3

3

Итак, Георг Вильямс стал первым, кто усомнился в том, что зимой 1671 года абсолютно все сокровища покинули Панаму. Более того, он поставил под сомнение и укоренившееся в умах последующих поколений представление, что пиратам досталась хотя бы десятая часть того золота, которое осталось спрятанным в разграбленном ими городе. Особенно ему не давало покоя упоминание о золотой статуе Богоматери с младенцем в одной руке и глобусом в другой. Согласно сохранившимся старинным хроникам, эта Богоматерь стояла в главном соборе Панамы, и если бы флибустьеры увезли ее с собой, то об этом стало бы известно всему миру. Но после пиратского набега она как в воду канула. Бесследно исчез также двухметровый серебряный подсвечник, собственность того же собора, а также касса епископской курии — большой сундук, набитый золотыми монетами с клеймом местного монетного двора: ни одна из этих монет не хранится ни в одном из музеев мира и ни в одной нумизматической коллекции, а это автоматически означает, что сундук этот до сих пор покоится где-то в подземных тайниках Старого Города…

Много еще чего выяснил Георг Вильямс, “обтачивая” свою гипотезу в пыльных и душных архивных подвалах. Наконец он решился донести о своих изысканиях панамскому правительству и потребовать у него разрешения на проведение раскопок на территории старого города. Панамское правительство с пониманием отнеслось к идее англичанина, но в качестве гарантий потребовало 10 тысяч залога в счет доли от сокровищ, которые Вильямс намеревался найти в развалинах исторической столицы. И хотя Вильямс не обладал нужной суммой, он все же не был обескуражен таким отношением властей к проблеме — он хорошо изучил латиноамриканцев, и знал, что когда дело доходило до финансов, бюрократы всех испаноязычных стран становились прижимистее всякого ростовщика. Но Вильямс знал также и то, что любого, даже самого упрямого осла в конце концов можно убедить в чем угодно, и потому сдаваться не собирался. Переговоры велись довольно долго, но в 1926 году было достигнуто наконец условное соглашение. Вильямс обязан был продемонстрировать свой аппарат, и от результатов попытки зависело, выдадут ли ему без залога концессию на поиски сокровищ, или дело опять будет отложено в долгий ящик.

…Пробираясь сквозь заросли джунглей, скрывающих старый город, Вильямс заранее наметил место для поиска клада — между развалинами величественного некогда католического храма и руинами дворца епископа. На демонстрацию своих возможностей он пригласил все правительство Панамы во главе с самим президентом. “В присутствии важных особ я настроил свой аппарат, — записал Вильямс впоследствии в своем дневнике, — и произвел необходимые замеры. Когда в наушниках раздался многообещающий писк, я отметил точку, где этот писк был сильнее всего, а затем приказал рабочим выкопать глубокую яму. Когда дело было сделано, я сам взялся за лопату, и умирая от страха, что попытка кончится крахом, стал ковырять ею песок на дне. Наконец лезвие лопаты звякнуло о металл, и через мгновение под ним что-то блеснуло. Я испустил сдавленный вопль, а все, кто следил за моей работой, затаили дыхание. Блестела церковная чаша из чистого золота. Дрожащими руками я стряхнул с нее песок, но тут же пришел в себя и с самоуверенным видом вручил президенту. Ясно, что находка произвела прямо-таки ошеломляющее впечатление, и панамское правительство уже не медлило с разрешением на концессию”.

…Поиски Вильямс начал с руин собора, и вскоре потрясению и изумлению панамцев не было предела. В одном из подземных коридоров была найдена богатая коллекция предметов церковного обихода: здесь были золотые кувшины для вина и воды, золотые кубки и блюда, прекрасные резные кадильницы из золота и серебра, паникадила, массивная дароносица, украшенная рубинами и изумрудами, редкий шедевр золотильного искусства. Была еще одна изумительнейшая, и, пожалуй, самая ценная находка — дверцы от ковчежца для святых даров, отлитые из тяжелого золота, украшенные выпуклым резным орнаментом. Положение найденных предметов свидетельствовало о том, что их в спешке спрятали члены капитула[21].

