ГЛАВА 4. ПОСТСОВЕТСКАЯ РОССИЯ От «шоковой терапии» к формирующейся власти

Результат [программы «шоковой терапии» Бориса Ельцина] был худшей экономической и социальной катастрофой, от которой когда-либо страдала крупная страна в мирное время. Россия погрузилась в разрушительную экономическую депрессию, более сильную, чем американская 1930-х годов. Инвестиции упали на 80 процентов, ВВП почти на 50 процентов; около двух третей россиян оказались в нищете; ожидаемая продолжительность жизни мужчин упала ниже 59 лет; и население начало ежегодно сокращаться почти на миллион человек. В 1998 году, несмотря на несколько крупных западных займов, российская финансовая система рухнула, и ей ничего не оставалось для поддержания. Государственные и частные банки объявили дефолт по своим внутренним и внешним обязательствам, что привело к ещё большей нищете и повсеместным страданиям.

Стивен Коэн «Советские судьбы и потерянные альтернативы» (Cohen 2011)

Посол Мэтлок описал условия в период после распада Советского Союза следующим образом: «В России распад СССР сопровождался неконтролируемой инфляцией, которая разрушила все сбережения, даже большим дефицитом товаров первой необходимости, чем существовавший при коммунизме, внезапным ростом преступности. Правительство в течение нескольких лет было не в состоянии платить даже мизерные пенсии вовремя. Условия напоминали анархию гораздо больше, чем жизнь в современной демократии» (Matlock 2010).

Когда коммунистическая командная экономика была демонтирована, неолиберальные экономические советники, под видом ухода от коммунизма, часто настаивали на том, что русские не должны полагаться на любую экономическую помощь государства в течение переходного периода. Одна из характерных историй, описанных Мэтлоком, касалась члена Московского городского совета, который хотел поощрять малый частный бизнес в своем районе. Он разработал план «предоставления долгосрочных низкопроцентных кредитов из городского бюджета предпринимателям… когда он объяснил свою идею, экономисты (Института) Гувера возразили, заявив, что он не должен привлекать правительство… если правительство предоставляет кредиты или субсидии, это будет увековечивать социализм» (Matlock 2010).

Член городского совета был озадачен и спросил, где предприниматели будут получать их стартовый капитал. После того, как ему сказали, что он должен прийти из частных источников, он спросил: «Вы имеете в виду наших преступников? Если они предоставляют капитал, они контролируют бизнес. Это совсем не то, чего мы хотим» (Matlock 2010).

К сожалению, это то, что случилось.

Эксплуататорские условия были навязаны России, когда экономические советники из Гарвардского института международного развития и другие сторонники «Чикагской школы» экономики вступили в сговор с российскими хищниками, такими как Анатолий Чубайс, Михаил Ходорковский и другими, которые станут российской стаей олигархов (Wedel 1997).

В то же время россияне были взволнованы новыми возможностями демократических преобразований, которые они осуществляли. Однако распад Советского Союза, который объединял многочисленные республики, состоящие из различных этнических групп, и обеспечивал скромные, но стабильные средства к существованию для большинства, также привел к дестабилизации и травмам. Россияне пытались научиться формировать демократические институты, ориентироваться в них и двигаться в направлении приватизированной экономики, но не имели никакого значимого опыта ни с одним из них за свою долгую историю авторитарного правления, последние 70 лет которого представляли собой закрытое тоталитарное государство.

Шарон Теннисон, американская писательница, гражданский дипломат и основатель Центра гражданских инициатив, которая работала по всей России (и по всему Советскому Союзу) с 1983 года, запечатлела надежды, опасения и замешательство россиян во время этого пугающего времени, когда она передала разговор с русским учёным по имени Татьяна в 1991 году:

Мы не похожи на американцев. У нас нет естественных инстинктов, которые ваши люди культивировали на протяжении поколений. У нас другой набор инстинктов, другой менталитет. Это займёт у нас очень много времени… и это будет очень болезненный процесс для нас, чтобы привить новый менталитет. Во-первых, мы будем лежать на животе, наверное, семь лет, затем нам придется ковылять на коленях еще семь лет, а затем, возможно, мы встанем на ноги в следующие семь лет. Мы не знаем, мы не можем видеть, что впереди в конце этого чёрного туннеля. Это совершенно неизвестное будущее, в которое мы входим. (Tennison 2012)

Русские — очень умный, жизнерадостный и находчивый народ. Но они также имеют другое представление о роли социальных и экономических прав, они живут в другой географической реальности, они испытывали вторжения завоевателей много раз в их истории и обладают сильной памятью глубоких разрушений и страданий от Великой Отечественной войны, и имеют более консервативные культурологические взгляды из-за закрытости Советского Союза даже сегодня, хотя прошло уже 23 года. Поэтому, когда русские вступили на путь демократии и нового экономического порядка — путь, который всё ещё продолжается, — от них нельзя было ожидать, что они станут копией Соединённых Штатов или даже других европейских стран. Им нужно будет найти свой собственный путь, соответствующий их культуре, географии и истории. Это является частью права на самоопределение, права, которое часто не соблюдается международными игроками, занимающими влиятельные позиции, которые должны постоянно питать ненасытную потребность в большем количестве прибылей, большем количестве рынков и большей геополитической мощи. Примером тому является развитие событий в постсоветской России.