Письма Новороссии: Джон Баддэли

19 july 1889

St. Petersburg, Russian Empire

Дорогой сэр!

Не могу не поблагодарить вас за то внимание, которое вы оказываете моей скромной персоне.

На самом деле моя роль в некоторых событиях несколько преувеличена нашими общими друзьями. Пальма первенства в этом принадлежит, безусловно, нашему обаятельнейшему полковнику Джею «Дарджиллингу» Кронину, он слишком добр был ко мне еще во время наших совместных скитаниях по высокогорным закоулкам Кавказа. Но я должен заявить вам без обиняков, что вряд ли смогу удовлетворить и ваше естественное для редактора столь крупной и уважаемой общенациональной газеты любопытство, и ваш интерес к тому, что вы называете «экстраординарными событиями». Я уже имел честь разъяснить суть дела вашему поверенному в делах, мистеру Игнацы Ястржембскому (правильно ли я написал его фамилию? Признаться, имена иностранцев мне всегда давались худо), но вы настаиваете, поэтому я объяснюсь подробнее, хоть это и не с моих правилах. Да и этос журналиста тоже кое-чем обязывает.

Да, я действительно не только был знаком с умершим около месяца назад мистером Джоном Джеймсом Хьюзом, но также имел удовольствие пользоваться его обществом, и, смею надеяться, – доверительным отношением ко мне. Мне передавали, что будто бы покойный мистер Хьюз отзывался обо мне как о единственном близком друге своем в Санкт-Петербурге. Должен ответственно заявить, что при всей приятности такого предположения, это не совсем так. На самом деле, разделить со мной честь именоваться «близким другом» мистера Хьюза, должен по праву преподобный Артур Риддл. Поистине загадка (вот и каламбур готов), каким образом этот скромный капеллан портовой часовни, обычного Seamen House в Кроншдадте смог буквально за пару лет из захолустья, пусть и недалекой от столицы империи, но все-таки скучной и бесперспективной в служебном положении, морской крепости, заслужить пост помощника настоятеля петербургской церкви Иисуса.

Я узнал его уже после того, как он перебрался в русскую столицу и каким-то образом через служащих «Русской компании» (вы ведь знаете, что «Мусковиты» еще в древности выхлопотали себе у русских царей и наших монархов право назначать священников в факториях, а следовательно, все они некоторым образом служащие этой уважаемой фирмы) свел знакомство с Джоном Хьюзом. Должен заметить, что мистер Артур Риддл из числа тех наших добрых англиканских священников, которые меньше всего похожи на служителей церкви, но зато полны черт светских, вполне бонтонных прожигателей жизни, рано понимающих цену хорошему столу, доброй чарке портвейна и послеобеденной сигаре. Отменного чувства юмора и жизнелюбия человек, он, безусловно, являет собой тип англиканского капеллана, свято убежденного, что Господь говорил с миром людей по-английски. Он хорошо знаком британцам. Вы можете встретить его по всему свету – от Портсмута до Бомбея, и от Порт-Саида до Кейптауна. К сожалению, такие люди редко делают сколько-нибудь значительную карьеру, они редко женятся, а если уж и связывают себя узами брака, то, как правило, неудачно, обременяя себя сварливой женой, а мир – огромным количеством детей женского полу. Да подаст Господь мистеру Риддлу милостей со своего стола. Он на редкость замечательный собеседник, то, что русские называют «душа компании» (an soul of society).

Как вам должно быть докладывал господин Ястржембский с моих слов, мистер Хьюз в последние годы жизни имел обыкновение больше жить в русской столице, нежели подле своих заводов и рудников на Юге России. Дело, которым он занялся по поручению влиятельнейших семейств нашего Альбиона в весьма уже солидном возрасте, будучи обременен большою семьею, а также, увы! – долгами, – стало со временем утомлять его. Что, по моему мнению, вполне естественно, если учесть, что ко времени своей внезапной кончины, достопочтенный Джон Хьюз занес в архив своей жизни 75 полновесных лет.

Управляющий заводами Новороссийского общества любил наезжать в Санкт-Петербург и подолгу живать в Северной Пальмире, как не без пафоса любят называть свою столицу русские. Компания имеет в этом причудливом городе, выстроенном в причудливом же месте чудаковатым русским царем Питером Великим, просторный офис и большую квартиру, которую занимает сын старого Хьюза. Прихотью отца он его полныйтезка – Джон Джеймс Хьюз. Что создает порою определенные неудобства тем, кто ведет дела с этой компанией в России. Джон Джеймс-младший исполняет должность управляющего санкт-петербургским офисом Новороссийского общества. Но давно уже сложилось так, что он играет для компании роль своеобразного супервайзера, что не очень нравилось его покойному отцу при его жизни.

Старый валлиец тяготился таким положением вещей, когда, он практически с нуля создавший производство в дикой степи, вынужден был оглядываться на старшего сына в сношениях с метрополией и Советом директоров Новороссийского общества в Лондоне. Возможно, поэтому отношения между двумя Джонами Хьюзами были, как мне кажется, несколько натянутыми. Старший не любил останавливаться в доме у младшего, предпочитая отель «Англетер», которому отдавал предпочтение и ваш скромный респондент. Само название будто толкало британцев в объятия этого дома. К тому же в ресторане отеля подают недурного копченого угря (почти из Темзы, как любил в иные времена шутить преподобный Риддл) и устриц, коих доставляют из разбросанных вдоль всей Невы садков. Впрочем, я отвлекаюсь, – виной тому болезнь журнализма, изрядно запущенная к тому же.

