ДА ЗДРАВСТВУЮТ ВОЛХВЫ!
ДА ЗДРАВСТВУЮТ ВОЛХВЫ!
Терпеть не могу Санта-Клауса. Если в один прекрасный день я решу стать серийным убийцей, первым делом перестреляю министерство культуры, а потом сразу примусь за хохочущих толстяков в красных куртках. Испания вот-вот станет настоящей европейской страной. Уже сейчас мы с неподдельной радостью пляшем под американскую дудку в Ираке и любой другой точке земного шара. Хорошо, с этим я готов смириться, но увольте меня от парада Санта-Клаусов на улице Чамбери. Это так же нелепо, как жители Арканзаса, распевающие севильяны. Я знаю, что Санта-Клаус пришел к нам не вчера, что он современнее одетых царями Востока стариков, что детям теперь достается больше подарков. И все же этот тучный бородач нелепо выглядит на испанских улицах. Это американское изобретение, призванное увеличить объемы продаж в супермаркетах, не стоит одного горба верблюда волхва Гаспара, как все резиновые монстры Хеллоуина не стоят нашей Ночи Всех Усопших.
В детстве автор этих строк был самым верным подданным царей Востока. С тех пор прошло много лет, миновало много рождественских ночей. Дети видят мир не так, как взрослые, иначе воспринимают звуки и запахи. Возможно, поэтому детские годы представляются мне сплошным волшебством. В лужах отражался свет уличных фонарей. Из трамваев выходили закутанные в шарфы горожане. Прохожие угощали вином и печеньем постовых в замечательных белых касках. Интересно, куда пропали эти постовые? Я вспоминаю псалмы по радио, звон бубнов и грохот деревянных трещоток. Я вспоминаю, как плакали мы с братьями, когда нашего любимца индюка Федерико зажарили к праздничному ужину. Но чаще всего я вспоминаю сверкающую вывеску магазина игрушек. Как манили нас, детей, не знавших телевизора, ее разноцветные огоньки. Мы прижимали носы к стеклу витрины, мечтая завладеть выставленными в ней сокровищами: железной дорогой, игрушечным пистолетом, картонной лошадкой или коробкой с оловянными солдатиками.
Конечно, я замечал и другие приметы Рождества, но лишь спустя годы смог понять, почему соседский мальчишка глядел на витрину с такой тоской и почему через день после визита волхвов, когда я хвастался новенькой шпагой, совсем как у Черного Лебедя, он отворачивался, пряча руки в карманах. Почему бедно одетая женщина, застыв на пороге магазина, нервно подсчитывала деньги, которых явно не хватало на куклу — мечту ее дочурки. Почему человек в потрепанном пальто долго смотрел на украшенную огнями вывеску, а потом уходил прочь, домой, чтобы всю ночь мастерить убогие игрушки из дерева и картона для своих четверых детишек, которые тоже мечтали о подарках на Рождество. Мне больно вспоминать об этом. Сейчас я понимаю, какая тоска стояла в их глазах. А тогда я был всего лишь ребенком. Беззаботным ребенком, которому очень повезло в жизни.
Давно нет на свете безмерно дорогих для меня людей, которые на цыпочках пробирались в мою комнату, чтобы оставить подарок у изголовья кровати. Некому спасти меня от холода и защитить от страшного недуга — сознания царящей вокруг мерзости. Но до сих пор любимые тени окружают меня в волшебную рождественскую ночь, и, вглядываясь в темноту спальни, я вижу их улыбки. И потому три фигуры в пурпурных одеждах и коронах из золотой бумаги, которые, вопреки Санта-Клаусу и тому идиоту, который его изобрел, несмотря на все модные веяния, экс-министра Солану и американское «мыло» по телевизору, проходят по улицам наших городов пятого января каждого нового года со своими верблюдами, — единственные правители, которым принадлежит моя шпага. Я готов сделать исключение лишь для Анны Австрийской и ее алмазных подвесок. А толстый янки с бородой обойдется.