9 января 2008 года Януш Тазбир о сарматах Чёрная легенда польской шляхты — это дело рук священников

9 января 2008 года

Януш Тазбир о сарматах

Чёрная легенда польской шляхты — это дело рук священников

http://www.dziennik.pl/opinie/article10458…elo_ksiezy.html

Janusz Tazbir o SarmatachCzarna legenda polskiej szlachty to dzie?o ksi??y

Роберт Мазурек: — Раз карнавал (период балов, празднеств, развлечений с Трёх Королей (6 января) до Пепельной среды (первый день Великого поста) — прим. перев.) — то и сарматы, кто же умел развлекаться, если не они?

Януш Тазбир: Ну, да, таково всеобщее убеждение, что эксплуатируемые крестьяне тяжко трудились, а шляхта только развлекалась. Так вот, шляхта, я не говорю о магнатах, тоже трудилась, обычно управляя имением. И развлечения могла себе позволить только тогда, когда не было полевых работ. Тогда, действительно, развлекались.

Р.М.: — Принято считать, что поляки были исключительно буйные и аморальные.

Я.Т.: — Это преувеличение! В XVII веке наиболее пьющим народом в Европе считались немцы, которые упивались пивом, вином, водкой. В Польше, конечно, пили много, но нет никаких доказательств, что больше, чем в других странах.

Р.М.: — Пила только шляхта?

Я.Т.: — Нет. Один из итальянских путешественников даёт иностранцам совет — не перемещаться по Польше в субботу и воскресенье после заката, потому что пьяные крестьяне на дорогах нападают на проезжих. Семья мазовецкого шляхтича, который не в сеймовый и не торговый день отправился в корчму и там был убит, не могла рассчитывать на наказание преступников, потому что — а чего этот шляхтич туда попёрся.

Р.М.: — По свидетельству Пасека и Китовича, водка лилась рекой.

Я.Т. — Шляхта пила мёды и вина, впрочем, не только венгерские, пили также горилку и пиво. Но пили не только на балах, на сеймах тоже, магнаты поили шляхту, чтобы «правильно» голосовала. Рассказывали о шляхтиче, который упился так, что упал на улице, его лизали собаки, а он отмахивался: «Целуй, не целуй, а я всё равно не позвалям!».

Р.М.: — Некоторые возвращались с сейма в течение месяца, не трезвея.

Я.Т.: — Наверняка, останавливались по дороге в имениях. Придерживаться традиций старопольского гостеприимства было легко, так как ни размещение, ни прокормление гостя не составляло трудности. Шляхетские имения были расположены далеко друг от друга, из-за чего, между прочим, люди не знали, что в мире творится. Поэтому, хотя с середины XVII века начала расти ксенофобия, всё-таки каждого иностранца и гостя встречали с радостью, потому что он приносил известия из большого мира. Даже когда подписывали контракты с еврейскими арендаторами на содержание корчмы, то среди обязанностей, кроме платы, было и сообщение господам всяких новостей.

Р.М.: — Евреи в качества СМИ?

Я.Т. — Потому что у евреев останавливались гости, так что они больше всех знали о том, что происходит в мире. С тех пор мир несколько изменился. Я всегда рассказываю студентам, что об открытии Колумбом Америки узкий круг польский элиты узнал через несколько лет, а через несколько часов после кубинского кризиса варшавяне уже выкупали муку и сахар.

Р.М.: — Возвращаясь к сеймам. Где останавливались шляхтичи?

Я.Т.: — Сеймы длились недолго, несколько дней, и происходили обычно в костёлах. Но поскольку часто доходило до драк, то перед сеймом из костёла выносили Святые Дары, чтобы не случилось святотатства. Кстати, осознаёте ли вы, каким великим ищобретением была авторучка?

Р.М.: — Я чувствую в вашем вопросе какую-то хитрость.

