Второй после библии
Второй после библии
Абрахам Стокер был довольно известным человеком, однако его прижизненной славе не сравниться с посмертной. В Лондоне конца XIX века Стокера знали в первую очередь не как писателя, летучей мышью выпустившего из-под пера зловещего трансильванского Князя Тьмы, а как директора-распорядителя Lyceum Theatre, лицом и душой которого был актер Генри Ирвинг. Стокер, прослуживший в этом театре почти четверть века, не скрывал восхищения дарованием Ирвинга, его талантом выдающегося исполнителя шекспировского репертуара, а сам, не обделенный ни способностями, ни связями, ни возможностями, вел по преимуществу размеренную жизнь администратора. Стокер сочинил по крайней мере один великий роман, но не разбогател и при жизни особенно знаменитым не стал. Литературная легенда гласит, что важным стимулом для создания образа Дракулы писателю послужило общение с Генри Ирвингом, именно поэтому граф-вампир оказался столь аристократичным и таким утонченным. Стокер надеялся даже, что в сценической адаптации его романа заглавную роль в один прекрасный день исполнит Ирвинг. Но актер не согласился. Спектакль по «Дракуле» в Lyceum Theatre в итоге поставили, хотя и состоялось всего одно представление, в мае 1897 года. Заветная мечта не исполнилась.
Во внешности писателя Брэма Стокера угадываются черты одного из главных героев его знаменитого романа, профессора Ван Хелсинга.
Грузный рыжеволосый ирландец, после сорокалетия утративший выгодно отличавшую его в юности молодцеватость — ту, что позволила когда-то очаровать завидную дублинскую невесту, — Стокер словно смущался самого себя, как будто до конца не верил в собственные силы. Быть может, сказывался комплекс провинциала, пришельца, который, проведя в столице империи большую часть жизни, так и не смог почувствовать себя покорителем Лондона? При этом, по воспоминаниям современников, Стокер был общительным, энергичным и даже отважным человеком. В 1882 году, например, он не побоялся прыгнуть с моста в Темзу, чтобы вытащить из реки самоубийцу. Хотя несчастного не смогли вернуть к жизни, Стокера наградили бронзовой медалью Королевского общества спасения утопающих.
Некоторые аспекты деятельности Стокера остаются неизвестными, его биография — недостаточно изученной, обстоятельства его кончины — спорными. Может, происходит это оттого, что исследователи творчества Стокера нередко сосредоточивают усилия на анализе образа Дракулы, а не на жизнеописании его создателя. Внучатый племянник Стокера Дэниел Фэрсон, автор подробной книги о своем дедушке, в этой связи заметил: «Брэм Стокер — неизвестный автор, написавший один из самых известных в мировой литературе романов».
Абрахам Стокер появился на свет 8 ноября 1847 года в городке Клонтарф на северном побережье Дублинского залива. Это древнее и славное место ирландской истории: еще в 1014 году войско одного из местных правителей, Бриана Борумы, разбило при Клонтарфе армию викингов-наемников. Теперь Клонтарф — район Большого Дублина. Абрахам был третьим из семи детей в семье скромного государственного чиновника, честное имя которого и получил. Младенца крестили в местной протестантской церкви Святого Иоанна, неподалеку от которой сейчас расположен музей Брэма Стокера.
Весь остров Ирландия в середине XIX века входил в Соединенное Королевство[1]. Год рождения Стокера известен в ирландской истории как время Великого голода, Great Famine. Изменение цен на зерно привело к падению производства; из-за болезни картофеля, главного продукта питания малоземельных крестьян, погибли от недоедания более миллиона человек, 15 процентов тогдашнего населения острова. Ежегодно из Ирландии в поисках лучшей доли в Америку, Австралию, в соседнюю Англию уезжали по четверти миллиона человек. И Стокеры жили впроголодь, их маленький сын разучился ходить, не мог даже самостоятельно вставать с постели. Писатель вспоминал: «По понятным причинам я рос задумчивым парнишкой, и неподвижность из-за болезни выработала во мне склонность к размышлениям, которая в будущем очень пригодилась». Через несколько лет недуг, к счастью, отступил, не оставив осложнений.