Постепенно Вильямс перешел к раскопкам дворца епископа. Естественно, у него не было никакого, хоть самого приблизительного плана этого некогда монументального сооружения, но из архивных источников он прекрасно знал, что под этим дворцом не могло не быть целой сети, состоящей из подвалов, подземных казематов и чуть ли не километровых выходов за пределы города — испанцы были любителями устраивать под каждым капитальным строением целую сеть подземных коммуникаций. Когда фундамент дворца был очищен от буйной зелени, скрывающей его от внешнего мира, и в полу в точке, указанной “волшебной полочкой”, были пробито широкие отверстия, последовала первая действительно крупная находка: это был огромный, инкрустированный алмазами серебряный кувшин, доверху набитый золотыми монетами. Все эти монеты были отчеканены в 1671 году, то есть в том самом году, когда Морган жестоко расправился с Панамой, и Вильямс сначала предположил, что это и есть касса епископской курии, в последний момент спрятанная от завоевателей под фундаментом собора, но оказалась, что в найденном кладе не присутствует ни одной монеты, отчеканенной на монетном дворе Панамы, тогда как в архивных документах ясно говорилось, что весь “местный тираж” осел в кассе курии, и до нашествия Моргана разойтись по рукам не успел. Вильямс воодушевился — значит главная находка еще впереди.

…В одном месте кладоискатель напал на каменную плиту с железным кольцом, и когда эту плиту подняли, под ней оказался засыпанный камнями вход в туннель. Каменные ступени вели в подземный коридор, и на ступенях стояло множество керамической посуды, в основном сосудов, покрытых благородной глазурью, с великолепным тонким орнаментом. Были там и незаконченные изделия, еще сохранившие следы пальцев. Сбоку лежал скелет мужчины — видимо это был гончар, стоявший на службе у епископа. Наверное, он спрятался здесь вместе со своей мастерской и погиб под обломками обрушившихся стен.

Когда сосуды сдвинули с места, под ними обнаружили еще одну плиту, замыкавшую вырубленную в скале шахту, глубина которой достигала двадцати метров. На дне виднелся вход в лабиринт коридора, одно из ответвлений которого уходило в старый погреб дворца. Именно там Вильямс сделал свое крупнейшее открытие. У подножья золотого распятия трехметровой высоты лежали невероятно дорогие вещи: несколько золотых и серебряных кадильниц, золотой наконечник епископского посоха, украшенный драгоценными камнями, три епископские митры, богато расшитые бриллиантами, и несколько десятков золотых горшков, наполненных ювелирными изделиями и золотыми и серебряными монетами.

В другом углу погреба сохранились убедительные следы случившейся драмы. Там лежало множество человеческих скелетов с рапирами и ножами по бокам. Серебряные, богато изукрашенные рукоятки и оковки ножен, а также стоящие поодаль золотые чаши и кубки позволяют предположить, что это были раненые в бою с пиратами идальго, которых спрятали здесь их товарищи. Исследовать коридор до конца не удалось, его залила морская вода, неизвестно откуда проникшая внутрь. Но Вильямсу посчастливилось достать из затхлой подвальной трясины золотой шар диаметром 18 сантиметров, украшенный наверху крестом и бриллиантами. Как выяснилось при ближайшем рассмотрении, это был глобус Земли, который когда-то держала в одной руке золотая статуя Богоматери с младенцем, отлитая в натуральную величину. Однако самой Богоматери Вильямс отыскать так и не смог.

Несколько лет продолжались поиски в старом городе, и антиквариата, извлеченного английским кладоискателем из подвалов развалин, хватило на то, чтобы основать в столице Панамы большой исторический музей. Личное состояние Вильямса росло с каждой новой находкой, и в 1930 году он, пресытившись наконец кладоискательской экзотикой, отправляется домой в Англию. По его твердому убеждению, в затопленных подземельях старой Панамы еще скрыты несметные богатства, которые сделают честь даже самому лучшему музею в мире, но добраться до них при уровне современной техники представляется абсолютно невозможным. После Вильямса развалины старого города посетило множество изыскательских экспедиций из самых разных стран, но всем им по очереди пришлось убедиться в справедливости слов англичанина самым непосредственным образом — подземные воды, затопившие тайные хранилища старинных испанских сокровищ, еще не удалось откачать никому, и не нашлось еще ни одного достаточно смелого аквалангиста, который рискнул бы нырнуть в эти запутанные и таящие неведомую опасность туннели.