2
2
«Мужской свет отдаленных солнц смешивается с женским для неведомых конечных целей»[11].
Нежный мерцающий голос Ангела не звал вникать в слова. Не смысл, а дух постигнуть должен ученик, наставляемый о творении мира.
Адам, ослабевший, осунувшийся полулежал, держась за бок.
«Мужской свет отдаленных солнц…» Он рассеянно взглянул в небо, смежил сонливые очи, и фимиамы света заклубились в тишине его сознания.
Порхают бабочки, круглятся на деревьях спелые плоды, беспечные щебечут птицы — да это был рай. Еще земной, еще не теряный, еще невдалеке. Милях в сорока от пещеры пустынножителя Макария. Его застали двое паломников, предтечи Марко Поло. Не в пример венецианскому купцу глаголили они свидетельства не одних только глаз, но и сердец. Потому картины открывались им чудесные. Они видели, как львы и газели приходили к святому и лизали его исхудалые руки.
Прямо за раем край, наказывал Макарий, край земли. Места там запретные. Рай же огорожен стенами и железной и медной. А дерево жизни сторожит ангел с рукой из кристалла, и в ней горит огненный меч[12].
Но это позднейшее, бывало, кто хотел, тот и входил. Вполз однажды Змий (на будущее заметим — не змея, а Змий). Покрутился Змий, поскучал, пораскинул умом и замыслил начать Историю. Тут и случай подвернулся…
А до Истории ничего не происходило, и рай был всеобщий.
«— Неведомые конечные цели, — соображал Адам. — Бог с ними совсем. Неведомо и близкое. Вон женщина ходит, зачем она? Почему не второй Адам?»
Оценил себя и ее.
Тело Адама, ни на чье другое в божьем мире не похожее, бесстыдно развернутое, во все стороны гибкое, крытое голой чуткой кожей, крепкие плечи и ребра, твердые колени, мускулистые ляжки, впалый живот, костистые и выступающие бедра, крепкая талия, крупные жилистые руки, тело особой, неземной масти казалось всего лишь наброском того, что было Евой. «Хорош месяц, — подумал о себе Адам, — да не окончателен». А она, эта лунка — Ева — вся округла, вся воплощена, вся выпукла, вся в извивах… Горло подобно молоку, руки прохладно гладки, кончаются белыми кистями, продолговатыми, точеными, на них не выступает ни косточка, ни жилка. Взглянул и погиб. Закружат, поведут ротозея струящиеся линии, волнистые обводы, нервные сопряжения, и не покинет взгляд холмов и долин, не затуманившись от кружений, чтоб уже в дымке очертаний подивиться представшей ему картине целиком. Зачем она такая?
Этого Адам не знал. Сам телесный состав его был непорочный[13], из каменистой, не рожавшей земли (смуглость[14] Праотца отмечена всеми), и он оставался чист и неумышлен.
Змий, взглянув на парня, понял: кисель. Простофиля. Зато Ева. Эта походка…
Решив разом все, Змий начал Историю.
* * *
…Вот уже голосят роженицы, ревут младенцы — ведомо ли теперь, для каких таких целей смешивается мужское и женское?
Австралийские аборигены втолковывают европейским миссионерам, что для удовольствия, что причины ребенка другие, что дитя — без мужского вмешательства, это всякому ясно, когда, вмешательство и когда дитя — связи тут никакой. Духи — вот чьи это дела. Духи рода. Они проникают в тело матери, и мать беременеет. Мы все материнские дети. В словаре тробриандеров[15] отца вовсе нет. А тот, кого по обязанностям к детям и правам европейцы называют отцом, есть не кто иной, как родственник матери, дядя.
Что за странная идея — бракосочетание. Ну ладно, если надо, они обручатся…
Но когда англичане, чтоб улучшить местных свиней, прислали австралийцам породистых боровов, первое, что сделали обращенные в веру, это кастрировали шельмецов-производителей.
Тробриандеры могли бы уличить европейских агитаторов тем, что христиане сами же признают лучшим деторождением безмужное. «Эта дева (девственная земля. — Ю. М.) была образцом другой Девы, — замечает Иоанн Златоуст, — Как эта земля произрастила нам рай, не приняв семян, так и та (Мария. — Ю. М.) безмужно произрастила нам Христа»[16].
