Андрей Смирнов На Тамбов с Белорусского

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Андрей Смирнов

На Тамбов с Белорусского

Андрей Смирнов, известный русский режиссер, драматург и актер, снявший «Белорусский вокзал» и «Осень», возвращается в большое кино. Он нашел деньги на фильм про тамбовское восстание, разгромленное головорезами Тухачевского. А еще Андрей Сергеевич придумал снять десятисерийный фильм «Свобода по-русски» – об истории Государственной думы. Фильм снят, все там очень актуально. Но восторгов у русской публики он не вызвал… Да у нас сейчас время такое.

100 лет Думе

– Андрей Сергеич! Вы вот к столетию Думы сделали документальный фильм «Свобода по-русски». Десять серий. Солидно!

– Хочу подчеркнуть, что я не режиссер этого фильма, я только художественный руководитель и автор идеи…

– Сегодня в разговорах про кино на первом месте не художественные задачи, а бюджет.

– Когда мы закончили фильм, было больше 100 тысяч долларов долгу! Фильм стоил больше 300 тысяч. Для документальной картины это довольно дорого… Хотя для десяти серий, в сущности, и нет, там же и заграница еще, мы в разных странах снимали… Спасибо Юрию Шевчуку, он работал (читал текст в кадре и за кадром) за копейки – по сути, сделал нам подарок.

– А кто вложился?

– Естественно, федеральное агентство Михаила Швыдкого. Мы подавали заявку, все как положено. Двести тысяч – это деньги государственные, а сто тысяч – банковский долг. И вот я с фильмом целый год по России носился, вместо того чтоб делом заниматься. И в итоге почти весь долг отдал.

– Андрей Сергеич, вот вы сказали сейчас – 100 тысяч. И я вдруг вспомнил, что лет семь назад вы говорили, что это сумма, которой вам не хватает для полного счастья, чтоб сидеть и сочинять себе сценарии… Сейчас сумма изменилась?

– Конечно! Все изменилось. Я же начинаю снимать игровое кино!

– То самое, про тамбовское восстание? Что, неужели наконец деньги собрали?

– Да! Я, честно говоря, не думал, что эти деньги удастся найти.

– Миллионов пять?

– Побольше. Шесть миллионов мне насчитали еще семь лет назад.

– И кто же дал?

– Часть – государство, часть – администрация президента, еще треть – один наш с вами общий знакомый бизнесмен.

Новое кино

– Нам надо напомнить людям сюжет, а то, может, не все помнят. Название там «Житие одной бабы», кажется?

– Молодец, молодец! С виду вроде необразованный, а все знаешь! «Житие одной бабы» – это великий рассказ Лескова, и мое название – для тех, кто его читал. Мой фильм называется «Жила-была одна баба».

– У нее, если я не ошибаюсь, по ходу сюжета менялись мужики, и их всех убили.

– Ну не всех, но последних двух. Она их теряет в один день. Начинается сценарий с 1909 года, когда героиня выходит замуж – ее из бедной семьи берут в богатую. А кончается в 1921 году, когда Красная армия разгромила тамбовское крестьянское восстание, известное под названием «антоновщина». Но ни Тухачевского, ни Антонова в фильме нету…

– Вот интересно, что, будучи потомственным московским интеллигентом, вы взяли сюжет из крестьянской жизни. В отличие от, скажем, Никиты Михалкова, который снимает про вещи, хорошо ему известные: элита, слуги, богатые дачи, кремлевские маршалы… В его исполнении фраза «Я Сталину позвоню!» звучит вполне органично. А вас вот что-то заставило обратиться к крестьянской теме. Что же?

– Лет двадцать назад эта идея пришла мне в голову. Там вся разгадка того, что мы имеем. Потому что в 1917 году, согласно официальной переписи, 85 процентов населения были крестьянами. Но тут надо было б еще прибавить 10 процентов. Потому что масса людей числились рабочими, но крестьянами быть не переставали. К примеру, человек работал на Путиловском заводе, но на Егория в мае ехал в деревню и оставался там до Покрова, до октября, а потом, когда заканчивались полевые работы, опять становился рабочим. Когда я стал этим делом заниматься, мне как городскому человеку было непросто. Надо было проникнуться крестьянской жизнью. Я с литературы начал. И меня поразило, что хотя за 74 года советской власти было много написано про деревню (Малышкин, Леонов, Сейфуллина, Астафьев, Белов, Алексеев), не было ни единой книги про то, что такое была революция и Гражданская для 95 процентов населения. Что крестьянство чувствовало? Нету ничего про это. За исключением «Тихого Дона», в котором рассказывается про казачество, а это все-таки очень отдельная ветвь русского племени. Сценарий я писал десять лет… Сказать кому, не поверят: ведь сценарий обычно пишется месяц! Ну ладно, три месяца. В крайнем случае, наконец, полгода! Прежде чем писать, надо было понять, чем отличается тамбовский крестьянин от воронежского. Я говорил со старухами… Я застал еще бабок, которые помнили восстание, – они были детьми в те времена. Десять лет назад им было по восемьдесят…

– Вы ожидаете коммерческого успеха фильма или просто убеждены, что надо сделать, и все тут?

