Доцент в сельсовете

Флеровы в нашей округе считались ребятами башковитыми. Окончив в военное и послевоенное лихолетье сельскую среднюю школу, все (а их было четверо братьев и сестра) поступили в высшие учебные заведения. Да какие! Самые что ни на есть элитарные, престижные в то время институты физики и химии. Окончили, работали в закрытых предприятиях, НИИ, кто-то стал профессором, доктором, старший брат лауреатом Государственной премии, а мой одногодок – младший из Флеровых, Слава, – возглавил в звании доцента кафедру химии в Горьковском политехническом институте.

Тут вообще-то, наверное, дали знать о себе гены. Отец многочисленного семейства, Николай Алексеевич Флеров, преподавал нам в школе математику, был поповским сыном. А в народе в былое время не зря говорили: каждый бы стал попом, да голова клепом. Кстати, на приусадебном своем участке, на отрезке бывших когда-то богатых церковных земель, занимался Николай Алексеевич огородничеством, выводил какие-то особой стойкости и урожайности помидоры, рассаду которых в окрестных деревнях считали за счастье заполучить. Жил он в доме своего отца, на удивление не отобранного после революции и не растащенного жаждущими справедливости горлопанами и голодранцами. Видно, великим авторитетом пользовался батюшка у прихожан: не дали в обиду, а что касается самого Николая Алексеевича, то, помню, уважали учителя в селе больше, чем кого-либо.

Но все это я говорю так, к слову. Главное-то в другом. Приезжаю недавно в родные края проведать оставшихся в живых родственников и слышу: «А у нас новость – всем новостям новость! Слава Флеров на землю вернулся». «Как это?» – не понял я поначалу. «Да вот оставил и институт, и городскую квартиру, приехал в деревню, поселился в де-дово-отцовском доме. Со всей семьей: женой, сыном, дочкой». – «Так он, слышал, чуть ли не доктором наук был?» – «Говорит, как принял решение вернуться, отложил защиту, а то, дескать, еще больше смеяться станут: в таком-то положении и в село…» – «Что же он делаетто?» – «Дом ремонтирует, двух коров завел и сельсоветом руководит: назначен главой местной администрации».

Ну и ну! Топаю по весенней липкой грязи в бывший сельсовет. Что-то же заставило его в столь смутно-заполошное время сделать решительный выбор, что-то увидел он, светлая ученая голова, в этом нашем, по общему признанию, «медвежьем углу» такое, что перевесило на чаше весов и городской комфорт, и складывающуюся удачно научно-преподавательскую работу.

– Помнишь, – сказал он, – как в детстве моя мать – она литературу преподавала – на одном из уроков прочитала нам, оболтусам, слова Ломоносова о том, что богатство России будет прирастать Сибирью? Так вот, сейчас я бы хотел немножко перефразировать гения: богатство России станет прирастать провинцией. После крушения Союза именно она стала, на мой взгляд, опорой и надеждой нашего государства.

Услышав такое, я невольно поежился. Сейчас деревня переживает такой упадок, о каком лет пять назад и понятия не имела. А все эти страсти вокруг земли, фермерства, бытия колхозов, совхозов, обустройства усадеб… Что он думает, садовая голова, по этому поводу?

– На днях медпункт сгорел, – вздохнул Флеров. – Тот самый, что у пруда стоит. Потушить пожар не смогли: воды не было. Пруд-то заилился. Да надо чистить. Как? Руками, конечно. Народ подымать нужно. А ты что, забыл, как во времена нашего детства по весне и мосты, и дороги ремонтировали собственными силами. И пруды чистили всем миром. Как на праздник люди выходили на общее дело.

– Так это тогда было, когда еще люди понимали, что в одиночку крестьянину, скажем, просто-напросто не выжить. А сейчас вон как народ растолкли. Всяк под себя гребет, все против всех выступают. Говорить же о коллективном ведении хозяйства теперь вроде как и неприлично. Ортодоксом, красно-коричневым прослывешь.

– Ну ты даешь. Этак и Энгельгарда надо причислить к этой компании. Он, послушай-ка, что говорил: «Лучшим примером того, какое значение в хозяйстве имеет ведение дела сообща, соединенное с общежитием, служит зажиточность бывших крестьянских дворов и их объединение при разделах…. Большие семьи даже при слабом старике, плохом хозяине, не умеющем держать дом в порядке, все-таки живут хорошо». А чего стоит его изречение, доказывающее полезность крупного предприятия на земле? «Только при хозяйстве сообща возможно заведение самых важных для хозяйства машин… Разделение на небольшие участки для частного пользования, размещение на этих участках отдельных землевладельцев, живущих своими домками и обрабатывающих каждый отдельно свой участок, есть бессмыслица».