Положим, не всякому дано верить в чудеса. Автор «Гаврилиады» был не один, кто усомнился в девственности родов в Вифлееме. Но вегетативное, безмужное, размножение растений, но размножение простейших делением — тут уж факты. Обширный департамент жизни знать не знает отцовства. Довольствуется матерью.
«Так то простейшие», — скажут в возражение.
Не такие простейшие. Есть среди них и ползающие и бегающие.
Когда К. Т. Э. Зибольд, известный зоолог в Мюнхене, показал непорочное зачатие у разных насекомых, его посетил католический архиепископ, чтобы поздравить ученого и высказать свою радость, поскольку «теперь и для девы Марии можно объяснить тот же процесс». Зибольд со вздохом заметит, что на позвоночных этот феномен не распространяется, и что все млекопитающие размножаются исключительно из оплодотворенных яиц.
По крайней мере, насчет позвоночных он ошибался.
В 1958 году сотрудник Зоологического института Академии наук Армении Илья Даревский поймал на берегах Севана ящериц Gacekta saxicola, у которых размножение девственное. Ящерицы относятся к классу позвоночных.
Открытие Даревского, как и всякая крупная новость в науке, было встречено настороженно, но полностью подтвердилось и вошло навсегда в историю естествознания. Впоследствии были найдены и другие такие ящерицы, а всего насчитывают порядка тысячи видов животных, размножающихся исключительно безмужным способом.
В общем, Зибольд правильно информировал святого отца только относительно млекопитающих, на что собеседник мог возразить, мол, всему свое время, откроется и у них. Тогда, я полагаю, Зибольд вынужден был бы отказать архиепископу в этой надежде сочувственно, но определенно: «В таком случае, ваше преосвященство, Ей следовало бы иметь девочку. Тут entweder… oder[17]. Девственно могут рождаться только девственницы».
Что за интерес, какая выгода в безмужнем размножении? Однообразие и скука. Обязательно девочка и вся в мать.
Выгода от того ясная. Вид, состоящий из девственных рожениц, может размножаться ударными темпами. Каждый член общества оставляет потомство, в то время как при участии отцов лишь каждый второй.
Вы лучше ответьте на другой вопрос, противоположный: зачем понадобился мужской пол?
«Двоим лучше, нежели одному, потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их; ибо если упадет один, то другой поднимет… Также если лежат двое, то тепло им, а одному как согреться?»[18] Начиная с двойной спирали ДНК и кончая парами влюбленных, природа подтверждает справедливость слов Экклезиаста. А эволюционным генетикам нет покоя. Зачем их двое, влюбленных-то? Многие ученые считают, что ответа на это глупое «зачем» нет и по сей день.
Казалось, вопрос о «неведомых целях» разрешился, когда пришло время. В тридцатые годы служащий лондонского страхового агентства Р. Э. Фишер, ставший отцом математической статистики и популяционной генетики, показал, что от двух родителей бОльшие возможности комбинирования выигрышной наследственности и эволюция таким путем ускоряется. Разнообразие наследственных комбинаций придает виду эволюционную гибкость, способность быстрее меняться. Есть поразительные тому примеры. Один из них хорошо известен. В Англии ночные бабочки, спавшие днем на стволах деревьев, оказались демаскированными, когда промышленность загрязнила воздух, и стволы из белых стали темными. Вся тысячелетиями отработанная мимикрия теперь ничего не стоила. Ночных красавиц ждало, казалось, неотвратимое истребление. Но — разнообразие наследственности! — в кратчайший срок, за какие-нибудь три-четыре десятилетия, они выдвинули из своей среды путем серии выигрышных скрещиваний темную масть и размножили. Она сделалась преобладающей, и вот, свидетельствуют очевидцы, их уже не различишь на фоне стволов.
Раздельнополое скрещивание сокращает близкородственные связи (хотя и не гарантирует от них). Потомство от близких родственников часто страдает наследственными болезнями, бывает мелким, неловким и умственно отсталым. (Этим пренебрегают ради чистокровности принцев, чистопородности лошадей и собак с их родословными, медалями, гербами, но они-то, чересчур породистые, имеют тенденцию к захуданию.) Кроме того, при двух родителях вредная наследственность может вытесняться. Скажем, генетический порок отца окажется недействительным, если доминирующим по этому признаку будет материнский ген.
Убедительно.