– Надо постараться, конечно, чтоб деньги вернулись и была прибыль. Когда десять лет назад я начинал искать деньги на фильм, в Лондоне, в Европейской киноакадемии, я встретился с одним продюсером (он работал с Бертолуччи) и попросил его прочесть написанный по-английски синопсис «Бабы». Тогда у меня была еще иллюзия, что деньги я смогу найти на Западе… Продюсер прочел, показал его еще кое-кому и через день сказал мне, что если я согласен снимать на английском, то они готовы обсуждать финансирование проекта целиком. Я говорю: «Дай мне подумать». Пришел в гостиницу, открыл сценарий, стал его листать и наткнулся на диалог… Там на мостках бабы стирают, и среди них героиня. Речь идет о том, что вся деревня знает, что она вышла замуж, но осталась невинной – проблемы у мужа появились. И об этом бабы разговаривают:

«– А ты слухала, как он ссыть? Мужик должен ссать, как конь, чтоб кипело. Тада он тебе нажарить не хуже жерябца.

– Ссыть он крепко…

Бабы покатились со смеху».

Это не значит, что все диалоги такие! Но тем не менее… Как такое передать по-английски, как это будет звучать? Я отказался…

– Вы с большевиками воевали, теперь с англичанами – отстаиваете творческую свободу. Ни славы вам, значит, не надо мировой, ни денег – одно искусство.

– Насчет славы… У Кушнера, замечательного поэта и моего друга, есть строки:

О слава, ты так же прошла за дождями,

Как западный фильм, не увиденный нами.

Как в парк повернувший последний трамвай.

Уже и не надо. Не стоит. Прощай!

– А миллионы?

– Хе-хе-хе… – не очень весело смеется он.

– А вы не думали англичанам сказать: «Снимайте на русском и дайте свои субтитры!» Вон Гибсон снял же на арамейском, это модно… И пусть бы артисты говорили на этой крестьянской тамбовской фене 20-х годов!

– Так далеко моя мысль не дошла.

– Значит, вы делаете новую попытку перебить это современное настроение, когда Анатолий Собчак – это не более чем Ксюшин папа… И по-старому решили выступить, поднять духовность…

– Нет у меня таких намерений абсолютно.

– Что, не хотите глаголом жечь сердца людей?

– Нет, не хочу. Для меня это чисто художественная задача… Я хочу рассказать о характерах, о любви, о каких-то вещах, что меня волнуют. А что такое современные настроения? Это все идет мимо меня, мыслей противостоять чему-то у меня нет. Из мейнстрима, как теперь принято выражаться, я выпал, телевизор давно не смотрю – кроме футбола. Газет не читаю – кроме «Спорт-Экспресса».

Печальная история (России)

– В литературе у нас и за рубежом много написано про нацию, воспитанную крепостным правом, о холуйском начале… Про то, что русское крестьянство легло под большевиков, как оно ложилось под татар в свое время или под русское самодержавие… Когда я влез в материал, источников было не густо, при советской-то власти. Но и в советских источниках все было сказано. Была такая энциклопедия, «Гражданская война и интервенция в СССР», я с нее начал… Кто хотел, тот из этого тысячу раз проверенного цензурой издания все мог извлечь. Этого было достаточно. Надо просто внимательно прочесть статьи «Продармия», «Продотряды», «Крестьянские восстания», «История организации Красной армии», «История ЧК». Там есть важные цифры: в 1920 году у Антонова было пятьдесят тысяч бойцов, даже артиллерия появилась. Отбивали у красных. Но конечно, не все были вооружены… Пушки и пулеметы имелись, но в большинстве своем повстанцы были вооружены двустволками, а то и вовсе топорами или косами. Регулярные части долго не могли справиться с восстанием. Но потом на Тамбовщину был отправлен Тухачевский, ему дали отборные отряды, взятые с Колчаковского (Восточного) и Южного фронтов. К лету 1921 года группировка Тухачевского насчитывала более ста тысяч штыков с артиллерией, с бронеотрядами, которыми командовал Уборевич, с авиацией, которая бросала листовки и бомбы. Эти цифры, эти данные – советские!

– Андрей Сергеич, позвольте, я коротко дам вам свою концепцию крестьянства. Я не собираюсь устраивать дискуссию, вы 20 лет изучали вопрос, а я так походя листал какие-то книжки при случае или по пьянке искал истину… Просто к слову, раз уж зашел разговор. По моим наблюдениям, крестьяне бывают только в диких странах Африки, Азии и прочего «третьего мира». В цивилизованной стране они как класс не нужны. Их надо всех переселить в города и загнать на заводы или в программисты. А то они, будучи дикой нецивилизованной ордой, устроили бойню и четыре года, с 1917 по 1921-й, мочили все, что шевелится. Что-то вроде красных кхмеров… И Сталин, когда проводил коллективизацию, уничтожал крестьянство, понимая, что оно в любой момент может вернуться к старому и жечь уже не помещиков, а комиссаров. Нация состояла в основном из боевиков. Их надо было любой – подчеркиваю, любой! – ценой вернуть к мирному труду, пусть даже и непроизводительному. Лучше, когда это будет сделано своими силами – русскими командармами или кадыровскими чеченцами, чем внешними – западными интервентами или федеральными войсками. А кто такой Тухачевский? Бывший офицер, изменивший присяге, это такой Швабрин, который пошел к Басаеву и командовал отрядом боевиков, совершал теракты против России. Красные делали приблизительно то же, что чеченские боевики: убивали военнослужащих, чиновников и священников, взрывали храмы, отнимали у хозяев законную собственность… Но затем в Кремле в результате интриг победили сторонники имперской линии и Тухачевскому сказали: кровью смой свой позор. Он отчасти смыл, и после его расстреляли, все-таки благородно – как немецкого шпиона, а не как собаку. Размах тамбовского восстания еще раз показывает, что если боевиков не остановить, они будут воевать бесконечно и разрушат действительно до основанья. Вот в Зимбабве и Анголе не остановили крестьян, и они с 1975 года по настоящее время воюют…