Я.Т.: — Дело в том, что в австрийском парламенте дрались чернильницами. Представляете себе? (смеётся) Но я говорил о сеймах. Так вот, магнатам приходилось тратиться не только на выпивку, но и на закуску. Вы помните рассказ Китовича о том, как один из шляхтичей, не зная, куда положить раздаваемые горячие вареники, подставил шлем? Иезуиты, которые могли доказать всё что угодно, писали, что в этом проявляется добродетель христианского милосердия, поскольку богатый делится с бедным.

Р.М.: — Покупка голосов была проявлением милосердия?

Я.Т.: — Естественно. (смеётся) Впрочем, иезуиты придумали множество таких теорий. Например, трибуналы были известны своей продажностью, а адвокаты — взяточничеством. Кшиштоф Опалиньский писал брату Лукашу, что на осле, нагруженном золотом, всегда можно въехать в суд». Иезуитов очень беспокоило, что иноверцы, которых, впрочем, было в судах всё меньше, не брали взяток.

Р.М.: — Это, действительно, страшно.

Я.Т.: — Но иезуиты и этому нашли объяснение. Томаш Млодзяновский, автор двухтомного сборника длиннейших проповедей, ах, кому удалось это одолеть…

Р.М.: — Вам, пан профессор?

Я.Т.: — Я справился. И в одной из проповедей Млодзяновский объясняет, что иноверцы не берут, потому что их дьявол не искушает. А не искушает он потому, что они — будучи еретиками — и так пойдут в ад, так что дьявол все усилия направляет на католиков. (смеётся)

Р.М.: — Логично. Прав был отец Млодзяновский.

Я.Т.: — Конечно, был прав. (смеётся)

Р.М.: — Насколько велика была разница между в образе жизни магнатов и шляхты?

Я.Т.: — Магнаты чаще развлекались, пили другие напитки, но между этим группами существовала связь, взаимопроникновение. Наряды сначала носили магнаты, потом шляхта, а потом — через лакеев — и крестьяне. Известна история одного из магнатов, который явился на сейм в великолепном голубом жупане, украшенном бриллиантами. На очередном сейме в подобных жупанах, может, не таких богатых, были уже многие. Недовольный этим магнат отдал свой жупан повару. (смеётся) Тогда шляхта раздала свои наряды поварам (смеётся), лишь бы не носить того, в чём ходит прислуга. Впрочем, мещане в своих нарядах тоже подражали шляхте. Даже меннониты — секта с достаточно суровыми нравами, которая пришла в Польшу из Нидерландов — через некоторое время забросила свою серую одежду и стала носить разноцветную.

Р.М.: — На наряды тратили много денег?

Я.Т.: — Да, но значительно дороже они обходились мужчинам, вот как. Женщины сидели дома, а мужчины бывали на сеймах, так что приходилось тратиться на наряды и украшения.

Р.М.: — Откуда взялся миф о саксонской эпохе, когда только ели, пили и веселились?

Я.Т.: — Из-за тогдашнего процветания.

Р.М.: — Процветания? В школе меня учили, что, начиная со шведского потопа, Польша несла огромные потери, а саксонская эпоха — это катастрофическая по своим последствиям Северная война.

Я.Т.: — Парадоксально, но абсолютное разрушение государственного аппарата стало причиной роста материального благополучия. Просто налоги были настолько невелики, да их и не платил почти никто, что большинство денег оставалось в руках шляхты. В конце XVIII века в течение всего Четырёхлетнего Сейма спорили, какие пуговицы должны быть у стотысячной армии, которую, конечно, так и не собрали, потому что денег хватило только на 60 тысяч плохо вооружённого войска. Шляхта во время разделов сразу же почувствовала, что такое высокие налоги, и оказалось, что оккупанты умеют собирать их куда лучше, чем польское государство в XVIII веке.

Р.М.: — Значит, всё пропили во времена Саксонской династии?

