«Мыслю, следовательно, ненавижу»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Мыслю, следовательно, ненавижу»

Когда случается возможность мышления? Когда у человека разрыв практики — по старому нельзя, по новому непонятно. Теория возникает как переход между практиками. Но ведь кризис, а речь о нем, это еще и больно. Тезис: в более благоприятной ситуации мыслить было бы просто незачем. Все и так чипи-пики. Гармоничному созданию, будь то животное или ангел, мыслить незачем, мышление только в дырке бытия — у людей (по Сартру, человек вроде дырки от бублика бытия, делающей бублик бубликом — бытие небытия, перманентный кризис, и человек ровно настолько человек, насколько там кризис). Таким образом, условия возможности мышления сопряжены с условием некоего страдания и некоей злобой (предположу, что когда живому существу больно, оно склонно озлобляться). Отсюда как бы некая априорность гностической аксиологии: жизнь дерьмо, планета концлагерь, души мотают срок, и т. д. Отсюда дуалистичность: тюрьма и зек не могут быть единой субстанции.

Само по себе мышление скорее приятно (можно ли означить эту приятность как своего рода физиологическую?), но вот чтобы дойти до жизни такой… По всякому, конечно, можно дойти. У счастливых людей случается от избытка досуга и хорошего воспитания. Но часто, слишком часто — вот эта критичность, чреватая гностичностью. Речь об одновременности, сопряженности: по содержанию мышление начинается как вопрос, а по жизни как протест (хотя бы против мира, где час назад этого мышления не было, сам его факт — уже локальная революция).

Феноменологически это настроение можно, застав у себя, вычленить и убрать под замок как грязную психологию. Но стоит ли? Может быть, самое его наличие — некий знак? Про то, как здесь обстоит?