Все видели и мирились

С автором разоблачительного письма в редакцию Лидией Марущак мне встретиться не удалось. Совершив кражу на ферме и отделавшись за это по решению народного суда всего лишь штрафом, поборница честности и справедливости, како вой она выглядела в своем послании, предусмотрительно поспешила покинуть хозяйство. Этому в совхозе, естественно, не препятствовали. Мало того, на радостях, что столь легко освобождаются от прославившейся склоками и скандалами работницы, уход ей оформили даже по собственному желанию. И в трудовой ее книжке, распух шей от вкладышей, появилась еще одна нейтральная запись.

Сейчас, когда хорошо известен подлинный нравственный облик Лидии Марущак, так и подмывает по говорить о моральном праве ее «рядить и судить» других и вообще становиться в по зу борца за правду. Но это лежит на поверхности. А что, если попробовать заглянуть поглубже, задаться вопросом, что двигало этим чело веком, когда он сигнализировал во все концы о тех или иных негативных фактах? В общем-то, как я понимаю, всем хорошо известных.

Об искреннем желании бес честного человека искоренить таким образом неурядицы, конечно же, не может быть и речи. Остается, подумалось мне, озлобленность, вызванная неудачами в жизни или еще чем-то. Но беседую с людьми – доярками, механизаторами, бригадирами, управляющими, близко знавшими Марущак, и чувствую: нет, и этот мотив поступков ее далеко не главный.

– Она всегда хотела быть на глазах у начальства, – рассказывают знавшие ее. – Делать ничего не желала и не умела, а принципиальным, смелым человеком прослыть стремилась. Авось оценят «наверху». Ведь вот и вы откликнулись, приехали сразу.

Вот оно что! Кто из нас не встречался с такими людьми, кому не известны бойкие критиканы, что не в пример настоящему труженику, болеющему душой и сердцем за наши беды, пытаются на демагогических «обличениях» сделать даже карьеру. Социальное зло, которое несут в себе подобные ловчилы, велико. Говорят, ничто так не разлагает общество, как ханжеская, мнимая гражданская активность, ничто так не убивает веру в справедливость и желание работать лучше, как стремление нерадивых, бессовестных демагогов поучать других. Поэтому не менее интересно знать, откуда же берутся такие люди, кто и что способствует их появлению? Особенно в деревне, где вроде бы от века в почете и уважении, на виду были только истинные хозяева, старатели и мастера, утверждающие правду наиболее верным способом – трудом.

…Я иду по Загарью, отделению совхоза «Объячевский», где недавно жила Марущак, ищу контору отделения. Старенькая женщина, местная жительница, подсказав, глянула на меня пристально, спросила в свою очередь:

– А что ж тебя на маши не-то не возят, сынок? По твоей солидности должны бы.

– Да ведь в машине едучи, бабушка, мало чего увидишь и услышишь, – смеюсь.

– И то верно, – поддакнула крестьянка.

Мы живо разговорились. А когда коснулись деревни, новой и былой, собеседница моя аж вскинулась:

– И-и-и, милый! От старой деревни один остов остался. Свои коренные жители поразъехались – не удержали их вовремя, дома чужаки заняли. А приезжие они и есть приезжие. Друг друга не знают и знать не хотят. А раньше-то друг дружки держались люди, младшие слушали, что старшие говорят. Дурака или лодыря без властей учили. И, конечно, работали не как сейчас. Спроси-ка, чем ныне хлеборобы наши занимаются? А ничем. Сколько лет уже как хлеб не растим. Нашлась «умная головушка», добилась, чтобы сняли планы по зерновым, дескать, риск большой их сеять у нас. Вот те на! Да тут искони хлебом своим кормили себя. А теперь и скотине посыпку у государства берем… Легкой жизни захотели все: и руководство – не болит го лова, и работники – меньше в поле торчать. А в толк никто взять не хочет, что до добра-то такая жизнь не доводит, только плесень разводит.

Я только головой качал, слушая старую труженицу, дивился ясности мысли ее, отшлифованной, вероятно, бессонными ночами в раздумье о жизни родного села.

– Правду ль, нет ли бают люди, что самым главным экономистом у нас в районе опять Кеша Губин постав лен? – спросила вдруг меня собеседница.

Я и представить не мог, что с этого момента в историю, рассказанную выше, вклинятся новые люди, на первый взгляд не имеющие к ней отношения.

– Он, Кеша-то, – втолковывала мне крестьянка, – до создания РАПО в сельхозуправлении работал, потом в Сельхозхимии, с проверками по совхозам ездил. Напьется бывало. Смотришь – тащат его бесчувственного.

Главный экономист РАПО, от трезвой, ясной головы и работы которого зависит сей час, по сути дела, чуть ли не вся перестройка, и пьяница? – не поверил я.

Увы… Как выяснилось по том, не просто пьяница, но и алкоголик, состоящий на учете в наркологическом кабинете районной больницы. Более того, исключенный из партии.

