Великий голод

Это — преступление против Человечества, геноцид, приведший к смерти нескольких миллионов людей (точная цифра не известна до сих пор, но не меньше 3,5 миллионов, а реально около 5–7 миллионов человек; некоторые историки приводят цифры в 10–15 миллионов). Причем, в Украине он носил явно выраженный имперский характер, так как украинское крестьянство добивалось, помимо социально-экономических требований, и национальной независимости от имперско-советской России.

Свидетельство итальянского консула из Харькова, города, находившегося в самом центре охваченных голодом районов:

За неделю была создана служба по поимке брошенных детей. По мере того, как крестьяне прибывали в город, не имея возможности выжить в деревне, здесь собирались дети, которых приводили сюда и оставляли родители, сами вынужденные возвратиться умирать у себя дома. Родители надеялись, что в городе кто-то займется их отпрысками.

…Городские власти мобилизовали дворников в белых фартуках, которые патрулировали город и приводили в милицейские участки брошенных детей.

…В полночь их увозили на грузовиках к товарному вокзалу на Северском Донце. Там собрали так же и других детей, найденных на вокзалах, в поездах, в кочующих крестьянских семьях, сюда же привозили и пожилых крестьян, блуждающих днем по городу. Здесь находился медицинский персонал, который проводил «сортировку». Те, кто еще не опух от голода и кто мог еще выжить, отправлялись в бараки на Голодной Горе или в амбары, где на соломе умирали еще 8000 душ, в основном детей. Слабых отправляли в товарных поездах за город и оставляли в пятидесяти-шестидесяти километрах от города, чтобы они умирали вдали от людей… По прибытии в эти места из вагонов выгружали всех покойников в заранее выкопанные большие рвы.

Случаи каннибализма отмечены как в докладах ОГПУ, так и в донесениях итальянских дипломатов из Харькова.

Каждую ночь в Харькове собирают 250 трупов умерших от голода или тифа. Стало замечено, что большое число из них не имеет печени, и эти деяния приняли солидный размах. Полиции удалось схватить охотников за печенью, которые признались, что готовят из этого «мяса» пирожки и торгуют ими на рынке.

Демографические архивы и переписи 1937 и 1939 годов, которые держались до 1990-х годов в секрете, позволяют проследить, как разрастался голод 1933 года. Географически «голодная зона» занимала почти всю Украину, часть Черноземья, богатые долины Дона, Кубани, а также Северный Кавказ и большую часть Казахстана. Около сорока миллионов человек пострадало от голода и лишений. В наиболее затронутых голодом районах, в сельской местности вокруг Харькова, смертность в январе и июне 1933 года увеличилась в десять раз по сравнению со средней смертностью: 100 000 похоронено в июне 1933 года в районе Харькова и против 9000 в июне 1932 года. Нужно ли говорить о том, что далеко не все смерти были зарегистрированы? Сельские районы больше пострадали, чем города, но и города тоже голод не пощадил. Харьков за год потерял 120 000 своих жителей, Краснодар — 40 000, Ставрополь — 20 000.

За пределами «голодной зоны» также нельзя снимать со счетов демографические потери, связанные с недоеданием. В сельской местности вокруг Москвы смертность достигла 50 % в период между январем и июнем 1933 года, город Иваново стал эпицентром голодных бунтов в 1932 году, смертность возросла на 35 % в последние месяцы 1933 года. Иначе говоря, за весь 1933 год в целом по СССР наблюдается увеличение числа смертей — более чем до 6–7 миллионов.

Большая часть этих смертей вызвана голодом, именно с голодом и только с ним связаны минимум 6–7 миллионов жертв развернувшейся трагедии. Крестьянство Украины внесло особо тяжкий вклад в эту «общую цифру», оно потеряло не менее четырех миллионов. В Казахстане от голода умерло не менее миллиона человек, в основном, ведущих кочевой образ жизни. Создавая коллективные хозяйства, людей принуждали к оседлой жизни, при этом они теряли свой скот. На Северном Кавказе и в районах Черноземья тоже насчитывается более миллиона погибших…

Но вот вопрос: наши народы допустили к власти коммунистов, создавших СССР, только потому, что коммунисты обещали народу более высокие зарплаты, чем на Западе. Вместо этого они организовали Голод, в котором наши народы стали есть себе подобных — за неимением другой пищи. Спрашивается: кому нужен такой СССР, превращающий людей в каннибалов?

Никто и вопросом не задавался: а когда вообще на Руси люди ели друг друга? Да никогда. Это коммунисты и колхозы их довели до этого даже не животного, а — слова не найду — состояния. Ни в одной летописи, даже в самые жуткие для Руси времена, подобного не описано. Руси 1200 лет, и только при коммунистах, в СССР, наш народ стал жрать друг друга. Колхозы СССР начали свое унылое существование с того, что колхозники стали жрать трупы колхозников.