Небогатая семья Абрахама Стокера-старшего по меркам своего времени относилась к ирландскому среднему классу. Люди этого круга с трепетом лелеяли национальную память, однако в повседневной жизни уже срослись с «большой» английской социальной культурой. Дублин для них олицетворял скорее не идеал будущей независимости, а одну из опор могущества великой общей страны. Но в ирландском, преимущественно католическом, обществе (хотя официальной считалась государственная англиканская[2] церковь) активно бродили идеи национальной эмансипации и равенства прав различных конфессий. Свободолюбивые настроения подогревались тайными или полулегальными политическими группировками, исповедовавшими идеологию фенианизма (фениями в Древней Ирландии называли ратников, охранявших прибрежные районы от вражеских вторжений). С разной степенью радикализма эти организации, вроде «Молодой Ирландии» или возникшего позже на ее базе Ирландского республиканского братства, выступали за независимость острова. Идеологических обоснований находилось предостаточно — и старых легендарных, и новых по тем временам, вроде опубликованной в середине 1850-х годов книги Джона Митчелла «Тюремный журнал». В ней реконструировались восемь последних веков истории Ирландии как беспрерывная цепь унижений и издевательств со стороны англичан, последним из преступлений которых якобы как раз и стало попустительство Великому голоду.
И все же «дать хорошее образование детям» в среде, к которой принадлежали Стокеры, означало: английский язык без акцента, отсутствие грубоватых деревенских манер, отчасти даже — преданность Британской империи. Политические воззрения со временем менялись: в молодости считавшийся твердым лоялистом, Брэм Стокер-младший в пору зрелости обратился к почти радикальной национальной тематике, откровенно критикуя подчиненное положение Ирландии в Соединенном Королевстве. Однако к пламенным фениям он не принадлежал, предпочитая умеренных реформаторов, причем не только ирландцев. Политическим героем Стокера много лет оставался Уильям Гладстон, который во второй половине XIX века четырежды занимал пост британского премьер-министра. Гладстон, совершивший в своем политическом развитии путь от консерватора до либерала, последовательно проповедовал национальное и религиозное равенство подданных королевы Виктории, симпатизировал идее ирландского самоуправления, продвигал ирландскую земельную реформу и развитие промышленности в отсталых районах Британии.
В 1864 году, когда 17-летний Стокер после окончания школы отправился продолжать образование в местную кузницу административных кадров, колледж Святой Троицы, Trinity College, Гладстон занимал должность канцлера казначейства и только еще готовил свои прогрессивные преобразования. Протестантский Тринити-колледж, основанный в конце XVI века указом королевы Елизаветы I, и сейчас вместе с католическим университетом Дублина считается самым престижным высшим учебным заведением Ирландии. Здесь учились Джонатан Свифт, Джозеф Шеридан Ле Фаню, Оскар Уайльд, Сэмюэл Беккет, три будущих ирландских президента и даже один будущий президент Новой Зеландии, а также американская рок-звезда Кортни Лав. Стокер окончил колледж в 1870 году, получив степень магистра и отличия по математике. Юноша оказался восприимчив к самым разнообразным знаниям, он возглавлял студенческое философское общество, руководил престижным университетским историческим клубом, зарекомендовав себя еще и отличным легкоатлетом и футболистом. Самый, пожалуй, известный современный ирландский литературный критик Деклан Кайберд в книге «Ирландская классика» проанализировал одно из выступлений Стокера на заседании студенческого клуба, отыскав в этой речи парадигму борьбы старого и нового, выраженную впоследствии в «Дракуле»: «Все со временем исчезает, и в мире нет ничего вечного, кроме Правды и Прогресса». Бедам и порокам общества молодой Стокер противопоставлял «чистоту помыслов, которая живет внутри каждого из нас».
