III
III
Боргенсгор.
Борген (входит, очень замерзший, сосульки под носом, на бровях и около ушей). Автомобиль доктора, Миккель? А не акушерка?
Миккель. Они здесь оба.
Борген. Что-то с ребенком?
Миккель. Он лежит неправильно.
Борген. Йоханнес тоже так лежал. А вырос самым стройным из вас.
Миккель. Доктор говорит, что мы должны будем радоваться, если удастся спасти мою жену.
Борген. Он так сказал? Что он в этом понимает! Пусть делает, что может. От него не многое зависит. Как ты думаешь, мне пойти туда, наверх?
Миккель. Ингер без сознания.
Борген. Ах так… да… иди туда, мой мальчик, иди.
Андерс (входит). Как дела, отец?
Борген. Все обойдется. Но нам с тобой, Андерс, предстоит неспокойная ночь.
Андерс. Неспокойная?
Борген. Да, мы будем молиться.
Андерс. Да, отец, будем. И за Анне, и за Ингер.
Борген. Больше за Ингер, мой мальчик. Анне — это мы сами уладим.
Андерс. Как же, уладим! Ничего из этого не выйдет.
Борген. Положитесь на Бога, дети мои, и держите порох сухим, как сказал Кромвель своим солдатам, переправлявшимся через реку. Если мы поможем Ему там в вышине, а Он поможет нам, мы со всем справимся. Иди пока к себе, Андерс. Мы тебя позовем, если надо будет.
Андерс. Разве мы не будем молиться вместе, отец?
Борген. Когда дело серьезное, мой мальчик, я предпочитаю молиться в одиночестве.
Андерс. Тогда я тоже помолюсь один.
Борген. Знаю, Андерс, и благодарен Богу за это. А потом ложись в постель, там ведь ледяной холод. И не теряй надежды.
Андерс. Ты имеешь в виду Ингер?
Борген. Да, и остальное тоже. На все ведь Божья воля. Андерс уходит.
Йоханнес (встает). Господь да пребудет с тобой!
Борген. Да, правильно, Йоханнес.
Йоханнес. Редкие гости у нас сегодня вечером, важные гости.
Борген. Да, слава Богу, доктор не часто гостит в Боргенсгоре.
Йоханнес. Здесь Господин и два ангела.
Борген. Это ты доктора Хоуена называешь господином?
Йоханнес. Нет, нет. Сперва пришли два ангела, в женском облике и в мужском.
Борген. Больше никто не приходил, насколько я знаю.
Йоханнес. Потом пришел сам Господин, сам Великий князь, пришел с косой и песочными часами.
Борген. Замолчи, Йоханнес.
Йоханнес. Чего ты боишься, ты, маловерный? Я не взошел еще к Отцу моему.
Борген. Иди в свою комнату! Ложись в постель!
Йоханнес. Но в своем городе не свершил он многих чудес по неверию их.
Миккель (входит). Вот ребенок и появился, отец.
Борген. Ну да! Это мальчик, как она мне обещала?
Миккель. Да, это был мальчик.
Борген. Вот видишь, Миккель, Ингер выполняет свои обещания. И Бог не…
Миккель. Он лежит в лохани, отец. Разрезан на четыре части.
Борген. Миккель!.. А Ингер, что с Ингер?
Миккель. Без сознания.
Борген. Миккель, если бы ты мог молиться!
Миккель. Но ты ведь можешь. (Выходит.).
Борген. Я буду, буду молиться. Боже Всемогущий, Боже Милосердный! Не надо больше! Ради Твоей любви, не надо больше. Ты наполнил мою чашу до краев. И теперь я молю: не дай ей перелиться. Что ты там выделываешь?
Йоханнес. Я приветствую великого вассала Отца моего. Вот он прошел с ребенком. Если бы верили в меня, этого бы не случилось. Теперь я не в силах ничего сделать.
Борген. Андерс! О Господи, он заснул? О Господи, у него ведь свои заботы.
Йоханнес. Сколь велики должны стать твои беды, прежде чем ты падешь и поклонишься мне?
Борген. Йоханнес, если ты хочешь помочь своему старику-отцу, побудь этой ночью в своей комнате.
Йоханнес. А!
Борген. На что ты уставился?
Йоханнес. Ты что, не видишь его? Вон же он стоит.
Борген. Андерс! Андерс! Андерс!
Андерс (входит). Что ты, отец?
Борген. Убери его, убери своего брата! Он сведет меня с ума — меня тоже.