Так считал человек здравого ума. И у меня есть все основания верить ему, поскольку поднял он, как известно, собственное имение на необыкновенную высоту. Да и пример наших костромских коллективных хозяйств, где люди не растеряли крестьянской закваски, единства цели, убеждает: надо крепче держаться друг за дружку, и тогда вынесем все невзгоды. Взять бы совхоз «Шуваловский», который возглавляет уже 15 лет Юрий Павлович Федосеев. Ежегодно тут производят порядка 2500 тонн свиного мяса – половину всей свинины области. Именно при коллективном труде здесь построили современный поселок, школу-десятилетку, садик-ясли на 200 мест, столовую, магазины, медпункт, спортклуб, и многое другое.

– Слава, я знаю Юрия Павловича, но и он ныне кряхтит. Цены-то закупочные на сельхозпродукцию не очень растут, а вот на машины, сельхозинвентарь только в прошлом году увеличились в 25 раз.

– Тем более частнику такое давление не выдержать. А вообще государству тут надо тоже крепко подумать. Строительство дорог на селе, газификация – это его забота. И дико, когда при свертывании, скажем, социальных программ где-то отказываются от возможности иметь аптеку, библиотеку. Даже при царе они содержались за счет земства.

– Ты что, принципиально против фермерства и продажи земли в частные руки?

– Как тебе сказать? Сейчас, как в сталинскую пору, у нас стали оплевывать НЭП. Но ведь во времена его деревня поднялась на ноги за два-три года. А за счет чего? Да за счет того, что землей тогда не спекулировали, а вернули ее крестьянам. К тому же со всех концов света навезли сельскохозяйственную технику да инвентарь. Косы были и шведские, и немецкие, и австрийские, а сеялки да веялки аж из Америки. Вспомни-ка, после войны еще работали у нас маслобойки в деревнях, льнотрепальные заводы с импортным оборудованием. Кстати, о чем сейчас и хлопочу, так о возрождении этих самых крупорушек, льноперерабатывающих пунктов, маслобоек. Ну, право, духу уже не хватает сдавать в райцентр на молокозавод первосортнейшее молоко за бесценок.

И о фермерстве. По-моему в нем и многие наши правители разочаровались. В начале прошлого лета хвастались: «У нас150 тысяч фермеров. Под осень захныкали: «Фермеры не оправдали надежд». А тут надо спросить нынешних государственных деятелей: «А что вы дали им, кроме пустой земли?» Ничего. А вот Столыпин и продолжатель его дела Кривошеин, наделяя крестьян отрубами, между прочим из резервных земель, давали им и ссуды – не деревянными, а золотыми рублями, не по рыночной цене, а льготной, и строительные материалы – не гнилые, разумеется.

А ныне толкуют о продаже земли. Кому? Крестьянам? Да им не на что, извините, портки купить. Говорят: найдутся богатые люди. Найдутся. Барыги. Так что, им и передать в рабство нынешних колхозников и совхозников – крестьян? Но ведь подобное уже было в 1929–1930 годах.

Земельный вопрос в России, надо заметить, всегда был роковым. Поспешное решение может вызвать такую смуту, что всем станет тошно.

Как хочется, чтобы бескрайняя наша земля – земля-кормилица, провинциальная земля – стала обетованной. Надо сделать ее таковой, пока есть силы. Ты-то что сидишь там, в столице? Что держит? Квартира? Кресло? Секретарша?

… Эх, Вячеслав Николаевич! Удачи тебе. И давай встретимся, ну, скажем, лет через пять. Что-то услышу…

* * *

Мы не встретились с ним через пять лет. Но мой другой однокашник – теперь тоже москвич, посетивший родные края, сойдя с поезда, не увидел, как бывало, рядом родной деревни. Она заросла лесом и бурьяном. Дома повалились, а люди, кто смог, разбежались.

Флеров же, бросивший председательское поприще, пишет теперь (и уже написал частично) историю исчезнувших деревень, стоявших плотно некогда вокруг главного у нас села Контеево.