Последовав примеру отца, успешный выпускник Trinity College поступил на чиновничью должность в британскую администрацию в Дублине. Хотя работа была скучной и однообразной, из Стокера получился прилежный клерк. Биографы писателя не видят в этом ничего странного: в «Дракуле», как считает тот же Кайберд, Стокер противопоставил запретный интерес к сверхъестественному, законам которого невозможно найти исчерпывающее объяснение, убеждениям в том, что жизнь подчинена стройному административному распорядку. Свой опыт чиновника Стокер обобщил в 1879 году в сборнике эссе «Обязанности мелких клерков в Ирландии». Анализ управленческой практики был важен для Британской империи; как раз в это время армия Ее Величества королевы Виктории оккупировала провинцию Кандагар в Афганистане.
В начале второй половины XIX века Соединенное Королевство вступило в расцвет Викторианской эпохи. Этот период в британской истории примечателен не только в политическом или экономическом отношениях. Викторианство сформировало «большой стиль» повседневной жизни подданных монархии. Само имя королевы обещало победу: под скипетром Виктории, царствование которой началось в 1837 году и затянулось на шесть с лишним десятилетий, Британия правила морями, активно вела «большую игру» в Азии, завоевала половину Африки. Эксплуатация колоний не исключала окончательного запрета работорговли. Промышленная революция стала переворотом в жизни городов, где широкие проспекты и уютные дома для богатых сочетались с жалкими трущобами для рабочих, вчерашней деревенщины. Заморские победы и археологические открытия вызвали новый интерес к древним цивилизациям — египетской, греческой, римской. Остальной мир, должно быть, казался британцам окраинами империи.
Ее Величество королева Виктория определяла не только политику своей империи, но и стиль жизни и даже образ мысли своих подданных.
В естественных науках усилиями Чарльза Дарвина и Томаса Гексли брало верх рациональное осознание действительности; церковь сохраняла контроль над кодексом семейного поведения и общественной моралью, в которых главенствовали строгие нравы. Викторианская эпоха — пора скрытой, подавленной сексуальности. Показное ханжество считалось нормой, обнаженное женское колено полагали верхом бесстыдства. Популярный анекдот той эпохи гласит, что в приличных домах всегда зачехлены даже ножки роялей. При этом в Великобритании (как, впрочем, по всей Европе) процветала проституция, а в высшем свете адюльтер оставался обычным делом, несмотря на то что «веселая» придворная эпоха XVIII века осталась в прошлом.
Викторианство стало порой укрепления старых социальных перегородок и возведения новых: кодекс джентльмена закреплял консервативные ценности, берег классовые различия. Роскошь если и не была, то казалась строгой. Смерть в 1861 году супруга Виктории принца Альберта правящий класс Великобритании воспринял как национальную трагедию. Оплакивая потерю, императрица завела привычку одеваться в черное; за Викторией последовал двор, а затем и общество. Императрица-вдова управляла Британией (и принадлежавшей Британии половиной мира) четыре десятилетия. Черные янтарь и оникс стали повседневной постоянной модой, а не только знаком скорби и печали.
В 1872-м (в том году впервые в истории друг с другом сыграли две футбольные сборные, английская и шотландская) 24-летний студент Абрахам Стокер опубликовал дебютный рассказ «Хрустальный кубок». Вскоре в дублинском журнале The Shamrock («Трилистник», это растение считается символом Ирландии) появился еще один рассказ Стокера «Цепь судьбы». По заказу того же журнала Стокер написал в 1875 году и первый роман, «Путь наслаждений». Как раз в это время лондонская The Times начала ежедневно публиковать карту страны с прогнозом погоды, а капитан Мэтью Уэбб стал первым человеком, переплывшим Ла-Манш. Ничто в дебютном романе молодого Стокера не предвещало его обращения к мистике и силам тьмы: это история о театральном плотнике из Дублина Джерри О’Салливане, который вместе с верной женой Кэти отправляется искать счастья в Лондон. В ту пору, свидетельствуют биографы, Стокер находился под сильным влиянием американского поэта Уолта Уитмена и даже выступал с публичной защитой его знаменитого сборника стихов «Листья травы», вызвавшего противоречивые отклики. Стокер несколько лет состоял с Уитменом в переписке; впоследствии они познакомились и регулярно встречались в Лондоне.