Андерс. Йоханнес, иди сюда, идем ко мне!
Йоханнес. Они ищут виноград на терновнике, проходя мимо виноградника.
Оба выходят.
Марен (входит). Дедушка!
Борген. Ты не спишь, малышка Марен?
Марен. Я спала.
Борген. И что же?
Марен. Но ты так громко кричал, дедушка.
Борген. Ох, я тебя разбудил?
Марен. Да, нас ведь переселили. Мы вон там лежим. И знаешь почему? Потому что появится маленький братец.
Борген. Кто это тебе сказал?
Марен. Мама сказала. Ты думаешь, это хорошо? Вот если бы это была сестренка…
Борген. Ты считаешь, что девочки лучше мальчиков?
Марен. Их даже сравнивать нельзя. Сразу видно, как давно ты в школу ходил. Хотя ты ведь тоже был мальчиком.
Борген. Был, Марен.
Марен. Значит, тогда они не были такими скверными. Теперь от них никакого покоя нет — то за волосы таскают, то книжки рвут, то чернилами мажут.
Борген. Так себя ведут только негодные мальчишки.
Марен. Конечно, можно и так сказать. Но там только негодные и есть! А мама все равно была этому рада. Обидно, что она как раз сейчас заболела.
Борген. Поэтому Господь и решил, что маленький мальчик пока не появится.
Марен. Правда?
Борген. Да, а теперь пойди к себе и помолись дорогому Иисусу, чтобы Он вернул маме здоровье.
Марен. Но он не сделает этого.
Борген. Не сделает?
Марен. Нет, потому что она сегодня ночью умрет.
Борген. Что за глупости ты говоришь, дитя?
Марен. Так сказал дядя. И тогда дядя воскресит ее. Как того человека, про которого ты мне рассказывал. И про девушку. И тогда мы все вместе будем благодарить Бога.
Борген. Марен, малышка, иди к себе и ложись спать. А Ингер тоже там?
Марен. Да, но она спит. Она вообще еще слишком маленькая. Она ничего не понимает.
Борген. Ты пойди теперь туда, к Ингер, хорошенько укройся периной и, прежде чем заснешь, скажи от всего сердца: «Милый Боже, сделай так, чтобы мама снова была здорова! Я прошу об этом во имя Иисуса. Аминь». Ты сможешь попросить об этом от всего сердца?
Марен. Милый Боже, сделай так, чтобы мама снова была здорова, во имя Иисуса. Аминь. Да, я скажу это.
Борген. Но помни только — от всего сердца.
Марен. Да, я так и сделаю. Спокойной ночи, дедушка.
Борген. Спокойной ночи, мое сокровище.
Тихо входит Йоханнес.
Марен (задерживается). Смотри, вон папа идет.
Миккель (входит). Я не в состоянии там оставаться.
Борген. Наберись сил, мой мальчик, наберись сил.
Миккель. Я же понимаю, к чему все идет.
Борген. К чему все идет! Неужели вы не можете ни о чем другом говорить? Вы забыли, что я — тоже человек? Я всего лишь человек, старик.
Миккель. Отец, я не выдержу, если потеряю ее.
Борген. Ты ее не потеряешь, Миккель, послушай меня, Бог не допустит… все будет…
Миккель. Отец, окажи мне услугу: если она умрет, помоги мне, избавь от лишних разговоров о Божиих испытаниях, об отеческом отношении Бога, о том, что «Он, кто всегда помогал», от всего этого. Я слишком уважаю Бога моего отца, чтобы вытерпеть это.
Борген. Миккель, сын мой, сын мой!
Миккель. И еще одно: обещай мне, отец, что ты доживешь до того времени, когда Андерс и Анне поженятся, чтобы Марен и малышка Ингер…
Борген. Боже всемогущий! Она переливается, чаша переливается. Это не должно случиться, Ты не осмелишься на это. Не дай этому случиться, не отнимай у нас Ингер! Миккель, мальчик мой, пойдем вместе наверх?
Миккель. О, какой ты сильный, мой старый отец!
Борген. Да, потому что я держусь за руку Бога, я держусь… идем!
Оба выходят.
Марен. Дядя, скоро ли мама умрет?
Йоханнес. Ты так этого хочешь, девочка?
Марен. Да, ведь ты же тогда ее воскресишь.
Йоханнес. Наверно, из этого ничего не выйдет.
Марен. Почему?
Йоханнес. Другие мне не позволят.
Марен. И что же будет с мамой?
