XVIII

Докончим о рассматриваемой книге, которая так отвечает нашим предположениям:

Вторая сфиро — хохмо, премудрость — есть мужская активная сила, исходящая подобно свету от кесер («венца»). Это есть отец; тогда как третья сфиро — бино, понимание — есть мать. Кесер, хохмо и бино, соединенные вместе, образуют высшее триединство, по образу которого создан человек мужчиной и женщиной, так что мужчина и женщина, по Каббале, совершенно равны по своему происхождению. Через соединение отца и матери возникает затем четвертая сфиро, хэсэд, т.е. сострадание или любовь. Из этой мужской силы возникает пятая сфиро: гвура или крепость, называемая также пахад, т.е. страх, которая есть женская пассивная сила. Из последних двух происходит шестая сфиро: тиферес, т.е. красота или благость, связывающая вместе обе предшествующие. Она называется также микропросопис, «малый порядок», и замыкает собою второе триединство. Эти шесть первых сфиро образуют вместе мелех, т.е. царя; вместе с этим развитием завершается творение мира. Именно Бог создал мир в шесть дней, и, действительно закон Моисея начинается словом БРАШЮТ, «берэйшис», означающим «вначале». Но это слово, собственно говоря, предположительно надо читать: БРА ШЮТ, бора шис, т.е. «Он создал шесть». Отсюда мы видим, что развитие шести первых сфиро равнозначуще с творением мира в шесть дней.

Четыре следующие сфиро возникают тем же порядком, как и первые. Седьмая есть мужская сила не?цах, т.е. стойкость или победа, а восьмая пассивная женская сила, гхойд, т.е. величина. Из этих двух происходит иесойд или основание. Наконец, из этой последней возникает десятая сфиро малхус, царство, называемая также царицею. Поставленные в порядке их связности и происхождения, эти десять сфиро представляют собою так называемое каббалистическое дерево, где жирным шрифтом напечатанные имена суть имена Божии. Вот она:

Что же это такое, если всмотреться внимательно?! Как бы тонкой иглой гравера по стали, здесь намечена лествица нисхождений человека в мир, пожалуй — в намеке взяты те «кущи райских садов», мимо которых пролетает ангел, неся душу рождающегося человека в мир. Мы знаем внешнюю, физиологическую сторону этого процесса; но что она такое с той стороны, своей, субъективной? Прежде всего — тысячи лет. Субъективно — это миллионы лет, хотя для нас они укладываются в девять месяцев и немного недель (перед зачатием, «любовь»). В первый год жизни младенец утраивается в росте и весе, т.е. трижды перерастает себя. Это равно 5-6 годам последующей фазы младенчества, и 15-20 годам зрелого возраста. Но в таинственные девять месяцев он из точки превращается в организм, в объем, в тело, очевидно, переживая мириады лет, если взять удвоение как единицу роста и развития и вообще как момент цикла бытия и его длительности. От рождения до смерти он есть только 1x12 (из полу- фута превратился в шесть футов); но от зачатия до рождения субъективно он есть 1x1000000. Это — если взять объем, рост, вес. Но если взять перемену содержания, то ведь он проходит тут все низшие фазы бытия, от растительного, от земноводного, от пернатого, от четвероногого — до человека!! Что он приносит с собою в мир? Какие-то «врожденные идеи» (Декарт); а мы думаем, он является в мир уже как характер, как лицо, как гений или бездарность, и, наконец (верим! верим!) как судьба. Он пройдет в мире по своей кривой, как комета; пройдет наполеоновскою стезею, кутузовскою; моею, читатель, или твоею; богочтителя или безбожника; пророка или его слушателя. Все принесет он с собою в мир. Да откуда? Каббалисты и намечают: «корона», «красота», «мудрость», «понимание», «царица».