– Ассоциация с чеченской войной абсолютно неправомерна! Потому что в Гражданскую шел конфликт государства, строившегося в тот момент, имперских амбиций – и бунтовщиков. «Победа в Гражданской войне была достигнута при помощи оккупационной армии, сформированной из самого оккупированного населения» – абсолютно точно! Небольшая кучка людей – это я про большевиков – применяла террор как единственное политическое средство. Тотальный террор – с первых дней! И теория о том, что нация рабская, рушится с первых дней Гражданской войны. Мы видим, что не было в России уголка, где крестьяне бы не восставали, не убивали бы продармейцев, коммунистов. И задачу борьбы с крестьянством удалось решить только при помощи тотального террора. У Тухачевского есть статья, она вышла в 1922 году, когда уже все было кончено: «Борьба с бандитскими восстаниями. Опыт и уроки». Там все рассказано. Сначала были стянуты войска. Потом внедрена агентура в деревни. Губерния была разделена на квадраты – боеучастки так называемые. Квадрат окружали село за селом и оглашали списки повстанцев. Им предлагалось явиться и сдаться, срок давали две недели. А потом семьи тех, кто не явился, увозили в концлагерь – со стариками, с маленькими детьми, а там эпидемии… Все документы есть! Они опубликованы ныне! Начальник концлагеря слал отчеты о высокой смертности младенцев… А то и заложников расстреливали, причем людей без разбора брали! Я был в селе Паревка, где за день расстреляли 80 заложников – среди них были старики и подростки. И вот так квадрат за квадратом… Некоторые повстанцы явились и сдались, из них не всех расстреляли – кто-то сидел, кого-то вообще отпустили.

– Я слушаю со страхом и думаю о том, что русская история и без того ужасна. А если дать еще более подробные сведения о кошмарах, то люди вообще начнут проклинать нашу историю.

– А как быть с Александром Сергеичем? Он пишет: «Клянусь, я не хотел бы иметь другой истории, кроме истории наших предков».

– Так при нем не было концлагерей, Тухачевского и авиации, которая бомбила своих крестьян.

– А пугачевское восстание?

– Помните анекдот, как бабушка ругала внучку за двойку по истории? Я, говорит, в твои годы отличницей была. На что внучка ответила, что в те годы история была все-таки короче… При Пушкине, бывало, убьют одного человека, и вся страна скорбит. А сейчас туда тыща, сюда… Тридцать тысяч человек в России каждый год гибнет в ДТП. Кого это ужасает? Граф Толстой Владимир Ильич, директор «Ясной Поляны», говорил: «Боюсь, что Лев Николаевич, если б встал и увидел все, что сегодня творится, это ему б не понравилось. Он бы лег обратно». Думаю, с Пушкиным аналогичный случай… Его вообще скинхеды прибили б, кстати.

– Как-то ты упрощенно все понимаешь. Не про то ты говоришь. Вот американцы, ведущая кинематографическая нация, которая царствует на экранах всего мира, создали миф, который пленил весь мир: ковбой, освоение Дикого Запада и так далее. Это, в сущности, сорок лет недавней американской истории прошлого века!

– Позапрошлого.

– Но если взять хотя бы эти несколько лет русской истории, года с 1915-го хотя бы до 1922-го, то по количеству драм и трагедий мы бы не только вестерны превзошли, но и Шекспира!

– Да. Но американцы же не показывают правду! Про то, что ковбои – это просто пастухи. Грязные, необразованные, грубые. По пьянке дрались, убивали друг друга… Стреляли часто в спину… Но в американском кино эти дикари изображены рыцарями и романтиками, с дезодорантом, в выглаженных рубашках… На кой ляд сегодня их зрителям правда про то, как их прадедушки вешали негров и резали индейцев? Им хочется красиво. Я как-то попал в Штаты на День благодарения, в конце ноября его отмечают. Так кругом сюжеты про то, как первые поселенцы из Англии собрали первый урожай и как им индейцы помогли семенами и индюшками, – дружба народов, как на ВДНХ, никакого, типа, геноцида команчей! Может, и нам надо создать какую-то красивую комплиментарную легенду? Придумать ложь во спасение? А то мы напомним, как Тухачевский убивал двенадцатилетних мальчиков, грузил их трупы на телеги и возил по деревням, призывая повстанцев сдаваться. Так было. Я не уверен, что, если об этом рассказать подробно, в картинках, это не вызовет волны самоубийств – или запоев по крайней мере.

– Ну ладно, предположим, мы взяли бы вашу позицию за основу. И создали бы миф наподобие американского. И что мы получим в итоге?

– Не знаю.

– А вот что: еще одну американскую нацию.