Там, в ресторане «Англетера» я и был однажды представлен мистеру Юзу. Насколько я помню, произошло это благодаря милейшему князю Петру Аркадиевичу Кочубею, всемирно известному светилу минералогии, коей и я, как и всякий девонширец, отдал дань увлечения в былые годы.

Мы быстро сошлись, и довольно коротко, если так вообще можно говорить о нас, британцах. Впрочем, классическую сдержанность, славный островной «understatment», довелось проявлять только мне. Мистер Хьюз в паре с мистером Риддлом очень быстро доказали мне, что валлийцы недаром считаются самыми эмоциональными людьми королевства. Если не считать ирландцев, конечно. Но то уж совсем исключительный случай. Вместе мы провели немало приятных вечеров в отеле, клубе, на пикниках. Мистер Хьюз терпеть не мог безводного лета в степи подле своих рудников и заводов, ибо силы диавольские, несомненно, придумали это место для того, чтобы гробить здоровье подданных Ее Величества. Поэтому в последние годы своей жизни наш валлиец предпочитал с Пасхи по Рождество вести жизнь завсегдатая общества британской колонии. Как известно, мистер Хьюз так и не сумел уговорить переехать на жительство в Россию все свое семейство. Отсутствие жены тяготило его, но, кажется, ровно в той степени, в какой оно тяготит вообще человека староанглийской закваски. Вместе с тем, нельзя не признать, что подобная свобода распоряжаться только собой может давать благонамеренному джентльмену и известные выгоды.

Вы спрашиваете меня каким, он был, и что я могу рассказать о его жизни. Что ж, не считая себя вправе давать оценку личности покойного, могу только сообщить вам, что мистер Хьюз был человеком общительным, я бы сказал, не боясь слыть не слишком сдержанным, что он был человеком экспрессивного склада. Очень сентиментален, временами плаксив, но все эти свойства в нем сочетались, как это часто бывает с жесткостью характера, а порой и жестокостью поступков. Но, de mortibur aut bene aut nixi. Он неоднократно рассказывал мне и преподобному Риддлу, что в детстве не смог получить школьного образования, и по бедности семьи (нам журналистам, как никому известна унизительная бедность валлийцев – рудокопов и литейщиков, не так ли?) вынужден был чуть не младенческих лет приобрести статус «pit boy», по десяти часов находясь в шахте, раздвигая и затворяя дверцы вслед за вагонетками с углем. Его отец, кузнец, впоследствии мастер на прокатном стане, пожалел маленького Джона и забрал его из бездонных недр рудника в адское логово одного из многочисленных заводов городка Мертир-Тидфил. Там, у кузнечных горнов, паровых молотов и прокатных валков и прошли отрочество и юность мистера Хьюза. К сожалению, за усердным освоением ремесла, он так и остался полуграмотным человеком, едва умеющим разбирать печатные буквы заголовочных шрифтов, и абсолютно чурающегося письма. Мне кажется, что именно эта нелюбовь к эпистолярным занятиям и привела мистера Хьюза к тому, что он не смог лично доносить до общественного разума свои неординарные деяния.

О его зрелых годах и занятиях довольно хорошо известно, что и нашло отражение в тех немногих некрологах, коими общество и товарищи по ремеслу и партнеры по бизнесу сочли возможным почтить память этого без сомнения достойнейшего сына Уэльса и подданного Короны.

О его персоне скажу еще только, что он очень увлекался валлийской народной мифологией, и той частью английских легенд, которые родились в сумрачных родовых замках Тюдоров и Пендрагонов. Рыцари круглого стола, король Артур, королева Гвиневра – все они вдохновляли его душу и возбуждали восторг воображения. Особенно были им любима легенда о мече Экскалибуре, и кузнецах его выковавших. Он говорил валлийцах, как о древней расе кузнецов и воинов, призванных Господом научить народы кузнечному и оружейному делу. Преподобный Артур Риддл, сам валлиец и отменный знаток тамошнего фольклора не раз при мне читал старому Хьюзу легенды своего племени.

С домочадцами (сыновьями и внуками) он был в целом ровен и предупредителен, с прислугой ласков, иногда – до фамильярности. Сказывалось простое происхождение мистера Хьюза. В целом же он был любитель радостей жизни. Но не в роде, конечно, Фальстфа, ни в коем случае не жуир и не бонвиван, чтобы не утверждали злопыхатели.

С тяжелым сердцем я вспоминаю день его кончины – внезапной, и в известном роде, трагической. По этой причине позвольте мне, дорогой сэр, не касаться подробностей того дня, начавшегося в привычном для нашей маленькой компании, состоявшей из господ Хьюза, Равельона, Риддла, и вашего покорного слуги, тоне, и завершившейся тем, что смерть показала нам свой уродливый и неизбежный лик. Позволю себе только с негодованием отвергнуть все слухи, которыми недобросовестные собратья по перу позволили себе окружить столь прискорбное происшествие. Никаких безудержных возлияний, бледных кордебалетчиц и разудалых гонок вдоль Невы на русской «Troyka», разумеется, не было и не могло быть. Господь призвал к себе достопочтенного Джона Джеймса Хьюза во время степенной прогулки после дружеского обеда, кончина его наступила вследствии обширного апоплексического удара и геммороидальной колики, что не удивительно, ибо исполнительный директор Новороссийского общества был человеком сложения солидного и даже тучного.

На этом, cэр Томас, позвольте мне закончить свое непростое письмо. Вспоминать об этих событиях, и о смерти человека, удостоившего меня, скромного корреспондента «Стандард» благосклонностью и дружбой, все еще тяжело и прискорбно.

Искренне ваш,

Джон Б. Баддэли