Я.Т.: — Нет, следует помнить, что ширилась благотворительность, строили новые монастыри, костёлы и замки. Шляхта вкладывала в это деньги, потому что часто ей некуда было деньги девать! Насколько саксонская эпоха была проклятием для государства, настолько она позволила вздохнуть шляхте. Шляхта собирала культурные ценности, а построенные ею монастыри имели богатые библиотеки. Многое из этого впоследствии было разграблено.

Р.М.: — Но грабили ещё раньше, во время шведского нашествия.

Я.Т.: — Это был первый запланированный и педантичный грабёж культурных ценностей. Пытались даже забрать колонну Зигмунта, только не знали, как её вывезти. Честно говоря, если бы не международный скандал, мы могли бы спокойно оставить у себя все экспонаты привезённой к нам выставки «Искусство Вазов», потому что они происходили из Польши.

Р.М.: — А может, и надо было?

Я.Т.: — Один раз мы так сделали, когда в 1953 году чехи дали нам на время рукопись Коперника "De revolutionibus», а мы потом их поблагодарили за столь щедрый дар и не вернули. Бедные чехи в рамках заботы о дружбе социалистических народов ничего не могли сделать.

Р.М.: — Однако, чёрная легенда о падении польских нравов должна была иметь какие-то основания.

Я.Т.: — Её создали священники, которые в своих проповедях клеймили пьянство как национальный порок, иной раз слегка преувеличивая его размеры. И, наконец, с XVIII века оккупанты собирали и распространяли аргументы против поляков. Анархия, религиозная нетерпимость с раздутым сверх меры торуньским делом 1724 года.

Р.М.: — Вы говорите о беспорядках, когда протестанты разгромили иезуитскую коллегию а суд приговорил девятерых из них к смертной казни? Почему вы называете это дело раздутым?

Я.Т.: — Потому что такие инциденты, к сожалению, имели место во всей тогдашней Европе, но только в этом случае дошло до серьёзного вмешательства иностранных государств, в том числе, Пруссии и России.

Р.М.: — Планировалась даже военная интервенция.

Я.Т.: — Известия о беспорядках распространяли как пример религиозной нетерпимости. К этому прибавляли анархию, polnische wirtschaft.

Р.М.: — Я думал, что polnische wirtschaft — это понятие XIX века.

Я.Т.: — Оно было известно уже в XVIII веке. Все эти недостатки поляков должны были доказать, что их государство должно было пасть. Между тем, Польшу погубили недостатки государственного устройства, а не национальные пороки. В их описании также пользовались старыми штампами. Один из французских путешественников пишет, что замёрзшая польская шляхта распарывает животы крестьянам, чтобы согреть ноги. Может, это и правда, потому что ходили такие слухи, но как раз о французских дворянах XVI века! В Польше такие случаи не отмечены. С одной стороны, рассказывали о тяжёлой жизни польских крестьян, а с другой стороны, Екатерина II сердилась, что не должно существовать польское государство, потому что туда массово бегут крестьяне из России.

Р.М.: — Когда возник сарматский миф?

Я.Т.: — Он был создан в XVI веке, а в следующем столетии стал частью идеологии всей шляхты. Он распространялся не только через политическую литературу, но и через священников, проповедовавших отеческий долг шляхты по отношению к подданным, которые не являются рабами, хотя и служат шляхте.

Р.М.: — Но почему именно Сарматия? С чего это взбрело в голову польским шляхтичам?

Я.Т.: — Эта теория нашествия древних сарматов подчёркивала исключительность шляхты, которая считала себя отдельным народом. Отсюда и упрёки классиков марксизма, мол, что же это была за Польша, если она была не в состоянии полонизировать ни евреев, ни русинов, ни немцев?! А дело в том, что шляхту вообще не интересовало, на каком языке говорят «эти», которые в этническом плане были ей совершенно чужды. Возник шляхетский народ, насчитывавший около 10 % популяции, то есть совсем немало.

Р.М.: — Поляков, имевших избирательное право было в два-три раза больше, чем англичан или французов. Мы можем этим гордиться.