Йоханнес. Тогда твоя мама отправится на небеса.
Марен. Но это мне совсем не нравится.
Йоханнес. Девочка, но ты же не знаешь, что это значит, когда у тебя есть мать на небесах. Вот возьми одеяло, теперь тебе не будет холодно. Давай сядем тут, на скамье, и я объясню тебе, как хорошо, когда у тебя есть мать на небесах.
Марен. Потому что у тебя ведь она есть, дядя. Это была Марен, старая Марен, по которой меня назвали.
Йоханнес. Нет, вообще-то ее звали Мария, но это не важно. Видишь ли, иметь мать на небесах…
Марен. Это лучше, чем иметь ее здесь, на земле?
Йоханнес. Сама посуди. Иметь мать на небесах, это благословение Божие. Тот, у кого она есть, никогда не бывает одинок.
Марен. Не бывает?
Йоханнес. Нет, мы никогда не бываем одиноки. Каждый раз, когда мы делаем доброе дело, она улыбается Господу, а Он приветливо кивает в ответ. Мы сразу чувствуем — сейчас наша мать гордится нами, и нам становится так радостно. Ведь улыбка матери и радость ребенка — это одно и то же. Это ты и сама понимаешь.
Марен. А если мы поступаем плохо, тогда она плачет?
Йоханнес. Тогда она плачет, и ее слезы капают вниз, нам на сердце, это называется раскаянием, но каждой опечаленной матери Бог улыбается. А злой человек, заметив улыбку Бога и слезы матери у себя на сердце, сам начинает плакать. Тогда он смягчается и становится добрым.
Марен. А если мы попали в беду, тогда что?
Йоханнес. Тому ребенку, чья мать на небесах, ничто не может причинить вреда.
Марен. Но Оле, сын кузнеца, сломал же ногу в прошлом году?
Йоханнес. Это всего лишь тело.
Марен. Понятно. А сама мама, разве она не будет скучать без меня — и без Ингер, конечно?
Йоханнес. Она всегда будет с вами, девочка. Каково, по-твоему, ей было бы на небесах, если бы пришлось расстаться с вами? Ведь это же известно: никто не может быть все время с тобой — только твоя мать, которая умерла.
Марен. Даже живая?
Йоханнес. У нее так много других дел.
Марен. Ей надо доить коров, и скрести полы, и посуду мыть. Мертвым этого делать не приходится. Это я и сама понимаю.
Йоханнес. Да, да.
Марен. Но я все-таки хотела бы, чтобы ты ее воскресил, чтобы она осталась с нами.
Йоханнес. Дитя человеческое! Дитя человеческое! А теперь иди спать, девочка.
Марен. Спокойной ночи, дядя. Ты такой добрый!
Йоханнес. Только Бог добр. Вся наша доброта от Него.
Марен. Ты все же лучше воскреси ее.
Йоханнес. Воскрешу, если другие позволят мне.
Марен. Об этом я позабочусь. Ты меня не укроешь?
Йоханнес. Да, укрою и посажу двух ангелов моего Отца присмотреть за тобой нынче ночью.
Они выходят.
Борген (входит). Отец небесный, Ты — свет и жизнь, Ты не можешь ниспослать мрак и смерть, Ты не отнимешь ее у нас. Отче наш, иже еси на небеси, да святится…
Доктор Хоуен (входит). Черт возьми, принесут ли наконец горячую воду?
Борген. Не сюда, доктор, кухня вон там.
Миккель (вбегает и выбегает). Скорее, доктор, скорее!
Борген. Боже всемогущий, Боже милосердный!
Йоханнес (входит). Ты все еще отвергаешь предложение моего Спасителя?
Борген. Оставь меня!
Йоханнес. Горе вам, что душат величие Бога трупным запахом своей веры!
Борген. О Боже! О Боже! О Боже!
Йоханнес. Одно лишь слово. От тебя требуется лишь одно слово.
Борген. Йоханнес, нет, нет, это же безумие. О Боже, что есть безумие? И есть ли в нем какой-нибудь смысл?
Йоханнес. Миккель Борген, ты приближаешься сейчас к Царству Божию. Сделай же последний шаг.
Борген. Не искушай меня…
Доктор Хоуен (входит). Ну, все, Миккель Борген.
Йоханнес выходит.
Борген. Нет, нет, нет, не говорите этого, доктор!
Доктор. Кровотечение остановлено. И сон спокойный. Если за ночь ничего больше не произойдет…
Борген. Боже всемогущий! Хвала, и благодарность, и слава!
