Давайте уважать реальность

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Давайте уважать реальность

Лучше немного стормозить, чем сильно погнать. Вот Галковский выложил впечатление о Красноярске в июле, хоть ездил в начале мая. Не прошло и лето, как я подумал, что же я думаю. То, что я писал в блоги galkovsky и hasisin было не столь законченное суждение, сколь поддержание разговора.

Напомним, что там Галковский поволок Астафьева за ноги с пьедестала «великого русского писателя», и не на постамент размером скромнее, а сразу в лужу: в частности, были сказаны слова «царь-дурак», «сумасшедший» и «графоман». Большая часть пришедшей постоять за правду публики стала лаяться уже за Астафьева. «Графоманом» и «дураком» был объявлен уже непосредственно Д. Е. Галковский. Дальше пошло выяснение, что все-таки надо скинуть с парохода современности — БТ или «Царь-рыбу». Точнее, что на этом пароходе и не плыло.

Все это демонстрирует грустную сторону нашего гуманитарного сообщества, именно сообщества, а какого еще? — не гопники же там лаялись? Непочтение к реальности, скажем так.

Зайдем к теме немного сбоку. Писатели имеют основания сильно позавидовать спортсменам: там невозможны споры, кто «лучше на самом деле». Выходят на ринг и быстро видно, кто лучше. Бойцам хватает на выяснение иерархии одной минуты, шахматисты уложатся в час. Писатели могут спорить до второго пришествия.

Но что изменится от того, что кто-то выскажется? В 90-е годы помню сюжет, люди с плакатом: «Ельцин грязная свинья, убирайся из Кремля!». Изменило ли это что-то в социальном статусе Б. Н. Ельцина, в жизненной его траектории? Скорее это что-то изменило в жизни тех людей, верно? И не в лучшую сторону.

Возвращаясь к писателям: у каждого именно такой статус, какой у него статус. Тавтология, зато верно. Теперь вопрос, в чем заключается статус писателя. Что там предмет понта и честолюбия, чем меряются. Не бумажками от государства «за выслуги перед», не деньгами. Если нужны феньки от государства или деньги, то занимаются другими делами, где более весомые и деньги, и феньки. Мера же достоинства писателя — его реальная аудитория, качество оной и количество.

Негативный отзыв отдельного человека значит не более страшную вещь, чем его равнодушие, считаются только отзывы «в плюс», причем реальные поклонники («я куплю следующую книгу этого автора»), а не вялые («можно читать, а… можно и не читать»).

Вот и все. Сто тысяч читателей больше, чем сто или тысяча. Аудитория из интеллектуалов, принимающих решения (критиков, редакторов, профессоров, политиков), лучше, чем из домохозяек и школяров. Почем идет один профессор в студентах или один политик в домохозяйках, сказать сложно, но курс явно повыше, нежели 1 к 2.

Можно выделить авторов второй лиги, которые публиковались хоть где-то, в бумажных, в электронных журналах, в альманах. Это несколько десятков читателей, максимум, несколько сотен. В первую лигу выбились те, у которых книжки банально продавались в магазинах. Дело не в том, что «продаются», а в том, что это уже маленькая армия читателей в несколько тысяч душ. Но отметим, что символический капитал этого уровня уже можно конвертировать в денежный (от 500 уев за том новичка, до 200 тысяч уев, такую цену мне называли за одну из книжек Пелевина, точнее, прав на нее). В первой лиге уже уместно, в отличие от второй, представляться в обществе как «писатель», что дает какие-то плюшки и фишки. Наконец, высшая лига — количество читателей переходит в качество, я бы назвал планку: 10 тысяч интеллектуалов. Это некоторая заявка на бессмертие, 10 тысяч интеллектуалов в стране, коли они твои фанаты, обеспечат тебе место в энциклопедии, учебнике, библиотеке.

На вторую лигу надо писать просто без ошибок, и тебя публикуют на этой линии. На первую лигу надо писать форматно и энергично (но при этом и правильно). На высшую лигу пишут так, что это является маркером направления (Сорокин и Ерофеев как маркеры постмодерна, Стругацкие как маркеры социально-политической фантастики, и т. д.). Надо начать делать что-то такое, чего до тебя не делали, но при этом оригинальность не отменяет правильность, энергичность и форматность, с тем отличием, что эталоном формата становится не абы кто, а ты сам.

Возвращаясь к нашим классикам, поставленным под сомнение. Масштаб господина Астафьева и масштаб господина Галковского сводим к вопросу качества и количества армии поклонников. Рискну предположить, что и тот и другой тянут по критерию «несколько тысяч умников».

Аудитория Галковского мала, но удельный вес лохов и идиотов там менее, чем у кого-либо еще. Его читают почти что исключительно интеллигенты. Астафьев был преподан в советское время как «народный автор», что глубоко неправда. Это такой же писатель для некоей группы интеллигенции, активно поддержанный советской, а позднее постсоветской номенклатурой (то есть в том, что Астафьев, конечно, назначенец, как и любой другой деятель культуры советского времени — Галковский, конечно, прав). Галковский в этом смысле писатель антиноменклатурный, но карьера диссидента тоже карьера.

Таким образом, оба в высшей лиге. Чисто объективно, по факту. Две выигранные жизни.

Критика возможна, и если придираться к Астафьеву, то это разговор «человек не то, чем кажется». Конечно, не то. Повторяюсь: это назначенец советской номенклатуры, гляньте, как он голосовал на Съезде народных депутатов в 1989 году, и отличалось ли это от позиции первого секретаря крайкома КПСС. А ведь «уже было все можно». Заметьте также, что выбор Распутина совпал с выбором меньшей части номенклатуры, вставшей за СССР после 1991, а Астафьева — с большей частью номенклатуры, вставшей за Ельцина. И ТОЛЬКО ЭТО обеспечило больший символический капитал Астафьева, нежели Распутина, в 90-е годы. Цинично, зато правда. Если придираться к Галковскому, то, наоборот, к его бескомпромиссности. Гениальный «Тупик» не печатали — потому что это заговор, или потому что автор не хотел ни с кем договариваться?

Значимость обоих это не отменяет… Нет, я готов поверить, что величие это скромнее — если мне докажут, что у Галковского или Астафьева во всем русскоязычном мире не наберется хотя бы 10 000 читателей из числа «тилигентов». Может и не наберется, кто знает.

З. Ы. Некогда я излагал точку зрения, обратную этой. Она сводилась к тому, что, мол, только подонки считают победу критерием истины. По крайней мере, в искусстве. А порядочные люди обязательно строят теорию, где истина, а где нет. Это красивая, но утомительная точка зрения — в атмосфере идейного постмодернизма, ценностного релятивизма и прочего блядства кто угодно берется доказать тебе что угодно. Устал я, короче. И решил быть проще.