Осознавали ли составители Библии непрерывность процесса творения, то есть эволюцию?
Осознавали ли составители Библии непрерывность процесса творения, то есть эволюцию?
Были ли среди библейских мудрецов такие, кто на свой лад способен был осмыслить процесс эволюции, прочувствовать возможность постепенного — от поколения к поколению — совершенствования видов?
Отчего бы и нет? И среди них могли оказаться люди с пытливым умом и наблюдательные подобно Дарвину. Более того, возможно, именно в ту пору, задолго до воцарения парализующих мысль религиозных догм и были слышны голоса предшественников Коперника, Дарвина и Фрейда, способных синтезировать чудеса природы в единое целое, способных размышлять о движении небесных тел, о многообразии рода человеческого и в то же время сходстве отдельных особей, об изменчивости природы.
Нет оснований ставить великих мыслителей еврейского народа ниже весьма почитаемых египетских, шумерских, персидских или античных мудрецов и ученых лишь потому, что составители Библии «уступили авторские права» Господу Богу. Ведь никто не подвергает сомнению, что, к примеру, интеллектуальные способности древнегреческих философов можно поставить вровень с умственным потенциалом выдающихся мыслителей нашего времени.
Безусловный факт, что у Дарвина было больше шансов прийти к идее эволюционного отбора, чем у представителей предшествовавших поколений, поскольку эпоха Просвещения открыла перед ним возможность свободного мышления. Но была ли нужда «просвещаться» восточным мудрецам, предшественникам которых не пришлось жить в эпоху европейского Средневековья, во мраке догм, разрываемом лишь вспышками костров инквизиции?
Неужели еврейские мыслители не способны были прийти к мысли об изменчивости видов?
Бродя по улицам Кембриджа или Лондона, даже Дарвин не осознал бы причину почти бесконечного многообразия животного мира, межвидового родства и воздействующего на отбор влияния окружающей среды. Ему понадобилось вырваться из урбанистической среды, чтобы глаза его открылись, и он узрел удивительное многообразие природы и лежащий в основе этой многоликости принцип. Однако, что, пожалуй, гораздо важнее, Дарвину пришлось избавляться от пут окружающей его духовной среды. В формировании его теории — в этом признавался сам Дарвин — труднейшим шагом оказалось опровергнуть предубеждение о неизменности видов.
Нет оснований полагать, будто бы мыслителей библейской поры ограничивали предрассудки и догмы подобного рода. Напротив, как свидетельствуют библейские тексты, поколения евреев задолго до Моисея подметили, что животные находятся под воздействием окружающей среды. Более того, из истории Иакова явствует, что их вера в изменчивость и в способность человека изменять виды была скорее чрезмерной, нежели сдержанной. Как известно, сын Исаака, Иаков, с поразительной научной изобретательностью завладел лучшими овцами в стадах Лавана.
Условившись с родичем, что за службу свою он получит всех овец в отаре с крапинами и пятнами, Иаков поступил следующим образом: «…взял Иаков свежих прутьев тополевых, миндальных и яворовых, и вырезал из них (Иаков) белые полосы, сняв кору до белизны, которая на прутьях; и положил прутья с нарезкою перед скотом в водопойных корытах, куда скот приходит пить, и где, приходя пить, зачинают пред прутьями. И зачинал скот пред прутьями, и рождался скот пестрый, и с крапинами, и с пятнами. (…) Каждый раз, когда зачинал скот крепкий, Иаков клал прутья в корытах перед глазами скота, чтобы он зачинал пред прутьями. А когда зачинал скот слабый, тогда он не клал. И доставался слабый скот Лавану, а крепкий Иакову» (Быт. 30:37–42). Разумеется, в этом предании, как и в большинстве библейских легенд, содержится преувеличение, далеко выходящее за рамки познанной реальности и граничащее с чудом, но при всех обстоятельствах оно основывается на понимании воздействия внешних факторов и изменчивости врожденных особенностей.
Идея эволюционного развития очень важна для рассмотрения нашей темы, поскольку — как это явствует из предыдущих разделов — смерть является неотъемлемой, органической частью беспрерывного и постоянно совершенствующегося Божественного творения. Таким образом, смерть дает возможность поколениям людей, обладающих все новыми и новыми генными комбинациями, занять место предшествующих, дабы затем — в результате естественного и полового отбора — из них могли получиться особи, наиболее успешно приспособленные к вечно меняющимся обстоятельствам. Значит, признанием теории эволюции можно толковать смерть как интеграционный элемент Божественного творения — непрекращающегося, устремленного к дальнейшему совершенствованию, — ибо именно смерть сделала возможным этот удивительный процесс, приведший к возникновению человека.
Иными словами: если верить в эволюционный характер процесса творения и признать как результат его — по замыслу Творца — возникновение человека, тогда необходимо принять и бренность земного бытия. Более того, если в силу нашей химио-биологической натуры старение и бремя его последствий неотвратимы, следовало бы воспринимать смерть как избавление.
А вот вторая версия сотворения мира — в противовес эволюционистским представлениям — символизирует иной способ творения: согласно этой версии, все живые существа Бог сотворил хоть и поодиночке, но одновременно и в окончательном виде. Именно на этой версии базируется недавно возникшее христианско-фундаменталистское «креационистское» воззрение, особенно широкое распространившееся в минувшем столетии в южных штатах США. Созданная в поддержку этого лжеучения так называемая креационистская наука пытается доказать с помощью псевдонаучных аргументов одновременное, параллельное появление на свет всех ныне живущих и некогда существовавших созданий — например, человека и динозавра. Равно как и существование их (во всяком случае, выживших видов) в изначальной и доныне неизменной форме.
Согласно этим воззрениям, смерть не нужна для совершенствования творения; ведь если Бог создал каждый вид в его окончательной форме, то вечное бытие особей не может препятствовать совершенству акта творения. Отсюда же следует и вывод о том, что выбор пары — то есть возникновение новых и новых генных комбинаций, изменчивость — лишен смысла и даже вреден, так как любые изменения могли бы лишь испортить совершенство Божьих созданий, сотворенных Им собственноручно из праха земного, лишить их следов Божественных прикосновений.
Однако составители второй версии, креационисты древних времен, должны были видеть, что сотворенный мир и род человеческий как его часть не остаются неизменными. Поэтому и возникла необходимость в мифах, где изменения приписываются Божественному вмешательству.