последующие восемнадцать лет. Из общего количества осуждённых – 1.344.923 человек – к высшей мере наказания было приговорено 681.692 или 50,69 %.[126]

Каждый второй из осуждённых по политическим мотивам в 1937-1938 гг. был расстрелян.[127]

«Население» лагерей, колоний и тюрем в эти годы заметно выросло. Только за 1937 год количество всех заключённых (уголовных и политических) в ИТЛ и ИТК ГУЛАГа увеличилось на 685.201 человек.[128] Доля заключённых, осуждённых за контрреволюционные преступления, в 1937-1938 гг. существенно возросла и составила на 1 января 1939 года только по ИТЛ 34,5 % от общей численности отбывавших наказание.[129]

По состоянию на январь 1939 года в ИТЛ, ИТК и тюрьмах насчитывалось 2.022.976 заключённых.[130]

Не всегда абсолютные цифры дают представления об истинных масштабах того или иного явления. Обратимся к цифрам относительным. В 1937 и 1939 годах в СССР были проведены, как известно, переписи населения.[131] Всесоюзная перепись населения 1937 г. насчитала 162 млн. человек, что не совпадало с официальными прогнозами и ожиданиями,[132] Она была объявлена дефектной. По официальным данным перепись 1939 г. зафиксировала на территории СССР 170,5 млн. человек.[133] Большинство современных авторов подвергают сомнению достоверность данных переписи 1939 года. Оценка фактической численности населения СССР колеблется в диапазоне от 167,6 до 168,9 млн. человек.[134] Возьмём за точку отсчёта самые оптимистические из них по состоянию на январь 1939 года, когда «большой террор» резко пошёл на убыль, – 168,9 млн. человек. За 1937-1938 гг. было репрессировано по политическим мотивам 0,8 % от общего числа населения СССР и 1,3 % по отношению к взрослому населению.[135] Это огромное количество. В 1937-1938 гг. были расстреляны 680 тысяч человек по обвинению в совершении политических преступлений, что равно населению трёх таких городов как Краснодар.[136]

Следует иметь в виду, что были репрессированы мужчины и женщины в трудоспособном возрасте, многие из которых имели высокую квалификацию, опыт профессиональной деятельности в значимых сегментах экономики, армии, сфере хозяйственного и политического управления.[137]

В 1937-1938 гг. подверглись аресту по обвинению в политических преступлениях 1.575.259 человек.[138] Среди них было относительно немного ЧСИРов. Но и те из них, кто не был арестован, осуждён, в полной мере испытали на себе пресс государственного репрессивного механизма. Члены семей «изменников родины» подверглись серьезным политическим, экономическим, социальным и моральным ограничениям и дискриминациям. Клеймо ЧСИРа до конца жизни довлело над невинными людьми и перешло по наследству к их детям. Всех их с полным правом можно отнести к репрессированным или как минимум – к пострадавшим. Если принять во внимание, что по Всесоюзной переписи населения 1939 г. наибольшее распространение в СССР получили семьи, состоящие из 2-3 человек,[139] то количество тех, кто реально пострадал от репрессий, мы можем, по крайней мере, удвоить. Не говоря уже о родителях и других близких родственниках репрессированных, помимо их жён (мужей) и детей.

Рассуждения о масштабах политических репрессий будут неполными и незаконченными, если мы не попытаемся хотя бы в общих чертах проанализировать цели «большого террора» и его последствия.

Несмотря на то, что на эти темы было достаточно публикаций,[140] серьёзные исторические источники, увидевшие «свет» в XXI веке, заставляют обращаться к побудительным мотивам массовых политических репрессий снова и снова. На наш взгляд, существуют две большие причины, по которым был развязан политический террор в 1937-1938 годах. Во-первых, террор был направлен против лиц, отдельных категорий и групп граждан, которые могли представлять гипотетическую угрозу для Сталина или его строя. Истребление потенциальной «пятой колонны» стало важным условием подготовки страны «по-Сталински» к предстоящей войне. Во-вторых, массовые политические репрессии образца 1937-1938 года завершили формирование жестокого тоталитарного режима в СССР. С помощью террора большевики решали сложные политические, экономические, социальные, национальные, культурные и иные проблемы. Он стал инструментом нагнетания в обществе страха, который держал людей в повиновении, исключил возможность организации сопротивления. Террор и страх явились методами конструирования нового советского человека, которому были привиты гены управляемости, единомыслия, идеологической зашоренности.

Массовые политические репрессии 1937-1938 годов имели для жизни общества и государства серьёзные негативные последствия, некоторые из которых проявляются до сих пор. Укажем наиболее важные из них:

1. Террор нанёс огромный урон всем сферам жизни общества. Произволу подверглись сотни тысяч ни в чём не повинных людей. Репрессии обезглавили промышленность, армию, сферу образования, науки, культуры. Пострадали партийные, комсомольские, советские, правоохранительные органы.[141] В Красной Армии накануне Великой Отечественной войны было незаконно репрессировано около 40 тысяч офицеров.[142]

2. В годы «большого террора» была «опробована» политика массового насильственного переселения. Первыми её жертвами стали корейцы, а в последующие годы – десятки депортированных народов.

3. Политический террор имел ярко выраженный экономический аспект. Все крупные промышленные объекты первых пятилеток сооружались с использованием дешёвого, принудительного труда заключённых, в том числе и политических. Без применения рабской силы невозможно было вводить в среднем 700 предприятий в год.[143]

4. В 1920-1950-е годы через лагеря, колонии, тюрьмы и иные места лишения свободы прошли десятки миллионов человек.[144] Только в 1930-х годах в места заключения, ссылку и высылку было направлено около 2 млн. человек, осуждённых по политическим мотивам.[145] Субкультура уголовного мира, его ценности, приоритеты, язык были навязаны обществу. Оно вынуждено было десятилетиями жить не по закону, а по «понятиям», не по христианским заповедям, а по насквозь лживым коммунистическим постулатам. Блатная «феня» успешно конкурировала и с языком Пушкина, Лермонтова, Толстого.

То, что определяло атмосферу общества 1937-1938 годов – государственное беззаконие и произвол, страх, двойная мораль, единомыслие – не в полной мере преодолены и сегодня. Доставшиеся нам в наследство «родимые пятна» тоталитаризма также прямое следствие «большого террора».