Как это было? Расскажу по порядку. Иннокентий Губин, старший экономист районно го объединения Сельхозхимии (сейчас «Объячевоагропромхимия»), имеющий за систематическое злостное пьянство строгий выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку, попадает в очередной раз в медвытрезвитель. Несмотря на попытки первичной парт организации ограничить взыскание своему секретарю (да, да, Губин был секретарем первичной) строгим выговором, – от более сурового и справедливого взыскания ему уйти не удалось. Бюро рай кома не утвердило решение коммунистов райсельхозхимии, исключило Губина из членов КПСС и поручило председателю объединения П. Е. Туркову решить вопрос о невозможности дальнейшего использования старшего экономиста на занимаемой должности.

Казалось бы, все теперь встанет на свои места. Однако не встало. И не могло встать: бюро райкома партии проходило 22 июля этого го да, когда Губин на прежней службе уже не состоял, – он уволился оттуда накануне. И о том в райкоме знали. Не правда ли, есть над чем сломать голову? Если учесть еще, что 23 июля – на другой день после заседания бюро – Губин был зачислен в штат райагропрома. Пока не главным, но старшим экономистом. Главным его сделают через полтора месяца.

Как же могло случиться, что пропойца поднялся столь высоко? Кто помогал ему в этом? Мне рассказывали, что Губину «порадел» председатель РАПО Ю. П. Стрекалов, как «родному человечку». Но думается все же, что тут действовали соображения и силы более могучие, чем родственные узы. К тому же, что нетрудно установить, горе-специалист даже девятой водой на киселе не является ни первому секретарю Прилузского райкома партии А. П. Шабалину, закрывшему глаза на безобразную историю продвижения алкоголика, ни председателю рай исполкома А. Н. Зольникову, бесцеремонно одернувшему секретаря партийной организации РАПО В. А. Вахнина, когда тот попытался поставить под сомнение назначение безответственного человека на ответственнейшую должность. Кстати, поначалу речь заходила не только о Губине, но и вообще о кадровой чехарде и, в частности, о некоем Г.Н. Вылегжанине, получающем зарплату ведущего агронома-мелиоратора, но занимающегося неизвестно чем. И тогда-то председатель РАПО Ю. П. Стрекалов в открытую заявил, что перевод Иннокентия согласован с А. П. Шебалиным, а Григорий Вылегжанин выполняет обязанности пчеловода – по разрешению агропрома республики. Секретарю же парторганизации Юрий Петрович недвусмысленно дал понять, чтобы тот в дальнейшем помалкивал.

Ослушался Вахнин и теперь секретарем не значится.

…«Я не потерплю, если кто-то рядом будет умнее меня», – эти слова, произнесенные однажды весьма влиятельным человеком в Прилузье, с горькой иронией не раз цитировались в моем присутствии. И всплывшие в памяти сейчас, они неумолимо толкают меня к выводу: не потому ли и творится то, о чем сказано выше, в Прилузском районе, что кое-кому, занявшему здесь место «наверху», хочется видеть в «низах» не соратников по правому делу, не творцов, смело отстаивающих свои взгляды, а послушных исполнителей, зависимых от твое го нрава, пришибленных людишек. А для такой роли как нельзя лучше подходят те, у кого подмочена репутация, кто, как говорится, находится «на крючке». В таком случае не только легче, если по надобится оправдать в своих глазах и глазах окружающих, допустим, какую-либо собственную оплошность, непростительную промашку, но и, что самое важное, сохранить власть над остальными. Размышляя над всем этим, я все больше и больше склоняюсь к мысли: а ведь подчиненное окружение может служить неплохим определителем истинных достоинств то го или иного руководителя, так сказать, лакмусовой бумажкой. И чем меньше достоинств в нем, тем сильнее не обходимы ему такие субъекты, как Губины и даже Марущаки. Выходит, неспособность мыслить самостоятельно первых и поверхностная, не подкрепленная гражданской совестью критика вторых мила и близка незадачливым руководителям хотя бы по той причине, что ни какой опасности для них не представляет. По ней и меры легко принять, и свое руководящее достоинство сохранить. Кстати, «великолепную работницу» Лидию Марущак привез в район в свое время тоже Ю. П. Стрекалов.

В агропроме республики называли деятельность председателя Прилузского РАПО по подбору кадров ребячеством и даже авантюризмом. Значит, все видели, все знали – и мирились. А в районе тем временем рушился авторитет специалиста сельского хозяйства. Видя безобразия и не имея возможности их пресечь, порядочные люди опускали руки. В итоге сложилась ситуация, когда активность специалистов того же райагропрома сошла по чти на нет. На местах они – гости редкие. В лучшем случае выезжают туда на один день, стараясь заскочить в 2–3 хозяйства. Планировавшаяся комплексная проверка отстающих совхозов так и не организована. Проведение идеологических планерок с анализом собственных приказов по-прежнему остается мечтой. Ни один коммунист в течение года не был тут заслушан по вопросу выполнения уставных требований и т. д., и т. п. Как это отразилось на производстве, думаю, вы и сами догадаетесь.

К сожалению, мне не уда лось увидеть ни первого секретаря Прилузского райкома партии, ни председателя РАПО – они были в отпуске. Желательно бы, конечно, послушать их мнение. Но требуется-то дело. Личный вклад в перестройку. И хочется верить, атмосфера ее – атмосфера обновления, отметающая фальшь, безделье, ханжество – все, что мешает людям нормально работать и жить, заявит о себе в полной мере и в Прилузском районе.