Не меньше литературы Стокера интересовал театр. Молодой человек регулярно посещал спектакли местных и заезжих трупп и с 1871 года писал рецензии в газету The Dublin Evening Mail. Дублин был тогда небольшим городом, в котором знаменитые имена и славные биографии часто пересекались. Совладельцем газеты некоторое время оставался Джозеф Шеридан Ле Фаню, о ней писал в «Дублинцах» Джеймс Джойс. Журналистский труд Стокера не оплачивался, однако одна из опубликованных в The Evening Mail статей неожиданно изменила его жизнь. В декабре 1876 года в местном Королевском театре с успехом прошли очередные гастроли Lyceum Theatre. Стокер, впервые увидевший Генри Ирвинга на сцене почти десятилетием ранее, сочинил очередной восторженный отклик об игре своего кумира в спектакле «Капитан Абсолют» по пьесе Ричарда Шеридана. Польщенный актер вдруг пригласил рецензента на обед. Знакомство продолжилось, и через год Ирвинг, после конфликта в руководстве труппы выкупивший на паях с актрисой Эллен Терри акции театра и ставший его совладельцем, предложил дублинскому критику-любителю пост директора-распорядителя. Предложение было лестным: открытый в 1834 гору Lyceum Theatre славился постановками классического репертуара не только в Лондоне. Билеты в огромный зрительный зал на две тысячи мест в здании на Веллингтон-стрит почти всегда раскупались. А Ирвинг и сейчас считается крупнейшим драматическим талантом Викторианской эпохи. Он первый актер, возведенный королевой в рыцарское достоинство; в Лондоне сэру Генри поставили памятник. Но в театральном менеджменте у Ирвинга не все и не всегда ладилось: в 1902 году он вынужден был закрыть Lyceum Theatre, оставив Стокера своим личным антрепренером. Вскоре после смерти Ирвинга в 1905 году его бывший театр возобновил деятельность и продержался на плаву еще три десятилетия. После Второй мировой войны в перестроенном здании устроили танцевальный и концертный зал Lyceum Ballroom, в котором выступали многие знаменитые исполнители поп-музыки, от Led Zeppelin до U2. С 1999 года здесь постоянно идет мюзикл «Король Лев».
…Незадолго до переезда в Англию Стокер женился. Его избранницей стала видная дублинская красавица, 19-летняя Флоренс Энн Лемон Бэлком, дочь подполковника британской армии. Среди настойчивых ухажеров этой юной театральной актрисы числился и такой выдающийся кавалер, как Оскар Уайльд. Блестящему самоуверенному холерику, которому суждена была столь же громкая слава, сколь и трагическая судьба, Флоренс по настоятельному совету отца предпочла уравновешенного госслужащего, пусть и с творческими амбициями, обещавшего ей будущее поспокойнее. Уайльд оставил прекрасные портретные рисунки Флоренс: это темноволосая девушка с нежными чертами лица и печальными глазами. Брэм Стокер не посвятил жене ни романов, ни стихов.
Вскоре молодая чета отправилась через Ирландское море. В самом конце 1879 года (Лондон в то время был окутан сильнейшим, самым продолжительным в истории города туманом, державшимся без перерыва почти пять месяцев) у Стокеров родился единственный сын, Ирвинг Ноэль Торнли, названный именем руководителя Lyceum Theatre. Для сына Стокер сочинил сборник сказок «Перед заходом солнца», вышедший в 1881 году. Тем временем Генри Ирвинг представил своего провинциального приятеля высшему свету. Стокер познакомился и с модными актерами, художниками, писателями, среди которых был, например, Артур Конан Дойл. По долгу административной службы Стокер сопровождал театральную труппу, в которой состояло более ста человек, на гастролях в США. В 1886 году он издал публицистические «Мимолетные заметки об Америке». В эту книжку, конечно, не вошло упоминание о знаковом и для нас событии, которое тогда едва ли попало в газеты: фармацевт из штата Джорджия Джон Пембертон изобрел кока-колу.