Я.Т.: — А ещё мы можем гордиться политической идеологией шляхты, утверждавшей, что политическая оппозиция не есть преступление, — как это было в России — но, наоборот, добродетель, гражданский долг. Противостоять королю, который хотел бы уничтожить свободу шляхты, считалось обязанностью и поводом для гордости. Этот принцип, что власть не дана от Бога, но избрана гражданами, просияла совершенно иным светом во время разборов и национальных восстаний против царей и императоров.

Р.М.: — Это ваша знаменитая теория, пан профессор.

Я.Т.: — Я весьма гордился своим авторством, а потом прочитал, что то же самое в 20-х годах прошлого века писал Вацлав Собеский, а ещё позже я прочитал, что то же самое писал Мауриций Мохнацкий в 30-х годах XIX века. Тогда я и создал теорию, что большинство открытий в гуманитарных науках происходит от незнания истории вопроса. (смеётся) Когда-то я написал, что было бы, если бы был только один раздел. Тогда было бы очевидно, что мы пали вследствие своих недостатков. Между тем, реформами, Конституцией 3 Мая, восстанием Костюшко мы доказали, что мы способны как-то исправить своё государство и бороться за него. И этой теорией я тоже очень гордился, пока не прочитал, что в конце XIX века то же самое писал Кожон (смеётся).

Р.М.: — Сарматская эпоха ассоциируется с упадком литературы.

Я.Т.: — Это миф эпохи Просвещения. Ведь сарматизм принёс расцвет поэзии, особенно патриотической, а благодаря дневникам способствовал возникновению совершенно нового литературного жанра — шляхетского сказа, мастером которого был Хенрик Жевуский. У нас есть также оригинальный, вызывающий восхищение за границей гробовой портрет, невероятно веристский. Этого нет ни в одной европейской стране.

Р.М.: — Но читать стали меньше.

Я.Т.: — Скорее, печатать стали меньше. Читали рукописи. Между прочим, из-за этого впоследствии возникли споры о подлинности «Дневников» Пасека.

Р.М.: — А также дискуссии о том, какая версия «Дневников» Китовича ближе к оригиналу.

Я.Т.: — Вот именно. Между прочим, падение Речи Посполитой стало причиной публикации множества дневников. Ранее опасались издавать их, чтобы не оскорбить магнатов. То же самое мы наблюдали совсем недавно, когда были опубликованы воспоминания высокопоставленных чиновников ПНР, уверяющих, что если бы им дали ещё поправить, то они бы подняли Польшу на небывалую высоту!

Р.М.: — Неплохое сравнение.

Я.Т.: — Потому что дневники похожи: оправдывают авторов и критикуют всех остальных. Интересно, Раковский, действительно, писал свои дневники вот так, день за днём, все эти годы? Но не только дневники вызывали сильные эмоции. Кажется, больше всего волновала знаменитая «Liber chamorum» Валериана Неканды Трепки, в которой приводился список плебеев, изображающих из себя шляхтичей. Это была книга запрещённая, анонимно распространявшаяся в рукописных копиях, потому что никто не отважился напечатать. Это не удалось даже в межвоенной Польше! А в ПНР множество известных особ бросились читать списки в этой книге, искали свои фамилии и с облегчением вздыхали, если их там не было.

Р.М.: — Это было так важно?

Я.Т.: — Не забывайте, что возрождение шляхетства началось ещё в 70-е годы прошлого века.

Р.М.: — Это высмеял Груза в «Сорокалетнем», показав, как инженер Карвовский вешает портрет предка.

Я.Т.: — Издавались геральдические сборники, появились перстни с гербами. Ожил шляхетский снобизм.

Р.М.: — А теперь вошли в моду титулы.

Я.Т.: — Шляхта не имела права принимать иностранные титулы, так что вместо «фон» или «де» перед фамилией величалась чином, часто фиктивным. Чашник, стольник — это были должности, de facto не существовавшие. Я здесь вижу некую аналогия с современностью, когда царит безумная титуломания. Я знаю одного из руководителей Комитета Научных исследований, которого спросили, как к нему обращаться. «Председатель?». «Я не председатель». «Может, профессор?». «Я лишь доктор». «Так как же?». «Обращайтесь просто — господин министр», — ответил он совершенно серьёзно.

