Ждите!

Ждите!

Может раздражать неумеренное внимание к кому бы то ни было, но знаменитые люди на то и существуют, чтобы ловить всякое их слово, не сразу, так потом слова эти приобретают особый смысл, подобно тому как несколько штрихов, в рассеянности брошенных на лист рукой даровитого рисовальщика, становятся ценностью.

Случилось мне однажды обратиться к Л. Д. Ландау по поводу его и Ю. Б. Румера рукописи, которая готовилась к массовому изданию. Два-три места казались мне сложноваты, и я просил проиллюстрировать их примерами, чтобы было понятнее.

— Глупости, — отрезал Ландау, не дав договорить. — Ни к чему. Все равно не поймут. И не спорьте, пожалуйста, я наверное знаю. Степень невежества читателей и писателем нынче чертовски велика… Была тут недавно встреча с братьями-литераторами, спрашивали, что читаю, назвал, потом ради смеха задал сам вопрос: «Почему бывает зима и лето?» Святители небесные, чего они понесли!.. А вам подавай о теории относительности, чтоб всем было понятно.

Терпеливыми увещеваниями Ю. Б. Румеру и мне удалось в конце концов так надоесть Ландау, что он махнул рукой и, вышагивая по комнате, довольно скоро надиктовал текст.

Я шел по Воробьевскому шоссе от двухэтажного «английского» дома физиков-теоретиков, улыбаясь пережитому страху.

— Ну, а вы, издатель книжки о теории относительности, вы-то, надеюсь, знаете, а?

Я так панически ожидал этого вопроса, что из головы вышибло и память, и здравый смысл, заместив все одним только стыдом.

Черт возьми! В самом деле, отчего?

На воле, образумившись, я один за другим отмел неправильные ответы и не без напряжения добрался до ответа правильного. Однако успокоение пришло, лишь когда выяснилось, что никто (легкое преувеличение) не знает.

Я представлял этот этюд своим друзьям, все смеялись, потом его забыл, как вдруг наткнулся на цифры климатических перспектив. «Ждите беспощадных перемен» — был их смысл.

«Чертовская степень невежества» вспомнилась теперь уже не рядовой колкостью в устах колкого Ландау, а предостережением, намеком на обстоятельства, которые могут заставить честной народ вспоминать основы.

Поистине странно: всех нас остро интересует качество времен года, и вроде бы никого — причины, отчего эти качества проистекают. Почему бы? Каковы причины отрыва от причин? Нелюбопытство? Суетность? Легкомыслие? При всей самокритичности, даже склонности порой к самоуничижению («разве такие люди были!..») нельзя принять это целиком. Мы не так плохи. Тогда что же?

Равнодушие, как подумать, одолевает нас в двух типичных случаях. Во-первых, если объект нисколько не в нашей власти, нисколько нам не досягаем. «Все говорят о погоде, да никто ничего не делает», — имел это в виду Марк Твен. И во-вторых, от тайной уверенности, что делать что-либо даже и бессмысленно — перемен не было, нет и не будет, одни только разговоры.

Но вот цифры, ожидающие ниже, велят нам, кажется, расстаться с этими успокоительными представлениями.

Нынешний климат не дает никаких оснований считать себя нормальным, коротко говоря.

Середина XX века нетипична для предыдущих тысячелетий и даже наименее типична для последнего миллиона лет. Что год на год не приходится — это куда ни шло. Но климат может быстро перейти к иным средним показателям и, изменившись, застрять с ними надолго. (Пример дает двухсотлетняя засуха в зерновом поясе Северной Америки в последнее тысячелетие.)

Мы стоим па краю, потому что межледниковые периоды длились обычно десять-двенадцать тысяч лет, а последнее оледенение закончилось примерно десять тысяч восемьсот лет назад. В ближайшие столетия и наверняка в ближайшее тысячелетие будет новая ледниковая эпоха.

Чем быстрее бег, тем дальше надо заглядывать вперед. Перемены могут наступить и раньше, но многое, что мы делаем сегодня, рассчитано на века. Плотины, например, захоронение радиоактивных отходов… Ледяные плуги сдвигают то, что стоит, и вскрывают то, что было зарыто. Мы шикуем сегодня бензином ради скорости, часто бессмысленной, и, наверно, замедляем и затрудняем приспосабливание экономики будущего к ледниковым условиям, когда вспомнят эти траты скрежетом зубовным.

Ледниковые… Куда меньше сдвиги дезорганизуют экономику. Особо чувствительно сельское хозяйство. Кормилец мира, оно старается из последних сил, видя за столом каждые шесть секунд новое лицо. Мобилизованы высшие достижения агрономической пауки и техники. Но известно, все чересчур высокое опасно балансирует. Наиболее урожайные культуры вписаны в существующий климат. Даже малые его вариации бывают теперь, в эпоху изощренной агрономии и селекции, губительны. Подсчитали, что одни градус Цельсия выше среднесезонной нормы урезает доходы фермеров, сеющих яровую пшеницу на северных равнинах Соединенных Штатов, свыше чем на сто тридцать миллионов долларов, а умеренное сокращение осадков — еще на столько же.

Мы на краю еще и в том смысле, что за ростом населения земного шара не поспевает рост резервов пищи, которые могли бы оставаться на черный день. Так водится: благоволит климат, и все живое доверчиво размножается и, глядишь, расплодится сверх того, сколько может прокормиться, охладей к нам наш благодетель хоть самую малость.

Климат сейчас опасно благоприятен, потому что вероятность, что следующее десятилетие будет хуже, чем с 1956 по 1978 год, представляется климатологам весьма высокой. Для зернового пояса США она порядка 98 из ста!

После 1880 года три из каждых четырех десятилетий были в Северном полушарии холоднее, чем период с 1931 по 1960 годы.

С 1600 года девяносто пять процентов десятилетий в северных областях Атлантики были холоднее, чем период 1931–1960.

Климат «собирается» быть менее устойчивым, чем был до 1970 года. И многие климатологи сходятся на том, что следующие десятилетия для сельского хозяйства «не будут оптимальными».

Многие, но не все! И потом: можно ли предсказывать климат далеко вперед?

Короткая память: только что сомневались, есть ли перемены климата вообще, а теперь — можно ли предсказывать его будущее. Однако оба эти сомнения живут в разных и даже в одних и тех же головах, поочередно беря верх. И будут жить неопределенно долго, наверно, до тех пор, пока климатология не станет наукой об управлении погодой.

Можно ли предсказывать то, что от нас не зависит и стихийно в высокой степени? Хороший ответ содержится в практике страховых агентств. Они, собственно говоря, тем и кормятся, что предсказывают зависящее исключительно от «воли божьей». Откуда, спрашивается, страховщику знать, не разобьете ли вы свою автомашину, едва вырулив на трассу после подписания страхового соглашения? И, тем не менее, он охотно идет на возможные убытки. Да и любая политика есть не что иное, как попытка извлечь максимум из будущего со всеми его неопределенностями. Риск поддается расчету. Сколько-то определимы и климатические возможные варианты, хотя здесь неопределенности больше.