Православные жрут православных. Нет такой заповеди Библии: не ешь ближнего, не жри человека. Вроде не грех. Потому что даже в первобытных обществах Ближнего Востока такого не было. Не стало это 11-ой заповедью, заповедью от каннибализма, данной Богом Моисею, ибо даже в те древние времена люди до такого состояния не опускались. А мы в СССР опустились.

И что самое показательное: в СССР коммунисты жрали коммунистов, варили в кастрюлях мясо членов партии. Но куда больше было съедено трупиков померших от голода детей. Коммунисты лишили людей коров, овец и свиней. Лишившись этого, люди стали пожирать все съедобное в экосистеме: съели всех кошек, собак, крыс, волков, червей — вообще всю плоть своей экосистемы. Ничего не осталось, кроме коры на деревьях, которая стала единственной пищей, как пишет очевидец событий писатель Андрей Платонов. Неизбежно люди из хищника в СССР впервые в истории Человечества перешли в другую экологическую нишу: стали падальщиками. На фоне полного отсутствия плоти для еды единственной альтернативной коре деревьев стала плоть умерших людей, единственный источник питательных веществ. Деревенские семьи стали есть своих детей, которые первыми умирали от голода. Ибо хоронить детские трупы было неоправданным расточительством — их съедят соседи или бесящиеся от голода редкие еще живые дикие звери.

В СССР наш народ потерял человеческий облик. До САМОГО ДНА БЕЗДНЫ — до массового многотысячного трупоедства — пал в истории Человечества только один-единственный тип чело века — это советский человек.

Ниже — только несколько писем того времени, которых много в 1990 году опубликовал журнал «Родина». Прочитайте. Об этом нужно знать и помнить. Помнить о том, как выглядит Голодная Смерть антинародного СССР. А она — эта наша Смерть — имеет свое лицо.

Милый дядя.

К Таниным безотрадным словам я еще хотела бы добавить много безотрадного, но «боюсь, как бы гусей не раздразнить», да и вас не разочаровать, — ведь вы такой оптимист, верите в то, что достаточно быть здоровым и живым, а в остальном «всяк человек кузнец своего счастья».

Ой, как мы раньше в это верили, а теперь ни-ни. Ты хочешь, а кто-то заставляет делать иначе. Тебе грустно, а велят радоваться и т. д. Но это еще пустое. А самое главное, у нас голод, люди мрут как мухи; хоронят их не единицами, а возами, в 50–60–70 человек сразу в одну яму. Где были ямы, мельница, лесопильные овраги — там новые могилы, зарытые на две четверти. Собаки разрывают и на этой почве бесятся. На этой неделе бешеные собаки искусали 13 человек. Лечить нечем. Ужас, ужас, ужас… Прожила день, ночь, слава Богу. Даже жить не хочется. Да простит Вас Бог. Простите за небрежность письма. Темно, керосина нет.

Ваша Нина

Область сильно голодает, особенно северные округа. Сеять почти никто не собирался, так как семян нет: все было отобрано по продналогу. Весной власти из одной станицы посылали казаков в другую, иной раз верст за сто за получением семян, но, обыкновенно, прибывавшие туда не только никаких семян не находили, но встречали жителей, едущих за семенами чуть ли не в их станицу… Людоедство — факт, установленный даже в Новочеркасске, где продавали котлеты из человеческого мяса. Наблюдаются кошмарные сцены убийства матерями своих детей, чтобы не видеть их мучений, а затем самоубийства.

Сообщающий знает два факта, когда в одном случае мать отравила всю семью, а в другом — задушила двенадцатилетнего сына.

Смертность приняла громадные размеры, особенно это заметно на железнодорожных станциях, где в день умирают десятками.

Покойники на кладбищах лежат в очередях, ожидая похорон, а привозимых из больниц, без гробов, сваливают в кучи, где они лежат по несколько суток.

…Плохо, жрать нечего, абсолютно нечего. У кого есть кое-что, проживает, отдает за крошки хлеба. Так, например, мы за зиму прожили 2 подворья, а за зиму ни разу не были сыты, а у кого ничего нет, тот обречен на голодную смерть.

Охота на сусликов, собак — явление обыкновенное. Недавно приехала из Н-ской станицы… и рассказала, что две женщины (она называла их, но я забыл) убили отца и у них при обыске нашли человечье мясо, засоленное в кадушке, а жена Н. ела мясо своего умершего ребенка. Вообще на почве голода столько можно собрать материалов, что и бумаги не хватит.