К началу 1890-х годов Брэм Стокер увлекся мистикой. Автор монографии «Брэм Стокер и человек, который был Дракулой» Барбара Белфорд указывает, что как раз в ту пору писатель вступил в герметический орден «Золотой зари»[3]. Другие исследователи считают: формальных связей между Стокером и членами этого ордена не существовало, не отрицая, впрочем, что писатель тесно общался с некоторыми его членами и по мере сил помогал им. К тому времени Стокер уже вовсю работал над романом «Дракула», замысел которого относится к 1890 году.
Разговоры о восставших мертвецах и вампирах в ту пору были модными в декадентских кругах. Тон задал богатый аристократ из балтийских немцев с опереточным именем граф Эрик Станислаус Стенбок, поэт и один из самых колоритных персонажей богемы поздневикторианской эпохи. Автор сборников упаднических стихов с заголовками вроде «Любовь, сон и мечты» и «Мирт, рута и кипарис», Стенбок вызывал эксцентричным поведением салонные ненависть и восхищение. Стиль его жизни характеризует такой светский анекдот: одно время, выбирая религию по душе и по нраву, граф каждую неделю молился в храмах разных конфессий. «Ученый, знаток искусства, пьяница, поэт, извращенец, обаятельнейший из людей», — отзывался о нем современник. Незадолго до смерти от цирроза печени в 1895 году не дотянувший и до сорокалетия Стенбок баловства ради сочинил пару фантасмагорических журнальных рассказиков о загробной жизни, «Та сторона» и «Истинная история вампира», получивших моментальную известность и распространявшихся чуть ли не в списках. Успех оказался громким и кратковременным. Стоило Стенбоку умереть, о его рассказах и стихах забыли, большая часть тиражей его произведений была уничтожена родственниками. Этого литератора заново открыли только через столетие, сейчас Стенбока числят классиком, а посвященным ему биографическим исследованиям придумывают многозначительные названия вроде «Сто лет отсутствия». Стенбок и Стокер оказались поблизости в литературных энциклопедиях не только из-за общего интереса к вампирам и одинакового сочетания первых букв в фамилиях, но и потому, что их произведениям выпала схожая судьба: посмертная слава оказалась куда ярче прижизненной популярности.
Увлекшись идеей романа о вампире, Брэм Стокер много времени проводил в загородном доме в местечке Уитби, где частично разворачивается действие книги (в этом рыбацком городке в Северном Йоркшире теперь открыт музей Дракулы). Роман увидел свет 18 мая 1897 года в издательстве Archibald Constable&С? и… не стал сенсацией, но вскоре был переиздан популярным, так называемым шестипенсовым изданием в мягкой обложке. В первые десятилетия нового века в Британии роман выходил практически ежегодно. В США «Дракула» опубликован в 1899 году и за первую половину XX века выдержал десяток изданий. В других странах успех к книге Стокера приходил медленнее: первое русское издание под названием «Вампир (Граф Дракула)» появилось в 1913 году в книжной серии «Библиотека «Синего журнала»» в Петербурге. Во Франции роман издали в 1920 году под названием «Человек ночи».