Доктор. Да уж, сегодня ночью я проделал большую работу.
Борген. Правда, доктор, огромную. Спасибо, доктор Хоуен, спасибо, спасибо! О нет, я не умею выразить свою благодарность. Бог да благославит вас, Хоуен! Бог да благославит вас, Хоуен!
Доктор. А теперь хорошо бы нам выпить немного кофе.
Борген. Да, конечно, Катинка, Катанка, нам надо… Она поправится, Катинка. Нам надо кофе, понимаешь, кофе, и покрепче. Доктор, можно мне прокрасться наверх?
Доктор. Только тихонько.
Пастор Банбуль (входит). Добрый вечер.
Борген. Добрый вечер. Ах, да это же пастор! Добрый вечер, господин пастор, добро пожаловать снова. Вы знаете?..
Пастор. Да, я знаю и доктора, и его автомобиль. Это и побудило меня зайти. Добрый вечер, господин доктор.
Доктор. Добрый вечер, добрый вечер.
Борген. Это прекрасно, что вы зашли, господин пастор. Спасибо большое. Да, моей невестке было очень плохо. Ребенок мертв, но… но она спасена. Ах, господин пастор, как я счастлив. Но что, во имя всего на свете, заставило вас выйти в такую погоду?
Пастор. Я был в доме пекаря — домашние крестины.
Доктор. Понятно. Как там дела? Все еще судороги?
Пастор. Да, господин доктор. И ребенок такой маленький.
Доктор. Слишком маленький. Ох, уж эти пекари! Эти пекари!
Борген. Снимайте пальто, вы прямо как снеговик! Садитесь. Сейчас принесут кофе.
Пастор. Вообще-то мне надо домой. Уже поздно.
Борген. Вы можете доехать до своей усадьбы с доктором. Ей-бо… конечно, можете.
Доктор. Разумеется, можете. Даже отсюда слышно, какой ветер устрашающий.
Пастор. Спасибо, большое спасибо. Это было бы очень хорошо, господин доктор, большое спасибо. Да, кажется, надвигается буря.
Борген. Я только загляну наверх. Садитесь. (Выходит.).
Доктор. Вас следовало бы довезти сюда в такую погоду.
Пастор. Пожалуй. Но не хочется никого затруднять.
Доктор. Да?
Пастор. И еще я должен платить арендатору за каждый километр пути.
Доктор. Ах так.
Пастор. И к тому же в открытой повозке! Другое дело в закрытом автомобиле, как ваш. Только сможем ли мы проехать?
Доктор. Разумеется, проедем.
Пастор. Да, но снег метет навстречу, господин доктор, и сугробы…
Доктор. Господин пастор, это же «бьюик», а поведу его я.
Пастор. Если вы так считаете… Я только имел в виду…
Доктор. Кстати, вы бы наказали вашим «смотрителям покойных»[64] здешнего прихода, чтобы они правильно заполняли свидетельства. В прошлом месяце в обоих была допущена вопиющая небрежность.
Пастор. Я обязательно это сделаю. Подумать только, вопиющая небрежность!
Доктор. Они же совершенно несведущие люди. Это безобразие, что в наше время сохраняются такие замшелые порядки… Свидетельство о смерти должен всегда выдавать врач.
Пастор. Да, конечно. Но с другой стороны — если люди очень бедны, они так могут сэкономить десять крон.
Доктор. Свидетельство о смерти должно всегда оформляться врачом.
Пастор. Это было бы, безусловно, наиболее надежно.
Доктор. Между прочим, все здесь, и бедные, и богатые, прибегают к услугам этих «смотрителей». А вообще-то труп что бедняка, что богатого, всего лишь труп.
Пастор. Я только хотел сказать… всякая вещь имеет две стороны… приходится уважать…
Доктор. Безобразие, говорю я вам. Я знал одного «смотрителя», который боялся покойников. Он стоял и смотрел на тело сквозь щель в двери: «О Господи, до чего же она мертвая!»
Пастор. Подумать только! Настоящее безобразие! Это совершенно недопустимо.
Борген (входит). Она спит, как ангел Божий! Вот кофе, пожалуйста, пожалуйста! Истинное чудо.
Доктор. В котором я могу усмотреть вполне естественные причины. Простите, мой добрый Миккель Борген, я не хочу ранить ваши религиозные чувства. Но теперь, когда все закончилось так хорошо, я могу, пожалуй, позволить себе вас немного подразнить. Как вы думаете, что больше всего помогло сегодня вечером — ваши молитвы или мои труды?