В редакциях есть такая общественная повинность — «свежая голова». Ее исполняют поочередно. Кого очередь, читает весь набранный в номер текст, чтобы вылавливать примелькавшиеся другим глупости.
Убедительно… Сколько ни учит нас жизнь, что убедительное снотворно, все не в прок. «Убедительно» — и мы самоусыпляемся, видим то, чего нет, и не примечаем очевидное. Мы!.. Физики, и те усыпляются. Было сюрпризом узнать, что неон с аргоном мог соединить любой лаборант еще в сороковые — пятидесятые годы за несколько часов, но открыта их соединяемость лишь в 1962 году — такой сильной оставалась вера в «благородство» этих газов. Позитрон, говорят, просто навязывался физикам на протяжении многих лет, но его не распознавали ввиду убедительности пары электроны — протоны. Зато видели своими глазами некие N-лучи, публиковали о них статьи в научных журналах, пока Р. В. Вуд не заявил, что эти лучи плод научной экзальтации, что на самом деле наблюдатели не наблюдали, а совершали подвиг самовнушения, и с тех пор никто их больше не видел.
Человек, никому из биологов ранее не известный, заметил, что все преимущества, о которых говорилось вполне убедительно, относятся к размножению путем скрещивания. Но коль скоро вы ударились в принципы — а иначе что же вы за теоретики! — надо считаться со следующим скромным обстоятельством: скрещиванием-то размножаются не только раздельнополые организмы, но и обоеполые. Притом обоеполые, иначе гермафродиты, имеют примерно вдвое больше возможностей разнообразить свое потомство. Скрещивание плюс разделение полов беднее комбинациями, чем скрещивание без дифференциации. При одинаковой численности дождевые черви (гермафродиты) дают при спаривании вдвое больше сочетаний, чем карпы. Простой подсчет. Пусть в группе десять рыб, максимум вариантов будет, если пять самцов и пять самок. Получим двадцать пять сочетаний. А в гермафродитной группе может спариваться каждый с каждым, получаем: 10х(10—1), деленное пополам, — сорок пять. (Вычитаем в скобках, потому что самооплодотворение запрещено природой. Она и так здесь слишком много позволяет).
Решающий аргумент в пользу раздельных полов, то есть в конечном счете нас с вами, мужчин, бит, простите, дождевыми червями.
На подвох этот указал в середине шестидесятых годов В. А. Геодакян (ныне сотрудник Института биологии развития АН СССР). Химик по образованию, а точнее химик-технолог по коже, меху и дубильным экстрактам, он годился быть «свежей головой» в вопросах теории пола, мог видеть чужие самовнушения, так как не имел той академической натасканности, называемой в обиходе компетентностью, которая предустанавливает, что должно быть, а чего быть не может. (Приятно вспомнить «дилетантизм» двух британцев — Дарвина и Уоллеса, судьбой убереженных от академичности, чтоб было кому истолковать эволюцию естественным отбором, хотя той порой на континенте ряды биологов во Франции, Германии, Скандинавии, Нидерландах изобиловали профессорами, академиками, в общем, компетентной публикой.)
Диковинны мы, верно, со стороны-то глядя. Некие субъекты по телевизионной пьесе оказываются не такими, а сякими, этого достаточно, чтобы в коридорно-кулуарных, служебно-телефонных, пригородно-поездных разговорах означился пик духовной активности. Но вот дело почище — обессмысливаются главные роли в спектакле, устроенном для нашего с вами всеобщего участия природой, и хоть бы что, никто не хватает вас и не требует к ответу: как, мол, дальше-то жить?
Драмы идей… Невидимые миру драмы… Вам воздастся. Геодакян еще будет среди известных мира сего.
«Все приводимые преимущества полового размножения целиком относятся к процессу скрещивания, — пишет с вызовом он. — Целесообразности дифференциации на два пола они не объясняют».
Если же ограничиться вышеуказанными преимуществами, то сидящий на крючке будет отнесен к компании более прогрессивной, чем тот, кто его склевывает и кто насаживает на крючок.
За свою прогрессивность, положим, мы спокойны, и что мужской пол на своем месте — сомнений никаких. Но драма идей может быть разрешена только идеей. Когда римский сенатор восклицал: «Да сгинет мир, но свершится правосудие!» — он в своей несговорчивости был на позициях драматургии идей. Пока строгих оправданий мужскому полу нет, он теоретически вне закона.