БРЭМ СТОКЕР, «ДРАКУЛА» (DRACULA, 1897)
Роман открывается дневниковыми записками Джонатана Харкера, помощника стряпчего Питера Хокинса из Эксетера, посланного «за границу к иностранцу» для разъяснений по поводу покупаемой им под Лондоном недвижимости. Харкер направляется в замок графа Дракулы, расположенный в Карпатских горах, «как раз на границе трех областей, Трансильвании, Молдовы и Буковины. Это один из самых диких и малоизвестных уголков Европы»[4]. 4 мая местные крестьяне со страхом провожают англичанина в путь: ему дарят крест, связку чеснока, шиповник и ветку рябины. Через город Бистриц и мрачный перевал Борго[5] глухой ночью Харкер прибывает в «полуразрушенный замок, из слепых окон которого не пробивалось ни лучика света, а разбитые крепостные стены рваной линией рисовались на залитом лунным светом небе».
Путника встречает хозяин, «высокий старик с начисто выбритым подбородком и длинными седыми усами, одетый с ног до головы в черное, без единого цветного пятнышка». Дракула, не имеющий привычек ужинать и курить, угощает Харкера вкусной едой и отличными сигарами. «У него резкий орлиный профиль, тонко очерченный нос с горбинкой и особенным вырезом ноздрей; высокий выпуклый лоб и грива волос, лишь слегка редеющая на висках. Его тяжелые кустистые брови почти сходились на переносице. Рот был решительный, даже на вид жестокий, а необыкновенно острые белые зубы выдавались вперед. У него были бледные, крайне острые уши, широкий сильный подбородок и тугие, хотя и седые, щеки. Но сильнее всего поражала необыкновенная бледность лица». Харкер замечает также поросшие волосами ладони графа и чувствует его тлетворное дыхание. Когда Дракула слышит вой волков, глаза его сверкают: «Прислушайтесь к ним, к детям ночи! Что за музыку они заводят!»
Харкер понимает, что попал в странное место. «Замок высится на самом краю жуткой бездны. Повсюду расстилается зеленое море деревьев, с редкими просветами там, где открываются пропасти». Граф ведет с гостем долгие ночные беседы об истории Трансильвании, а также о своем будущем поместье в Парфлите к востоку от Лондона. Поместье Карфакс (от Quatre Faces, «четыре фасада») — средневековый особняк с толстыми стенами и забранными решетками окнами на обнесенном глухой стеной участке земли с часовней и маленьким озером. «Я рад, что дом старинный и просторный; я сам из старинной семьи, и необходимость жить в новом доме убила бы меня, — замечает Дракула. — Меня радует и то, что я найду там старинную часовню. Мы, магнаты Трансильвании, с неприязнью думаем о том, что наши кости могут покоиться среди простых смертных».
Харкер замечает, что Дракула не отражается в его туалетном зеркале. Небольшой порез при бритье становится причиной вспышки «демонического бешенства» графа: он хватает Харкера за горло, отпрянув только при виде нательного креста своего гостя. Джонатан осознает, что он — пленник. Однако ночные беседы продолжаются: «Граф с таким оживлением говорил о событиях, о народах и о битвах, будто сам присутствовал всюду. Он это объясняет тем, что для боярина честь его родины, дома и рода — личная честь, что их победа — его слава, их судьба — его участь». Граф с гордостью вспоминает славных предков, один из которых — «настоящий Дракула!» — переправился через Дунай и разбил турок на их же земле». «Дракулы — сердце, которое бьется в груди секлеров[6], их мозг и меч — могут похвастаться такой древностью рода, на которую заплесневелые Романовы и Габсбурги никогда не смогут и претендовать. Военные дни прошли. Кровь теперь, в эти дни бесчестного мира, является слишком ценной; и слава великих племен уже не более чем древняя сказка».
Фантасмагория продолжается: Джонатан видит, как граф ползет по стене замка «над жуткой пропастью, головой вниз, его плащ развевается, словно крылья». Дракула рекомендует Харкеру спать только в тех комнатах, которые он, граф, отвел своему пленнику. Воспользовавшись отсутствием хозяина, Харкер проникает в запрещенные покои и в эротическом полусне-полукошмаре едва не становится добычей трех молодых женщин, «судя по их манерам и одеждам, настоящих леди». «У всех были великолепные белые зубы, сверкавшие жемчугом между рубиново-красных сладострастных губ». В «томном восторге» Харкер ждет смертельного поцелуя, однако зловещих сестер прогоняет разъяренный граф: «Не думаю, что даже демоны могут быть охвачены такой свирепостью, бешенством и яростью».