Борген. Наверно то, что Бог благословил ваши труды благодаря моим молитвам, вот что помогло больше всего, дорогой доктор.
Пастор. Ora et labora[65], говаривали в старину монахи.
Доктор. Вы, может быть, тоже верите в чудеса, господин пастор?
Пастор. Что вы понимаете под «верить»? В принципе, возможность чудес отрицать нельзя, потому что Создатель всегда должен оставаться господином созданного им. Но и с религиозной, и с этической точки зрения, чудеса невозможны. Нарушение законов природы внесло бы беспорядок в Божие мироустройство, а Бог чудесен именно тем, что на Него можно положиться. Проще сказать: Бог, естественно, мог бы творить чудеса, но так же естественно, что Он этого не делает. И мы Ему за это благодарны.
Доктор. А как же чудеса Христа?
Пастор. Да, в переломные и поворотные моменты мировой истории дело обстоит… может обстоять иначе.
Доктор. Вот как? Значит, в решительные моменты наш надежный Бог допускает некоторые отклонения от правил. Нет, мой добрый пастор Банбуль, никогда в этом мире не случалось и не случится ничего, в чем бы знающий и упорный исследователь не увидел естественные причины.
Пастор. Ну, это дело разумения, дело веры. Вы правы по-своему, я — по-своему, и мы можем уважать взгляды друг друга.
Борген. Как странно! Эти доктора всегда верят в то, во что меньше всего стоит верить. Но они ведь помогают людям в мирских бедах и в телесных нуждах, сами совершенно забывая о том, что существуют Дух и вечность.
Доктор. Да, Миккель Борген, мы, врачи, не религиозны, и нас следует за это благодарить.
Пастор. Благодарить?
Доктор. Вам, кажется, было бы лучше, если бы мы, когда нас вызывают к больному, сразу сдавались и говорили, что это Божья кара и помочь тут может только чудо! А не считаете ли вы, господа, что было бы правильнее, если бы мы взялись исследовать пациента, находили бы, в чем беда, определяли причину, назначали лекарство и… Что это?
Борген. А, это Йоханнес пилит.
Пастор. Пилит?
Борген. Да, у него там есть ножовка. Вы ведь знаете, господин пастор, он воображает, что он ремесленник. Вы ведь видели его, да?
Пастор. Простите… я полагаю… вы не думаете… разве не лучше было бы удалить его отсюда?
Борген. Мой мальчик останется со мной, пока я здесь, в Боргенсгоре.
Доктор. Йоханнес, он, черт возьми, должен еще поправиться, надо только оставить его в покое.
Борген. Вот вы слышите, господин пастор, доктор Хоуен тоже верит в чудеса.
Доктор. Да, конечно, иначе я был бы никуда не годным врачом. Я верю в самого себя, в свою науку и в те чудеса, которые она научила меня творить. Я творю чудеса, и они действительно свершаются. Просто надо понимать и принимать фантазии Йоханнеса и дожидаться того момента, когда удастся возвратить его в то состояние, когда он лишился рассудка… И тогда вы увидите.
Борген. Доктор! Доктор!
Пастор. Принимать его фантазии! Доктор, вы же не называете его?..
Доктор. Да, видит Бог, называю! И хотел бы, чтобы и другие поступали так же.
Борген. И хотя именно с доктором Йоханнес никак не может поладить, тот все равно уверен, что поступает правильно.
Доктор. Да, уверен. Дайте только время. Мои методы лечения никогда не обманывают.
Йоханнес (входит). А!
Доктор. Приветствую тебя, Учитель! Твой покой потревожили этой ночью?
Йоханнес. Да, мне не дают уснуть…
Доктор. Что не дает уснуть, Учитель? Пение ангелов в небесах?
Йоханнес. Нет, какой-то осёл ревет на улице.
Доктор. Ах, вот как. Благодарю за кофе. Нам, пожалуй, пора отправляться.
Борген. Доктор, вы ведь не обижаетесь? Вы же сами понимаете…
Доктор. Боже Избави, ни в коем случае. Разумеется.
Пастор. Позволю себе спросить: доктор и эту фантазию готов принять?
Доктор. Какую? Я не расслышал, что он сказал. Ну, я еще поднимусь наверх, взгляну на пациентку. И потом поедем. (Выходит.).
Пастор. Да, спасибо большое. Я готов. Поздравляю, дорогой Борген. Поздравляю с Божиим благословением этой ночью.
