2. Маленький, очень маленький человек

2. Маленький, очень маленький человек

Да, все мы выросли из «Шинели» Гоголя. Вот он, маленький человек Акакий Акакиевич Башмачкин. Кто читал «Шинель» Гоголя, а не только слышал о ней на уроках литературы в очень средней школе, тот вспомнит, что в финале повести Акакий Акакиевич поднимается над статусом вечно униженного ничтожества. Да, он это делает после смерти – фантастический прием, гротеск, метафора. Но Бащмачкин становится грозой города, он сдирает шинели с прохожих! Он генерала напугал!..

Почему, если мы выросли из «Шинели», то обязательно из первой части повести?

Ольга Славникова говорит в интервью:

«Недавно к гоголевскому фестивалю я написала ремейк „Шинели“ – рассказ „Shanel № 5“. И вдруг поняла, насколько п?шло истолкование трагедии Башмачкина как трагедии маленького человека. Не было этого у Гоголя! Идеология маленького человека появилась потом, как откат от совка. Жизнь и злоключения частного лица: выпили-закусили, жена бросила, на кухне тараканы. Сужение масштаба личности литературного героя привело к тому, что все важное отдано массовой литературе в игрушки. А массовый автор с удовольствием опошлит то, что было сделано до него. И заработает на этом денег.»

В целом Славникова права: «массовый автор» с удовольствием опошлит хоть Гоголя, хоть Гомера, хоть Славникову. И денег заработает, да. Но речь о другом – почему же «отдана в игрушки»?

В современной прозе сильный, яркий герой практически исчез. Вымер за ненадобностью, как динозавр. Масштаб героя сдулся. Пафос считается недостатком. Мейнстрим отказался от мощных страстей, могучих личностей и сильных порывов, оставив в качестве героя мелкого человечка, в качестве страстей – войну с тараканами на кухне, в качестве жизненно важной проблемы – чирей на правой ягодице… Но куда-то же это должно было деться, ведь природа не терпит пустоты! Фантастика сопротивляется. Ключевое слово здесь: глагол «сопротивляется»! Фантастика – один из редких заповедников, где сохранились деятельный герои и сильные чувства. Масштабные личности, рвущие душу в клочья страсти, над которыми посмеивается эстет-читатель, добровольно кастрировавший свою собственную душу, нашли прибежище в фантастике.

Стоит ли удивляться, что, сопротивляясь «умалению бытия», фантастика ухватилась именно за эти акценты? Смешной космический десантник Петров, спасающий Галактику – это попытка возразить. Потому что читатель устал от мелких людишек. Ему дают в телевизоре в качестве гламурных Гераклов поток ничтожных личностей. Читатель утомился от страстишек величиной с половину мизинца. Он инстинктивно хочет калорийной пищи. А его держат на диете. Ты мелок, говорят ему. Ты жалок. И таким пребудешь вовеки. Нет, отвечает фантастика. Нет и еще раз нет. И если двое мужчин обнимаются, то они не обязательно гомосексуалисты.

Это могут быть два друга после долгой разлуки.

Разумеется, зазнаваться: «Да, да, мы – наследники Гомера!..» – не стоит. Звучит это, мягко говоря, не слишком убедительно, а сакраментальный призыв «Писать лучше надо!» – никто не отменял. Герои в фантастике зачастую карикатурны и однобоки, бушующие на страницах великие страсти местами наивны, местами слабо мотивированы. Все так. И все же, все же – большинство фантастов, каждый в меру своего дарования, возделывает эту ниву, напоминая читателю: не перевелись еще в литературе дружба и любовь. Честь и отвага. Милосердие и самопожертвование. Они есть, рядом с нами, в нас…

Мелкий человек надоел. Утомил. Хочется посмотреть на человека во всем его величии.

Скептики улыбаются. Нежась в цинизме, как в теплой ванне, скептики забыли, что если бы всего этого не было – не было бы и ванны для их уютного скепсиса.