Харкер пытается передать на волю несколько писем через цыган, раскинувших рядом с замком табор, однако его послания попадают к графу. «Опасности и страхи всегда преследуют меня по ночам, — размышляет пленник. — Почему я до сих пор ни разу не видел графа при свете дня?» По замковой стене Харкер проникает в комнаты Дракулы, откуда темный тоннель «с тошнотворным запахом свежей, только что разрытой земли» ведет в полуразрушенную часовню. Там в одном из пятидесяти ящиков на груде свежей земли лежит граф. «Он или был мертв, или спал — открытые застывшие глаза, но без стеклянного мертвенного блеска, в щеках угадывалось живое тепло, а губы рдели, как всегда. Ни пульса, ни дыхания, ни биения сердца».
Харкер, проведший в замке больше полутора месяцев, настаивает на отъезде. Граф приоткрывает двери — и «красные пасти волков со щелкающими зубами и лапы с тупыми когтями начали просовываться в щель». Харкер возвращается в свою комнату: «Последнее, что я видел, — Дракула, посылающий мне воздушный поцелуй; в глазах красный огонь торжества, и на губах улыбка, которой мог бы гордиться сам Иуда в аду». На рассвете 30 июня, «после крика петуха», Харкер отправляется на поиски ключей. Он вновь проникает в усыпальницу Дракулы: «Передо мной лежал граф, но наполовину помолодевший. На губах виднелись свежие капли крови, капавшие из уголков рта и стекавшие по подбородку. Казалось, чудовище налито кровью; он лежал, как омерзительная пиявка, лопающаяся от пресыщения… И этому отродью я помогаю перебраться в Лондон, где он станет упиваться кровью!» Вскоре Харкер слышит голоса: это словаки и цыгане выносят ящики с землей, заколачивают гвоздями страшное ложе Дракулы и с песнями удаляются. Харкер остается взаперти: «Я снова был пленником, и петля судьбы затягивалась на моей шее все туже и туже».
…Повествование продолжает переписка невесты Джонатана Харкера учительницы Вильгельмины (Мины) Мюррей и ее 19-летней подруги Люси Вестенра. Люси рассказывает о претендентах на ее руку. Первый — 29-летний врач Джон Сьюард, «под личным надзором которого находится лечебница для душевнобольных». Второй — «славный малый», американец из Техаса Квинси П. Моррис. Третий — возлюбленный Люси, единственный наследник тяжело больного лорда Годалминга Артур Холмвуд.
Отрывки начитанного на фонограф дневника доктора Сьюарда чередуются с записями Мины. Сьюард наблюдает за 59-летним безумным пациентом своей клиники Р. М. Ренфилдом, которого классифицирует как зоофага (пожирателя живого). Ренфилд «дал нескольких мух на съедение одному пауку, нескольких пауков — одной птице и потом захотел кошку, чтобы она съела птиц». Пациент просит у доктора кошку, а когда Сьюард отказывает, сам съедает нескольких воробьев, которых приманивает на пауков.
