ТРИСТА ПЕСЕТ

ТРИСТА ПЕСЕТ

Я стою у входа в кафедральный собор Сеговии, великолепный памятник испанской готики. Глядя на него думаешь: какой бы сволочью ни был человек, есть вещи, которые оправдывают наше существование на этой земле. Например, это здание. Ты смотришь на своды, в которых сплелись камни и нервы, и понимаешь, что бог есть. Вот что такое архитектура. Ни Монео, ни Корбюзье, ни дарование, открытое Гуггенхаймом, — не помню его имени — и близко не стояли. Итак, я уже собираюсь войти в церковь, когда раздается отвратительный блеющий голос:

— Да пошли вы все! Не буду я платить триста песет за вход в какой-то там собор! Меня никто никогда не ограбит!

Разгневанный субъект хватает супругу за локоть и устремляется прочь, громко выражая нежелание платить за посещение какой бы то ни было церкви. Должно быть, он чертовски доволен. Такая экономия.

Каждый год, когда приходит время расплачиваться с грабителями из Министерства финансов, я обязательно прошу отдать определенный процент католической церкви. Не то чтобы я был набожен. Просто церковь — это часть моей истории и моей культуры. Не имея представления о католической церкви, невозможно понять испанскую жизнь, особенно в ее низких и мрачных проявлениях. Без фанатизма церкви, помноженного на оппортунизм королей, не было бы подлых генералов и толп дикарей, орущих «Да здравствует смерть!» Когда рушатся своды сельской церкви или ветшает неф кафедрального собора, становится ясно, отчего наша страна от века пребывает в столь плачевном положении. Даже теперь, когда вместо одного куска дерьма мы являем собой живописную мозаику автономных мерзостей. В Испании растет поколение без памяти — во многом благодаря историкам, избравшим себе девиз «Испании никогда не было». Потому так важно сохранить следы прошлого. Испанец, отрицающий авторитет, пусть даже надуманный, католической церкви, — невежда и варвар. Вот почему я готов жертвовать на храмы.

По-моему, будет здорово, если Дева Мария сможет удвоить свои сбережения в евро. Для того и существует известная евангельская притча (Матфей, 18:24, и Лука, 22:22) о рабах и талантах. Церкви пристало жить за счет пожертвований, а не попрошайничать у государства. Кто-то должен позаботиться о престарелых и больных священниках. Привычка запускать руки в чужие карманы вредит Риму и его филиалам куда меньше, чем все эти влиятельные сестры и епископы со связями, особое внимание к богатым и могущественным прихожанам, интриги в исповедальнях и ризницах, которые до сих пор существуют в состоянии aggiornata[39] и скорее всего никогда не исчезнут. И разумеется, мои старые приятели, рыцари ордена святош, что мочатся святой водой. Я написал об этом роман в пятьсот страниц. Могли бы прочитать его вместо того, чтобы заваливать меня чертовыми письмами. Казалось бы, времена, когда одного слова короля, или министра, или жены министра было достаточно, чтобы оставить Испанию на обочине истории, давно прошли. На самом деле все осталось по-прежнему. Есть две церкви: настоящая, готовая защищать сирот и обездоленных, и другая, официальная, полагающая, что лучший способ решить проблемы — не замечать их. Церковь фанатиков, церковь, уволившая учительницу закона божьего за брак с разведенным, церковь, служитель которой, позабыв притчу о Вавилонской башне и даре языков, утверждает, что добрые христиане говорят только по-каталански. Весь этот прогнивший сброд борется против абортов и гомосексуалистов, за всеобщее целомудрие, а польская мафия из Ватикана со своими подругами Хосефинами и Каталинами до сих пор претендует на то, чтобы править миром. Этот грех называется гордыней. Гордыней, тщеславием и отсутствием совести. Не говоря уже о глупости. Те, кто определяет западную мораль, могли бы и знать.

И тем не менее, субъект, который пожадничал триста песет, кажется мне полным идиотом.