Р.М.: — Невероятно скромный человек.

Я.Т.: — (смеётся) Эти шляхетские должности переходили по наследству, так что воеводич — это был сын воеводы, воеводович — это уже внук воеводы. (смеётся) И это тоже повторила ПНР, в 70-е годы была секретная инструкция о специальном снабжении потомков высокопоставленных партийных чиновников.

Р.М.: — ПНР щедро заимствовала сарматские традиции.

Я.Т.: — И чем больше углублялась пропасть между номенклатурой и остальным обществом, тем охотнее и чаще говорилось о полной демократии. Магнаты тоже морочили шляхте голову лозунгами о равенстве, а когда в одной из сеймовых конституций появилось определение «младшей шляхты», поднялся такой крик, что пришлось всё менять и перепечатывать. Чем больше увеличивалась разница между магнатом и деревенским шляхеткой, который сам пахал землю, но в начале борозды втыкал саблю, там громче кричали о всеобщем братстве.

Р.М.: — Каким способом, кроме легального получения титула, можно было войти в состав шляхты?

Я.Т.: — Легально титул давали очень редко, потому что шляхта утвердила, что это зависит от сейма, однако хитрость претендентов на герб была невероятна. В Великом Литовском Княжестве до 1764 года был закон, согласно которому еврей, перешедший в христианство, сразу становился шляхтичем. Это была награда за перемену вероисповедания, но распространились обратные ситуации, то есть плебеи переходили в иудаизм, чтобы через несколько лет вернуться в католичество и получить герб! Именно из-за этого закон был отменён.

Р.М.: — Были и другие хитрости?

Я.Т.: — Одним из способов доказать свою принадлежность к шляхте были показания 12 свидетелей. И сам Китович описывает, что при каждом трибунале были такие свидетели, которые свидетельствовали даже за миску супа, так что богатый плебей брал такого «свидетеля» и велел ему обвинить себя в том, что шляхтичем не является. Тогда обвиняемый призывал 12 купленных свидетелей, и по приговору суда объявлялся шляхтичем! Ещё несколько шрамов…

Р.М.: — Шрамов?

Я.Т.: — Конечно, потому что у настоящего шляхтича непременно были шрамы, полученные на поле боя, так что те, у кого их не было, шли к цирюльнику, чтобы он сделал им неопасные, но хорошо видимые разрезы.

Р.М.: — Потрясающе. Я думал, что, в основном, важны были деньги, например, покупали титул барона.

Я.Т.: — Изобретательность плебеев, действительно, не знала границ, хотя и покупка титулов тоже имела место. В конце XIX века один из помещиков послал своего приказчика в Ватикан за титулом, который там можно было купить. Тот вернулся, и помещик спрашивает: «Купил?». «Купил». «А дорого?». «Страшно дешёво, господин барон. Так дёшево, что я и себе купил».

Р.М.: — Сарматский миф прекратил своё существование вместе с I Речью Посполитой?

Я.Т.: — Да, хотя следы его сохранились хотя бы в «Лилии Венеде» Словацкого. Впрочем, Сулимирский ещё в XX веке пытался доказать, что шляхта имела другое происхождение, а упоминавшийся уже иезуит, отец Млодзяновский, ссылался на антропологические исследования, из которых следовало, что кости черепа у крестьян похожи на сельскохозяйственные орудия.

Януш Тазбир — историк. С 1966 года — профессор Института Истории Польской Академии Наук (в 1983–1990 был его директором). Исследователь истории культуры и религиозных движений в Польше XVI и XVII веков. Председатель научного совета Польского Биографического Словаря. Член Союза Польских писателей. Автор книг «Шляхетская культура в Польше», «Традиции веротерпимости в Польше», «Реформация, контрреформация и веротерпимость», «В погоне за Европой».