– Ну, американская нация в целом неплохо себя чувствует, дай Бог каждой…

– Да? Помню, в перестройку я был с делегацией в Штатах и нас привели в русскую православную церковь. Священник там говорил с жутким американским акцентом. И вот он нам – писателям, журналистам, депутатам – рассказывал, кто такой Христос. А в углу церкви стояло знамя США. И один из нас спросил: «А что же тут делает это знамя?» – «Это знак благодарности стране, которая нас приютила и позволила нам молиться Богу в нашей православной церкви». На что ему кто-то из наших ответил: «В нашей стране, если верующий зайдет в церковь и увидит там красное знамя, он повернется и выйдет, он поймет, что в таком месте нельзя молиться Богу». Священник надулся, мы встали и разошлись… И вы хотите еще одну американскую нацию получить? Русский народ при всем трагизме своей истории создал культуру мирового значения! Русская литература XIX века, русская культура конца XIX – начала XX оказала огромное влияние на мировую культуру, причем во всех областях: философия, театр, кино!

– Но при чем тут крестьяне?

– Как при чем? А на какие деньги это все создавалось? А потом что? Против кого была революция? Против буржуев, капиталистов и аристократов! Но погибло-то больше всего крестьян и попов! Никто не пострадал так, как крестьяне и духовенство, в процентном отношении они понесли самые большие жертвы!

– Человек отрубил себе руку, его подговорили злые люди. Ну что, сам отрубил – сам дурак. Так и с крестьянством. Оно само пошло в Красную армию, и само себя перерезало, и загнало в колхоз, и уморило голодом. И самогонку оно себе само гнало, а не Пушкин с Достоевским.

– Что такое русский душевный склад, русская ментальность, давшая таких святых, как Серафим Саровский и Тихон Задонский? Таких писателей, как Толстой и Достоевский? Из чего они вышли? Из двух источников – крестьянского образа жизни и православной религии (при всех ее недостатках и при всем уважении к Чаадаеву). Других источников нет! За триста лет татарского ига внутри народа сформировался и сохранился неповторимый душевный склад, хороший или плохой, но он абсолютно оригинален и неповторим. Со всем его мессианством, это остров оригинального мышления и чувствования, остров оригинальной культуры. И что, уничтожить крестьянство? Что происходит сегодня с новыми русскими? Они тупо покупают землю. Строят фермы.

– Они просто хотят жить на природе и еще деньги вкладывают, а крестьянский аскетический быт, насколько я заметил, им чужд. Да… Искали истину. Зарезали тыщи, сожгли много чего, храм взорвали – и устали немного. Отдохнем, говорят, чуть и пойдем еще поищем.

– Нет ничего проще, чем так говорить. Жизнь так сложилась, что есть основание применить такой взгляд на нее. Но он ведет к полной импотенции – творческой, мыслительной! Это эмиграция, бесплодие – или самоубийство!

– Ну что ж, Андрей Сергеевич, будем с нетерпением ждать вашего фильма про восстание.

Отцы и дети

– А что с кино «Отцы и дети», которое ваша дочь Дуня (Авдотья Смирнова – популярная телеведущая, сценарист и режиссер. – И.С.) снимает в паре с Адабашьяном? У вас ведь там роль?

– Это четыре часовые серии. Там хорошая компания артистов – и старых, и молодых. Но про это кино рано еще говорить. Еще же зимние съемки, монтаж – фильм только к весне будет готов. Моя роль не главная, я там играю Павла Петровича; в центре, естественно, Базаров и Одинцова. И потом, дочка снимает, так что не очень корректно много говорить про фильм.

– Андрей Сергеич, вы в теме, так что уместно попросить у вас прогноз политический.

– «Единая Россия» получит 53 процента. У нее будет конституционное большинство… Кто будет президентом первые три месяца? Узнаем в последний момент… Я знаю только одно. Конечно, политика – это вещь, требующая крайнего рационализма и точного учета обстановки, расчета соотношения сил. Но люди, которые надеялись рационально угадать будущее, очень часто ошибались. Из-за этого погибла, в частности, советская власть. Кроме рациональной составляющей, в истории есть еще и иррациональная! А ее невозможно вычислить. Некоторые политики ее чувствовали, а некоторые – нет. Вот Наполеон, например, первое время очень чувствовал, очень точно угадывал, а потом перестал. Все было у Наполеона, а он рухнул. Казалось, что советская власть – навечно. Я думал, что она обвалится, но за пределами моей жизни. Иррациональной составляющей истории никто не может отменить. На этом давайте поставим точку.

P.S.

– Вот я недавно говорил с Захаром Прилепиным…

– Кто это? Я не читаю газет.

– Ну как кто? Известный писатель.

– Хороший?

– Вы будете смеяться – хороший! Он из крестьян, реально из деревни, – правда, филфак закончил. Забавно, что в отличие от вас ему и режим не нравится, и власть, и изменений положительных он не видит столько, сколько вы. Так он вступил в партию нацболов. И работает против власти и против Путина. По сути, он тот же крестьянский повстанец, один из людей, про которых вы хотите делать кино…

– Это печально, что он из своего опыта сделал такие выводы. Но все это было уже, все уже опробовано…

Я вообразил ситуацию: в России, не к ночи будь сказано, произошло еще одно крестьянское восстание. Его подавили, а то как же. Через 70 лет новый московский интеллигент (родители которого боялись сочувствовать восстанию и охотно сотрудничали с подавившей его властью) ездит по деревням и пишет новый сценарий. Дочка Прилепина, ставшая к тому времени бабушкой, рассказывает приезжему байки, что твоя казачка Пушкину… Как верно заметил А.С. Смирнов, все уже было, все уже перепробовано.

