Лишившись привычных правил…

О чеченской трагедии, принявшей ныне масштаб всероссийской и уходящей корнями в новейшую историю, как считают не которые, во времена железной сталинско-бериевской эпохи, написано, сказано и показано, кажется, предостаточно. Но видно, рана столь глубока, что мы вновь и вновь с болью возвращаемся к ней. Вот и книга чеченского писателя Ахмета Хатаева «Враг народа»* ценна уже тем, что является свидетельством неизбывной народной памяти, произведением, в котором автор приводит немало неизвестных ранее фактов и документов, связанных с горькой судьбой народа, изгнанного в суровые годы с родимой земли. Но, думаю, не по этой причине труд Ахмета Хатаева займет достойное место среди литературных, да и исторических творений.

Говорят, каждый народ по-своему велик. Но вот какая штука. Читая «Врага народа», как и его первую книгу – «Эшелон бесправия», я все больше утверждался во мнении: есть в народах, населяющих нашу планету, в ее «мыслящем покрове» нечто такое, что еди но для всех.

Моральные принципы, верования, традиции и понятия чести, выработанные вековыми укладами народной жизни, не это ли единит трудовой люд независимо от национальности? И те же чеченцы, когда хотят сказать доброе слово о человеке, дают ему удиви тельную характеристику: «Он – «мюжги», что значит: в нем бьется славянское сердце, от крытое для понимания.

Нередко чеченцам вменяют в вину, что они ставят превыше всего законы адата (на родные обычаи и традиции, играющие роль уголовного и морального права). Будем откровенны. Всегда ли мораль народная совпадает с государственно-официозной? Не в пресловутых ли «ножницах» и кроются тут беды как народные, так и государственные?

Об этом долгие мучительные думы героев книги Хатаева. Именно бездуховная, без национальная власть, оторвавшаяся в своем законотворчестве от народных корней, – исток несчастий. Именно в такой среде, как правильно рассуждает боевой капитан, лет чик Сулим, формируется тип государственного чиновника, который воспринимает представленное ему обстоятельствами право управлять, руководить людьми как призыв сверху – диктовать им свои правила по ведения, загонять их в рамки собственных представлений о добре и зле, о чести и мора ли, судить их по своему разумению. «И часто получается так, что требует от всех жить, как он говорит, а не так, как сам живет. Ибо считает невозможным всем жить по велению сердца».

К счастью, даже самые высокие чиновники – это еще не весь народ. Есть еще носите ли исконной мудрости, преодолевшие идеологическую зашоренность, простые русские женщины Ефросинии, хранительницы и обереги таких непреходящих качеств, как сост радание и великодушие, опаленные войной Восковцевы, казахи Тлеубаи Абильдины, – не будь коих, судьба вайнахов в изгнании была бы куда трагичнее.

Ахмет Хатаев – достойный сын своего на рода. Он правдив в своем рассказе о нем. Он гордится, вспоминая великих предков своих, открывших для вайнахов Россию, прорубивших окно в нее, как когда-то русский царь Петр прорубил его в Европу. Но ему горько, когда почему-то шепотом говорят современные ученые о том, как средствами сегодняшнего вайнахского языка расшифровываются надписи на камнях древнего Урарту (слава Богу, что хоть шепотом, да говорят. О гиперборейской прапраславянской цивилизации – самой древней на земле, вообще предпочитают умалчивать, а тех, кто когда-то занимался этим вопросом, в недавние времена к стенке ставили. – Г.П.). Автору книги больно, что не которые люди, прочитавшие стихи Михаила Лермонтова о злом чечене, точащем кинжал и ползущем на берег, считают, что они открыли сущность чеченца, заглянули в обиталище его души и нравственных начал. Им неведомо, что Михаил Юрьевич был влюблен в этот горный край и его людей. Как Александр Дюма, назвавший вайнахов французами Кавказа. Как Лев Толстой, писавший, что «гребенские казаки, русское староверческое население с незапамятных времен живут между чеченцами, усвоив обычаи и нравы горцев. Казацкие роды связаны с чеченцами родством». Как Михаил Шолохов, бросивший в лицо власти свое понимание депортации вайнахов: «Кавказ без чеченцев – не Кавказ».

А я вспоминаю, как впервые услышал трепетную декламацию чеченским товарищем пушкинской поэмы «Тазит», которую вайнахи почитают чуть ли не за свой эпос. Великий наш соотечественник заглянул глубоко в души чеченцев, заглянул и увидел не только, скажем, известные всем прямоту, преданность, воинственность гордого народа, но и одухотворенность, природную поэтичность его:

«Где был ты, сын?» – В ущелье скал, где прорван каменистый берег и путь открыл на Дариял». – «Что делал там?» – «Я слушал Терек».

Об этой одухотворенности хорошо знал завоеватель Тимур, понявший, что, отбив у чеченцев их родовые башни, но не забрав илли – народные песни и дечиг-пондары – музыкальные инструменты, он не одержал победы.

Надо отдать должное Хатаеву, он не кривит душой, когда говорит и о чертах характера соплеменников, которые не всегда их красят, чего, кстати, не скрывают и сами собратья его в фольклоре: «Вайнахи, как лошади, соберутся вместе – брыкаются, а разъедини их – ржут и друг друга ищут». О, как это близ ко русской натуре! И как это важно взглянуть на себя критически, сделать необходимые выводы. Иначе их сделают недруги. Да и делают уже. Метода по умерщвлению достоинства, памяти народа, а потом и его самого давно отработана забугорными носителями идеи мирового господства, архитекторами пресловутой концепции «золотого миллиарда». В соответствии с ней сначала формируют, акцентируя на определенных негативных свойствах отдельных представите лей той или иной нации, общественное мнение, а затем следуют и дела…

Историческая повесть Хатаева, такое название она заслуживает по праву, это еще и повесть-пророчество, повесть-предупреждение всем, стремящимся сохранить свою национальную сущность в жестокие времена, когда правит бал сатана. Именно сатана, потому как, вещает автор, «в любом случае большего наказания за все земные грехи, чем оторвать человека от дедовского очага, где мать пела ему колыбельные песни, от земли, где он сделал первые шаги… никто и придумать не сможет, если в нем нет сатанинского начала».

Нам трудно будет вырваться из-под этого начала, если и впредь мы будем игнорировать отеческие заветы, их житейскую мудрость и ограненный огнем пережитого кристалл их убеждений. Стара истина: человек с непроснувшейся совестью, человек аморальный не способен блюсти и порядка государственного.

«Единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ – это (и всего-то!) требования нашей Конституции. Так неужели же народ, хотя и многонациональный, не волен создать удобные для него законы? В его это праве. Только искать решение в создании той же, допустим, единой государственной идеи, над которой безуспешно ломают головы высокие госмужи, надо, не выпячивая разности народов (их немного), а, опираясь на корневую их схожесть, на крепкое ядро нравственных принципов.

Автор книги ой как здорово подметил: «Многие народы, повинуясь новым законам жизни… строят свою судьбу на прочном фундаменте доброго прошлого бытия». Более того, говоря о самобытности своего народа, деятельность которого очерчена стенами горских порядков, он особо подчеркивает: «Я уверен, что нашего человека нельзя из этих «стен» выпускать, пока не воздвигнешь иное, для него понятное и приемлемое «здание права». Лишившись привычных вайнахских правил и не обретя по совести другие, он может познать вольность вне морали. И тогда постигнут нас иные несчастья, которые за ставят забыть эту беду».

Какая пронзительная мысль! Мы – очевидцы этих новых несчастий, перед которыми просто блекнут былые.