Борген. Спасибо, господин пастор! Да, Он слышит молитвы, хоть мы всего лишь прах и пепел.
Пастор. Я могу понять, какие это для вас были тяжкие часы.
Борген. Значит, мне не суждено было избежать того, что пережил. И я не жалею об этом.
Пастор. Это мне тоже понятно.
Борген. И все же. Скажу совершенно откровенно: как бы я ни был счастлив сейчас, прежний Миккель Борген все равно жив во мне.
Пастор. Прежний Миккель?..
Борген. Да, тот, кто знает, что послезавтра или через месяц, когда Ингер встанет и снова будет ходить тут среди нас, он начнет спрашивать себя: а что собственно изменилось? Ингер такая же, как была, и Йоханнес такой же, каким был, и Ми… Все — как раньше. Старый Миккель — тоже такой же, как был… И слова доктора…
Пастор. Но, дорогой Борген!
Борген. Да, я неблагодарный, я грешен перед Богом. А вот и доктор.
Доктор. Она спит, как ей и положено. Вы можете тоже ложиться. Прощайте.
Борген. Спокойной ночи, дорогой доктор. Боргенсгор благодарит вас за эту ночь. На Рождество к доктору отправятся два гуся.
Доктор. Я не ветеринар. Вот увидите, от моего лечения они умрут.
Пастор. Спокойной ночи, Борген. Скорейшего ей выздоровления. И да поможет вам Бог возблагодарить его за все.
Доктор. Не забудьте только — три столовых ложки ежедневно.
Они выходят.
Йоханнес (входит). Ушли, наконец?
Борген. Да, мой мальчик, они ушли, и теперь мы пойдем спать.
Андерс (входит). Как дела, отец?
Борген. Прекрасно, Андерс. Сверх всяких ожиданий.
Йоханнес. Гм! Он еще стоит здесь. Он стоял все время. Это ее он ждет.
Борген. Йоханнес, иди ложись.
Йоханнес. Смотри, он проходит сквозь стену. Старик, мне нужна твоя вера. Иначе я не смогу остановить его.
Борген. Йоханнес, милый Йоханнес, Ингер теперь спит, никакой опасности нет, можешь больше не волноваться.
Йоханнес. Слышите? Это коса, он промахнулся, замахивается снова.
Андерс. Это доктор заводит свой автомобиль. Видишь свет, это он сдает назад.
Йоханнес. Ослепительно белый! Остановись!
Борген. Ах, все то же. Йоханнес, милый!
Миккель (входит). Все! Она мертва.
Борген. Что?
Миккель. Она вдруг вся сникла.
Борген. Ингер? Это неправда, мой мальчик, неправда!
Андерс. Но доктор ведь только что был там.
Миккель. Идемте! Посмотрите сами!
Они выходят.
Йоханнес. Стой! Не хочешь? Именем Отца моего приказываю тебе, отдай мне, отдай мне эту душу! Ты должен! Не хочешь? Тогда ступай! Но я призову тебя снова. Когда настанет час веры, ты принесешь ее мне.
Миккель (входит вместе с Андерсом и Боргеном). Я ведь знал это, отец.
Борген. Господь дал, Господь и взял…
Андерс. Доктор… надо позвонить.
Миккель. Андерс, ты хочешь вызвать доктора, чтобы он помог умершей? Тогда звони.
Йоханнес. Она не умерла, она спит.
Миккель. Ты так думаешь, Йоханнес?
Андерс. Миккель, не надо!
Борген. Господь дал, Господь и взял.
Миккель. Хочешь взглянуть на спящую, братец?
Андерс. Нет, не пускай его, Миккель.
Йоханнес. Покажите мне место, где вы положили ее. Миккель. Почему Йоханнес не должен видеть ее, Андерс? Он ведь страдает меньше нас всех!
Борген. Господь дал, Господь и взял.
Андерс. Никогда не знаешь, что он сделает.
Миккель. Нельзя сделать ничего хуже того, что уже сделано.
Йоханнес. Отец, славлю имя твое!
Все три брата выходят.
Борген. Господь дал, Господь и взял. Господь дал, Господь и взял.
Голос Йоханнеса. Агата!
Братья вносят Йоханнеса.
Борген. Он умер?!
Миккель. Нет, отец, такие не умирают.
Андерс. Он упал, как только увидел ее, но он дышит.
Борген. Даже в этой милости нам отказано. Унесите его! Унесите! Господь дал, Господь и взял. Имя Господне…