Личное дело

Смирнов Андрей Сергеевич. Родился 12 марта 1941 г. в Москве, сын известного советского писателя Сергея Смирнова, автора повести «Брестская крепость». В 1962 г. досрочно окончил режиссерский факультет ВГИКа (преддипломная короткометражка «Эй, кто-нибудь!» была засчитана как дипломная работа) и был принят на киностудию «Мосфильм». Первый полнометражный фильм – «Пядь земли» (совместно с Борисом Яшиным, 1964). В 1970 г. снял свой самый лучший фильм «Белорусский вокзал» (главная премия на I Фестивале современной кинематографии в Карловых Варах, 1971). Далее – нашумевший фильм «Осень» (1974). В 1979 г. после долгой борьбы с цензурой за фильм «Верой и правдой» решил уйти из режиссуры. В 1988–1990 гг. – первый секретарь Союза кинематографистов СССР. Главные актерские работы: «Чернов, Чернов», «Дневник его жены», «Плащ Казановы», «Идиот», «Московская сага». Женат на актрисе Елене Смирновой (Прудниковой), известной по фильмам «Два капитана», «Вариант „Омега“. У Смирнова три дочери – Авдотья, Александра и Аглая – и сын Алексей.

Царь Иван, нобелевский лауреат

Фильм «Дневник его жены» (режиссер Алексей Учитель, сценарий Дуни Смирновой) освежил в памяти широкой публики великого и могучего Бунина – между прочим, первого в истории русского, награжденного Нобелевской премией.

Тот факт, что Иван Алексеевич был тонкий стилист и невероятно талантливый человек, столп русской литературы, мы, в общем, никогда не упускали из виду, но при этом как-то не задумывались о том, что, кроме всего прочего, Бунин всегда вел себя очень по-мужски.

Не понравились большевики – сказал им об этом прямо и уехал из их страны. А сколько народу тогда юлило, приспосабливалось, прислуживало красным! Далее. Немцы пришли во Францию, зовут работать. Послал и их. После большевики стали к себе зазывать немолодого, измученного нуждой классика. Не поехал! При живой жене взял в дом любимую женщину, наплевав на общественное мнение и приличия, которые тогда были строги не в пример теперешним. Вообще ни перед кем он не прогибался, никого не боялся, никогда не продавал свой талант и был предельно честен в ремесле. И в итоге он им всем показал, одержал победу – когда получил Нобелевскую премию. Все, что он делал, он делал открыто, красиво, сильно, всерьез. Бунин – идеал мужчины. Можно с этим спорить? Да. Но не так это просто.

Бунин – крутой парень?

Бунина в этом фильме Алексея Учителя играл Андрей Смирнов (тот самый, который снял «Белорусский вокзал»), страшно похожий на первого нашего нобелевского лауреата. Причем с каждым годом все больше! Их любят сравнивать (внешность, характер, отдельные детали биографий), что Смирнова просто бесит. Бесит потому, что Бунина Андрей Сергеевич гением считает, а себя – нет; это, кстати, очень симпатично. И вот я Смирнову говорю:

– Все-таки Бунин – человек удивительной крутизны!

– Ну нет. Не могу сказать, что он был крутым мужиком. В современном представлении крутым мужиком Бунин, безусловно, не был. Нельзя сказать, что он всегда делал что хотел! Хотя, конечно, у него был очень эмоциональный характер, взрывной темперамент – и мужской, и художнический, и писательский, и гражданский. Хотя он старался держаться от политики вдалеке, она сама ему не давала житья, все равно приходилось как-то в ней участвовать.

Бунин всю жизнь прожил в литературе, для него это был воздух, которым он дышал, без которого он бы задохнулся. К тому времени, когда он сформировался – достаточно поздно, годам к тридцати, – у него сложилось определенное представление о том, что такое русская литература, что такое русский писатель, что такое русский дворянин, интеллигент, каким должен быть художник… В чем-то это представление осталось неизменным до конца его жизни. Для него всю жизнь Богом в литературе оставался Толстой. Иван Алексеевич его до последних дней перечитывал. У Бунина буквально бешенство вызывало сопоставление его с Достоевским. Он записал в дневнике где-то: «Двух людей ненавижу: Гоголя и Достоевского». Он считал, что Достоевский пишет плохо, что это все сплошная истерика. Ему отвратительно было морализаторство Гоголя. Или вот Адамовичу он говорил: «Вы думаете, я не понимаю, чем вас привлекает эта цыганщина?» – это о Блоке. Не любил он Блока, вообще к модернистам, к декадентам относился с некоторым презрением.

А идеалом человека-писателя для него всю жизнь оставался Чехов, которого он нежно любил. На мой взгляд, лучшее, что написано о Чехове, – бунинская книга: с какой любовью, с каким пониманием она написана!

Эротика в 70 лет

Вот этим своим взглядам на литературу, на писателей он никогда не изменял. Это кому-то может показаться крутизной… Он всегда делал не то, чего хотел, – но то, что считал должным делать.

– Эта сложная личная жизнь, когда под одной крышей живут две его женщины, – наверно, непросто ему давалась. А потом бегство молодой любовницы… Но он крепился! В фильме он говорит собачке про это все, яркая была фраза: «Да ладно, одной сучкой больше, одной меньше». Была такая собачка, такая фраза?