Навсегда останется непроницаемою тайною, как же субъективно, в мировых странствованиях души, отражается рождающий ее акт, называемый нами столь кратко (и всегда небрежно)? Как отражается на этой душе повторяющийся (после зачатия) этот акт, который, по крайней мере, в материнской его стороне не может зародившеюся душою не ощущаться? Одно можно сказать, что он отражается в душе этой необыкновенным волнением, сотрясением: но таким, где она как бы обнимается волнами бытия, ее могущественнейшими и от нее независимыми; волнами бытия космическими и для нее, этой души, непонятными. Не можем обойти здесь вниманием частое упоминание Библии: «кровь — душа животного», «ее — не ешь». Хорошо. В акте, о котором говорим мы, который так редок у животных до человека, и у всех их не повторяется в беременности, — в этом акте кровь (=«душа») с величайшей энергией не просто притекает, а прихлынивает волной, к утробе, несущей младенца, — и как это на нем отражается?? Если кровь = душа, то ясно, что и отражается «потоками духа», «стремнинами духа», как бы из-за завесы видимыми. Каждая кровинка (кровяной шарик) мерцает «крылышком»; для нас там — «артерия», для него (младенца) — «сказка, поэзия, история», которой отрывки только потом он помнит. Заметим: все первобытные эпохи — тверды, но уж как-то очень не гениальны. Все — Фабии, целая вереница Фабиев, день, род. Нет — индивидуума, лица, великого лица, святыни истории. Умеренность и спокойствие животных едва ли не присуще бывает этим gentibus. Под конец истории «нравы, конечно, распущеннее» (Иловайский). Мера животного сменяется порывами человека. И десять месяцев покоя женщины сменяются радостями, волнениями, притоками нежности и ласк, глубокими слушаемыми словами и их заканчивающими объятиями. Словом, простенькая сказка о «белом бычке», для Фабия V века до Р. X., носимого в чреве матери, — сменяется обширной и узорчатой поэмой, как эпопея «Войны и мира» или «Анны Карениной», для сыновей Корнелии — Кая и Тиберия (Гракхов). Уже до рождения они выслушали другую музыку. Корнелия, умная гречанка (по образованию), так же нежно и робко любимая мужем, как Гончарова была любима Пушкиным, — конечно, проводила дни в замужестве не однообразно, как древняя патрицианка-работница, и не как современные нам вегетарианцы. Тайн алькова никто не знает. Но несомненно, чем далее идет история, тем они далее отходят от modus-а animalium «простоты и ясности» коров. И «личность» — пробуждается. Личность — в смысле обладания большим количеством врожденных, «вдохновенных» идей. Большие «потоки духа», стремнины духовности созерцаются еще до рождения человеком; или, как Моисей это перелагает: большие потоки «крови», приливы крови объемлют изумленное, встревоженное, но и сладко томимое существо готового родиться. «Фабии» и «Фабии», все только «Фабии», одни «Фабии» — разлагаются в узор Гракхов, Сципионов, Катонов, Цезарей. История быстро горит и быстро движется. Пока — не разрывается все, «идет прахом», но уже на земле лежат, на землю принесены, «сведены» все домирные идеи, которые никогда не умрут, а вечно будут странствовать на земле.

Отсюда слова: «материнское», «отчее» имеют значение не только моральное, что вот: «матери и отца надо слушаться», но — метафизическое и религиозное; что их надо «чтить», и не как-нибудь, а религиозно. Все можно отдать, и все можно продать, и от всего отступиться: но не от родителей; как и равно, если родители отступают от детей, это как бы судьба от них отступается, и они вдруг остаются без Провидения, без Бога. Отсюда всемирный страх перед самым словом, мыслью: «его собственная мать прокляла». Или, как говорил («выкрикивал») один странничек несчастненький («дурачок») на деревне, когда его спрашивали: «Отчего ты такой?» — «Меня матушка родная прокляла». Это — страшное явление, метафизически страшное (оттого закон, заставлявший — конечно, заставлявший! — многих детей проклинать своих родителей, именно закон о так называемом «внебрачном рождении», так религиозно страшен — «грех из грехов»).