Маленький штрих
Маленький штрих
Выпускника Всесоюзного института субтропических культур Ф. Ф. Давитая (школа и вуз окончены с отличием) направляют в аспирантуру по специальности сельскохозяйственная метеорология во Всесоюзный институт растениеводства.
— Ленинград, влияние вавиловской среды обнаруживаются в нем, правда ведь? В иных словах, действиях угадываешь подтекст: «так будет по-вавиловски». Он даже не отдает себе в этом отчет.
А я в это время думаю, что рассказчик, ученый секретарь института Гурами Давидович Дондуа, тоже вряд ли сознательно стилизует свой тихий голос, свою мягкую деловитость под манеру Давитая. Желание быть похожим, как и невольное подражание, есть просто форма уважения. Настолько высокого, что оно не нуждается в словесных изъявлениях. Может быть, автор этих строк увлекся собственным построением, но ему показалось, что и другие сотрудники института несут на себе черты ленинградского первоисточника.
— Феофан Фарнеевич восприимчив, любознателен, и эти его качества попали на благодатную почву. Ленинградская научная среда тридцатых годов… Представьте, туда, в самый центр русской интеллектуальной культуры, попадает молодой нацмен, как тогда говорили. Диковатый, застенчивый, не знающий языка… А в 1962 году Феофан Фарнеевич назначается к нам директором. Должен вам сказать, мы и прежнего директора глубоко уважали. Он был хорошим директором и хорошим человеком. Но — обычным. Феофан же Фарнеевич необычный. Видите ли, Давитая грузин, мингрел. Обстоятельство немаловажное. В нашей республике, как и вообще в Закавказье, повышенный темперамент — норма. Но мингрелы… Среди грузин гурийцам и мингрелам положена наинизшая температура вспышки. Очень легко вспыхивают. А Феофан Фарнеевич? Он вообще ни на кого рассердиться не может. Странно? Нам свойственно пренебрегать мелочами, мы любим масштабы, размах. Оборотная сторона этой медали та, что пунктуальность нельзя отнести к числу распространенных наших достоинств. Короче говоря, как и у других, у нас есть свой, грузинский «комплекс». Феофан Фарнеевич сочувствует этому комплексу, но сам ему неподвластен. Тридцатипятилетнее пребывание в научных кругах северных столиц — Ленинграда и Москвы — привило ему другой комплекс — фаустовский. Жажду постигать, поспевать, преобразовывать. Вот в чем секрет его новизны, необычности… Одно дело — барски щедрый человек, совеем другое — когда щедр бережливый, вы меня понимаете? Маленький! штрих: у него в кабинете нет прямого телефона. Только через секретаря. Иной раз звонит ответственный работник — у нас любят прямой телефон — и слышит: «Кто спрашивает? По какому вопросу?» Получается как бы обращение снизу вверх, вы понимаете? Я разъяснял Феофану Фарнеевичу, что неловко это, не принято, могут подумать — зазнайство. А он отвечает: «Ничего, привыкнут. Беречь надо время, и свое и чужое». Так вот, рискуя навлечь на себя недовольство сверху, он экономит минуты. Но явится аспирант на консультацию, директор отдаст их ему с легкой душой. Причем все это делается без подчеркивания, «в рабочем порядке» и, наверно, потому имеет побочный эффект — воспитательный.