– Да не было никакой собачки. Это придумано. Ситуация с собачкой – это единственный эпизод картины, за которым нет реальных событий…

– Да-а-а? А я-то думал… Гм… Вот как…

– Да. Я продолжу. В этом смысле и его поздняя любовь, и смелость, с которой он позволил себе наплевать на общепринятую мораль, на сплетни, – это все стало возможно вот почему: он считал, что ему как художнику это позволено. Без этого были бы невозможны «Темные аллеи»! Эта последняя книга Бунина – может быть, величайшая русская книга о любви, там есть вещи абсолютно необъяснимые. Например, рассказ «Натали», который поражает. Там описаны эротические переживания юноши, который разрывается между двумя любовями: земной и небесной. Это описано с такой свежестью любовного чувства, с таким драматизмом! А писал это весной 1940 года семидесятилетний старик… Или «Чистый Понедельник». На мой взгляд, самый прекрасный рассказ в русской литературе, в котором соединяются ощущения России Серебряного века, русского характера, русской женщины, любви, загадки этой любви. Это написано с такой безысходностью любовного чувства и с такой свежестью восприятия России! Той России, которой уже к тому моменту двадцать лет как не существовало. При том что автору было уж 74… Поэтому мне кажется, что у Бунина было справедливое ощущение: пока он мужчина – он художник. И это часто бывает у писателя, у художника… Художнику это необходимо как воздух. Какая-то связь между мужской силой и силой художнической, вероятно, есть.

– Вы это тоже чувствуете?

– Я говорю, Бунину это было свойственно.

– И вам ведь тоже?

– Мне? Да нет, это нельзя сравнивать. Я прожил совсем другую жизнь: я обыватель, отец семейства. И потом, Бунин – гений! То, что вы обозначили понятием «крутизна»… Бунин взбесился бы от предложенной вами концепции!

Жалобы в дневниках

– При том что у него была твердость, была уверенность в себе…

– Ну не так это. В дневниках, наоборот, он все время жалуется на то, что подчиняется обстоятельствам, что он не может заставить себя работать… Бунин в каких-то вещах был человек нежный. Поразительно, все фотографии, которые у нас опубликованы, – на них очень цельный облик изображен: очень артистичен, аристократичен. До такой степени, что Станиславский совершенно серьезно предложил ему поступить в труппу Художественного театра на том основании, что у Бунина безусловный актерский талант. На всех фотографиях у него всегда гордо откинутая голова. Но в коллекции у Рене Герра, крупнейшего коллекционера русской эмигрантской культуры в Париже, я видел единственную в своем роде фотографию – она до сих пор не опубликована, – на которой Бунин улыбается. Она опровергает представления о Бунине. У него был дар – он всегда успевал принять определенную позу и выражение лица прежде, чем щелкал затвор фотокамеры. Но вот однажды удалось схватить его улыбку. Она совершенно не защищенная, в ней есть наивность, нежность души. И эта улыбка очень многое объясняет.

– Ну так он ведь зарабатывал на жизнь впечатлительностью. А без нее был бы банкиром каким-нибудь…

– О чем и речь! Бунин как крутой мужик – нет… Когда Кузнецова ушла от него, он онемел на несколько лет. Она его бросила летом 1934 года, через полгода после Нобелевской премии, когда он был в зените творческой мощи… Он гордился изощренностью своей фантазии, силой своего писательского воображения. Но вот ушла Кузнецова – и фантазия его покинула! Все эти годы – с 34-го по 38-й – он пытался заставить себя писать. Ну он работал над «Освобождением Толстого», над книгой о Чехове – но рассказы писать не мог! Только в 38-м он наконец смог начать «Темные аллеи». Для него это была колоссальная драма! Она сильно сказалась на его физической форме. То есть не так он был крут, каким, может быть, и хотел казаться. Всего мы до конца никогда не узнаем.

Гений и лесбиянки

– Как вы вообще решились участвовать в этом проекте? Кругом дешевка, сериалы, бразильское «мыло», а вы тут с высокими материями, с классиком русской литературы…

– Проект мне поначалу казался безнадежным. Когда мы в Париже снимали предыдущую картину, «Манию Жизели», Дуня (моя дочь, автор сценария) сказала: «Надо снять про Бунина и Кузнецову, и папаша сыграет там Бунина». Это она сказала совершенно серьезно. Я возмутился: «Дунька, ты что, с ума сошла?» Первая реакция была такая. Тем более что тогда, в 95-м, нигде не обсуждался тот факт, что Кузнецова ушла от Бунина к женщине, которую полюбила… По-моему, я первый напечатал это открытым текстом в газетной статье. На меня многие обиделись. Вот Рощин опубликовал статью «Верх берут лесбиянки». Его трясет от нашей картины, ему все там кажется гадостью и мерзостью. Он считает, что мы намеренно сделали из Бунина вульгарную фигуру: вот он живет с женой и любовницей, а та – со своей подружкой лесбиянкой… Мне самому поначалу казалось, что сам замысел чреват вульгарностью. Бунин бы клокотал, что кто-то посмел лезть в его личную жизнь… Но потом, когда Дуня с режиссером Лешей Учителем серьезно стали в этом деле копаться, когда появился сценарий, я его прочел – мне он показался весьма убедительным… Я согласился.