Дорогой Сергей Владимирович!

Здесь голод. …Из наших в селе все умерли. Конюховы — все 11 человек. Включая Вашу любимую Свету. Морочко — все 8. Антонюки — все 8. С Николаем и Сергеем Сергеевичем. Все Черноусы, Макарьевы, Бобко, Слепневы. Из Токаревых остались только Мария Ивановна и Софья. У Толмачевых — один Василий Петрович. У Стефанских — остались две дочери, вчера умерла мать. У меня тоже все умерли, остался из 9 только я один. Поэтому Вам и отвечаю за отца. Он умер 19 августа. А мама с Лизой и Машей умерли втроем 16 августа, в один день. Я их сам хоронил, потому что отец не смог подняться.

Все умерли, жизнь кончилась. Умерли здесь почти все, а кто еще не умер, тот все равно умрет. Я пишу Вам и плачу. Извините за смазанные строки. Я не знаю, что мне делать.

Есть нечего. Три дня назад на шел в лесу гриб — это вся моя пища за неделю. Съедены все кошки и собаки. А крысы куда-то исчезли. Я съел ремни и ботинки, пытаюсь есть одежду из льна и кору деревьев. Больше ничего нет. Меня тошнит плохой зеленой рвотой со вчерашнего дня, а потому я наверно тоже умру, хотя не хочу в это верить. Родных перед смертью тоже тошнило зеленым.

Мы все умрем. Такова воля Божья. Молитесь за нас.

Дорогой Всеволод Львович!

Я знал, конечно, что голод обрел невиданный размах, но когда я приехал с продуктами к своим родителям в станицу Нечаевскую, то вообще никого там не нашел. Не только родителей и родственников, а вообще ни одного человека. Все или почти все вымерли и в соседних станицах. Пустые хаты, как будто Мамай прошел со своими татарами.

Мне рассказали люди, еще живые (я отдал им все продукты), что здесь было много случаев трупоедства. Часто родители съедали трупы детей, которые быстрее всего умирали от голода. На них доносили и их расстреливали. Про мою станицу сказали, что там многие были трупоедами. Не хочу страшного думать о родных.

Это мерзко, но и то, что тут происходило, выше всякого понимания. Съели все, что только походит на еду. На деревьях нет коры, ее содрали и съели. Я до сих пор не могу понять, как могла умереть с голоду вся моя родня, живя в таком богатейшем крае и без войны, без всяких природных катаклизмов. Мне казалось такое невозможным, когда я сюда ехал, а когда увидел все своими глазами, то стал думать по-другому.

Вы спрашивали, как поживает моя станица. Так вот ее больше нет. Все умерли с голоду. Около 2000 человек. Все, кого я знал еще ребенком. Никого не осталось. Ни одного.

Я не знаю, как жить. Все исчезло, ничего нет из того, что было мне Родиной. Пустые хаты, ни одного человека. Умерли все. Остался только я один.

Отрывок из «Бабьего яра» Анатолия Кузнецова:

Мы им: колхозы или смерть. Они на это: лучше смерть…

Нам, коммунистам, выдавали по талонам, чтоб не сдохли, немножко, деревенским активистам тоже, а вот что ОНИ жрут — это уму непостижимо. Лягушек, мышей уже нет, кошки уже ни одной не осталось, траву, солому секут, кору сосновую обдирают, растирают в пыль и пекут из нее лепешки. Людоедство на каждом шагу… …Сидим мы в сельсовете, вдруг бежит деревенский активист, доносит, в такой-то хате девку едят. Собираемся, берем оружие, идем в ту хату. Семья вся дома в сборе, только дочки нет. Сонные сидят, сытые. В хате вкусно пахнет вареным. Печка жарко натоплена, горшки в ней стоят.

Начинаю допрашивать:

— Где ваша дочка?

— В город поихала…

— Зачем поехала?

— Материала на платье купить.

— А в печи в горшках что?

— Та кулиш…

Выворачиваю этот «кулиш» в миску — мясо, мясо, рука с ногтями плавает в жире.

— Собирайтесь, пошли.

Послушно собираются, как сонные мухи, совсем уже невменяемые. Идут. Что с ними дальше делать? Теоретически — надо судить.

Но в советских законах нет такой статьи — о людоедстве — нет! Можно — за убийство, так это ж сколько возни по судам, и потом голод — это смягчающее обстоятельство или нет? В общем, нам инструкцию спустили: решать на местах.

Выведем их из села, свернем куда-нибудь в поле, в балочку, пошлепали из пистолета в затылок, землей слегка присыпали — потом волки съедят.