– Вы гордитесь Дунькой? Что вот она такие сценарии пишет?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я вообще ничем не могу гордиться. Дунька просто много места занимает в моей жизни. С дочками мне не давали видеться, их увозили в пионерский лагерь, а мне не говорили в какой. Но я всегда их находил, я лез туда через забор, потому что жена запрещала меня пускать, я-де ужасный человек…

– Вы не раз жаловались, что было трудно играть Бунина вот еще почему: он дворянин, а вы нет. Хотя вы тоже ведь принадлежите к элите: вы интеллигент уж в котором поколении, отец у вас писатель… Известность, премии, особое положение… Вы приблизительно в той нише, которую раньше занимали аристократы. Есть у вас такое чувство?

– Мне это кажется смешным. Не надо нас путать! Бунину была свойственна сословная гордость. Он любил напоминать о древности своего рода, о своих именитых предках. О том, что Жуковский – его родственник, а отец его в Севастополе воевал и был знаком с Толстым. Да, он об этом рассказывал… Но вырос-то он в нищей семье, где отец прогулял и свое состояние, и материно. Я бывал на родине Ивана Алексеевича и знаю, что Бунины жили беднее многих мужиков. Иногда весь их обед состоял из окрошки, в которой не было мяса. Он так и писал: «Я рос в пору страшного оскудения дворянства».

– Ну да, а потом, в 1917-м, дворянство, к которому принадлежал Бунин, потерпело страшное поражение.

– Нет. Дворянство потерпело поражение гораздо раньше. Кстати, чьими руками была сделана реформа? Руками дворян! Дворянской интеллигенцией! Совесть, которая мучила дворян начиная с декабристов, – это она привела к отмене крепостного права. Ну, это долгий разговор. Я тут только хочу сказать, что 17-й год – это поражение не дворян, а поражение России. Вот и после 1917-го – кто выстроил Красную армию большевикам? Спецы-дворяне!

Офицеры продались красным

– Я как подумаю об этом… О том, как офицеры шли служить красным… Это стыд, позор, это ужасное падение… Сейчас черные дикари в Зимбабве, что ли, убивают белых фермеров и делят, что награбили. Вот и у нас то же самое было, а некоторые офицеры пошли всякой сволочи прислуживать… Потом, в 37-м, их почти всех расстреляли – а чего еще они заслуживали?

– Я тоже так думал, когда мне было лет тридцать. Ненавидел всех, кто пошел работать с большевиками. А сейчас я думаю иначе. Дворяне служили ведь не только батюшке-царю, с Петра это понималось больше как служение России. И в 17-м году очень многие остались потому, что не мыслили себя вне России. Был комплекс кающегося дворянина – он ощущал свою вину перед народом, который веками работал на него. Этот комплекс долга перед народом был у них в крови. Долга в том смысле, что дворянин должен помочь развитию народа. Это было свойственно едва ли не всем без исключения образованным людям России. И очень многие вот так прямо пошли в Красную армию, потому что видели полный развал режима, вызванный войной. Многие пошли от безвыходности…

– Бунин тоже мог бы сказать: «Да хрен с ними, лишь бы выжить. Начну сейчас сочинять красивые байки про комиссаров, мне паек за это дадут. Вон сколько бывших благородных продалось, и ничего». Но он, наоборот, сидел голодный и писал «Окаянные дни» про то, как он ненавидит эту сволочь и не может смотреть на их хари. У него в отличие от очень многих хватило ума понять, что происходит, а не забивать себе голову чепухой и пустыми надеждами. И решимости хватило не продаться большевикам.

– Да, он все понимал… Его «Деревня» – едва ли не лучшая русская книга о революции 1905 года. Повесть кончается, по сути, символом. Там героиня по прозвищу Молодая – крестьянская девка, нищая, бедная, изнасилованная – выходит замуж за отвратительного люмпена Дениску, который бьет своего отца, никчемного мужика Серого. С одной стороны, он рассказывает с ехидной ухмылкой, что ходит к проституткам, а те голодные: «Дашь ей краюху черного в качестве гонорара, и она всю ее под тобой сожрет». А с другой стороны, этот люмпен таскает в чемодане брошюрку «Задачи пролетариата в России». Вот этим кончается «Деревня». Для меня это прообраз 17-го года: Россия, которая выходит замуж, отдает себя этой страшной силе обозленного люмпена, ненавидящего культуру и всех, кто хорошо одет и у кого чистые руки.

– Знал человек, про что пишет!

– Да… Как только он начал зарабатывать хорошие деньги – это примерно с тридцатилетнего возраста, – то стал каждую зиму проводить за границей. Но на лето всегда возвращался в Россию, в деревню. Для него это ощущение деревенской жизни, того, что называлось связью с народом, совершенно прямое. У него никогда не было ощущения: вот народ, а вот отдельно я. Он никогда не ощущал себя мужиком – но то, что он ощущал себя частью этого огромного единства, которое называется Россией, – безусловно.

– Это все так. Но тем не менее Бунин не стал себя обманывать и уговаривать, что ладно, как-нибудь при красных наладится жизнь…

Бунин, Деникин и товарищи

– Не мог он служить красным… Помните, в «Окаянных днях», описывая Москву во время октябрьского переворота, он говорит, что на следующий день изменилось лицо у толпы. Я абсолютно уверен в том, что это достоверное наблюдение. Естественно, что озлобленный люмпен, который раньше боялся городового, тут же обнаглел. И весь выплыл сюда, в самый центр города, где митинги многочисленные. Те лица, которые раньше прятались, вдруг хлынули на улицу и стали лицом толпы, что, конечно, могло привести в ужас. Я думаю, что для Бунина и вопроса не было – служить или не служить красным.

– Вы же говорите, что дворяне были заточены на служение России, народу, а с другой стороны – вопроса не было… Как так?

– Для Бунина был очевиден не только крах России, но и крах культуры.

– Человек признал, что потерпел поражение, мужественно принял это и уехал. Это был мужской поступок. Так?

– Это было поражение, которого он не мог принять до конца. Он дышать в этой атмосфере не мог, как и многие другие люди. Я думаю, что для него вопроса не стояло.

– Это опыт поражения. Все пропало, но он не сдался и не стал просить пощады. Сказал: ненавижу вас, и будь что будет. Это красиво, в конце концов.

– Вы это все несколько театрализуете. Там проще было, на уровне быта. Вот деревня во время февральской революции. Там начинается разгул пьяных разбойников: убивают невинных людей, усадьбы дворянские жгут. Бунин рассказывал, как один раз ворвались пьяные мужики. С какой яростью он на них кинулся, каким матом их крыл! И это его спасло.

– Вот видите – он боец!

– Но он скоро понимает, что его убьют не сегодня завтра. Еще нет красных отрядов – это лето 1917-го, еще октябрьский переворот не произошел, – а государство уже не в состоянии обеспечить безопасность своих граждан. Началась власть темной силы. Он бежит в Москву. Но и там в октябре начинается то же самое. По ночам врываются с обысками пьяные матросы, они и изнасиловать могут, и убить. Жить невозможно! И с превеликим трудом Бунины пробираются на юг. Однако и туда добираются красные. Вакханалии, казни, расстрелы каждую ночь, те же обыски, опять власть темной толпы. Потом приходит Деникин, Бунин встречает его, произносит речь на торжественном обеде. Появляется надежда, что при Деникине жизнь наладится. Но это опять разваливается, возвращаются красные. Просто дышать нечем! Снова бежать, спасаться…

Нобель

– Да, но потом, после такого разгромного поражения, он одержал великую победу: взял Нобелевскую премию!

– Да-да! Победа! Дважды его выдвигали… И когда он наконец получил премию, я думаю, у него было ощущение огромной победы. Это был праздник всей эмиграции…

– Он был первым русским, кто ее получил. Забавно, что первому ее хотели дать Льву Толстому. Но он отказался: как это, говорит, взять деньги, которые получены с динамита, с убийства людей, – об этом и речи быть не может. Бунин считал это слухом, но, я думаю, так оно и было. Очень важно и то, что Нобелевскую премию Бунин получил не за свои статьи против большевиков, а за «Митину любовь», которая была переведена на все европейские языки. И «Деревню» много переводили. Ею зачитывались такие люди, как Мориак, Герберт Уэллс, Томас Манн. Андрэ Жид считал «Деревню» абсолютно гениальной вещью. И вот интересно, что, когда Томас Манн уехал из Германии, Геббельс ему вдогонку сказал по радио: «Немецкая культура обойдется без этих еврейских припевал». А Томас Манн ответил, тоже в радиопередаче: «Немецкая культура там, где я». Бунин не произнес похожей фразы, но ему в высшей степени было свойственно это сознание: «Русская литература сегодня – это я». Его знаете, как звали друзья? Царь Иван! Когда его отпевали, кто-то в толпе сказал: «Да, великая гора был Царь Иван».

– Высоко он ставил планку.

– Да. Не в крутизне дело, а в том, что планка всегда должна стоять высоко.

– Вот это вызывает восхищение, а не только тексты…

– Да потому и тексты такие, потому и отношение такое к слову, к тому, что выходит из-под его пера. Халтуры он не позволял себе. Как бы тяжело ему ни было! Даже в войну и в послевоенные годы… Есть у него более удачные тексты, есть менее удачные. Но всегда, даже когда кошелек пуст, даже если Бунин садился писать для заработка, – у него было постоянное ощущение, что это русская литература. Взять «Темные аллеи»: голод, безденежье, одиночество, болезни, полное отчаяние, – но в книге этого нет! Вот он пишет в своем дневнике: «Вчера было так холодно, что читал лежа в меховых перчатках. И вдруг среди ночи ощутил: какое одиночество! И это последние дни и ночи моей жизни».

– Но он не сдался.

– Не сдался!

Страница в три дня

– Я часто думаю над вашими словами – про то, что если б вы заработали 100 тысяч долларов, то бросили б работать и писали б сценарий. Но ведь вы, кажется, и так пишете? И без свободных ста тысяч?

– Действительно… Пишу… Пишу трудно, медленно. Двадцать страниц за три месяца – в лучшем случае. За четыре года 100 страниц написал.

– А как вы пишете?

– Как? Уезжаю месяца на два, на три в провинцию – в Переславль-Залесский, в Калугу, – снимаю там однокомнатную квартиру…

– Ну да, а там пьянство, местные девушки…

– Да вы что! Какое пьянство, какие девушки!

– Ой, извините, это я не про вас, это я себя в такой ситуации представил и просто размышлял вслух…

– …и сижу в этой квартире, целыми днями пишу. Ни с кем не завожу знакомств, только вечером жене звоню. Изредка – ну, раз в две недели – приезжаю домой. Но, думаю, если б я заработал денег, то больше б ничего не писал. Уже столько написано… Я старый…

– Старый? Да вам всего 60 лет. Бунин в ваши годы еще ого-го!

– Да… У него как раз был роман. У него Галина жила…

– А у вас – Лена живет. Вот видите, все у вас в порядке…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.