Мина, гостящая в поместье семьи Вестенра в Уитби, беспокоится о здоровье Люси, которая страдает лунатизмом, и о долгом отсутствии Джонатана. 6 августа во время шторма в бухте Уитби Мина становится свидетельницей крушения русской шхуны из Варны Demeter, за штурвалом которой стоит привязанный к нему мертвый моряк. Мина вклеивает в дневник вырезанный из газеты The Daily Telegraph репортаж об этом событии. Шхуна доставила в Британию странный груз — «некоторое количество больших деревянных ящиков, наполненных землей», — на имя стряпчего Сэмюэля Биллингтона с предписанием доставить его в поместье Карфакс. Газета с разрешения русского консула публикует отрывки из судового журнала шхуны. Капитан пишет о том, как один за другим пропадают матросы Петрофски, Абрамофф, Олгарен. Всем им мерещится на борту призрак в облике «высокого, худого и призрачно-бледного человека». Не выдержав напряжения и встречи с «Этим», бросается в море румын, помощник капитана. Чтобы противостоять натиску черных сил, капитан привязывает себя к штурвалу… На следующую ночь после похорон «бедного капитана» — с 10 на 11 августа — Люси в сомнамбулическом состоянии выходит из дома. Мина обнаруживает подругу на скамейке на кладбище; рядом с Люси стоит черная тень «с бледным лицом и сверкающими глазами». Мина набрасывает на плечи подруги шаль, сколов ее булавкой. На шее у Люси она видит два маленьких отверстия, точно от иголки. Мина не придает этому значения, подумав, что нечаянно поранила подругу булавкой. Эти отверстия, «напоминающие белые кружочки с красными точками посередине», не исчезают, а становятся заметнее.
19 августа Мина получает письмо от сестры Агаты из больницы в Будапеште: Джонатан Харкер прибыл из Клаузенбурга[7] с воспалением мозга и провел в горячке шесть недель. Мина отправляется за женихом в Будапешт. Измученный Джонатан вручает Мине свой дневник. Молодые принимают решение пожениться, их судьбы соединяет священник английской миссии. Дневник мужа Мина запечатывает как символ страданий и любви.
Из дневника доктора Сьюарда: Ренфилд сбежал из клиники. Доктор обнаружил беглеца у часовни в Карфаксе. Ренфилд бормотал: «Я здесь, Господин, чтобы выслушать Ваше приказание! Я Ваш раб, и Вы вознаградите меня, так как я буду Вам верен!»
Обеспокоенный состоянием Люси, Артур Холмвуд просит доктора осмотреть девушку. Сьюард не находит признаков болезни, однако рассказ о лунатических склонностях Люси заставляет молодого врача обратиться за консультацией к доктору Абрахаму Ван Хелсингу из Амстердама, «который великолепно разбирается в сомнительных случаях». Сьюард рекомендует профессора Холмвуду: «Он философ и метафизик, но вместе с тем выдающийся ученый. Это человек большого ума. У него железные нервы, спокойствие духа, впору айсбергу, невероятно решительная натура, великая сила воли и терпение, черпающее из добродетели молитвы, добрейшее и преданнейшее сердце, какое билось когда-либо». Ван Хелсинг находит необходимой трансфузию крови; Люси переливают кровь Артура. Доктор Сьюард ухаживает за больной, но по-прежнему не может понять причин ее истощения. Ван Хелсинг вновь делает переливание крови (доктора Сьюарда), а затем убеждает Люси перед сном надеть венок из цветов чеснока. Однако ночью мать Люси открывает окно, чтобы проветрить комнату, — и Ван Хелсингу приходится переливать девушке собственную кровь.
The Pall-Mall Gazette 18 сентября пишет: из Лондонского зоологического сада сбежал волк Берсикер[8] — после того как его погладил «господин с ледяными красными глазами». Ночью волк врывается в комнату Люси Вестенра; ее мать умирает от испуга и сердечного удара. Ван Хелсинг и Сьюард находят Люси в кризисном состоянии; ранки на ее шее не заживают. Девушке переливают кровь Квинси Морриса, но Люси бледнеет все сильнее, зубы ее становятся длиннее и острее. Куда же ушла «кровь четырех здоровых мужчин», перелитая Люси? В мучениях, то становясь похожей на вампира, то вновь обретая красоту, девушка умирает. «В эту ночь Ван Хелсинг не ложился. Он следил за комнатой, где Люси лежала в гробу, осыпанная белыми цветами чеснока».
На улице Лондона Джонатан Харкер, к своему ужасу, замечает Дракулу. Ван Хелсинг, разбирая бумаги Люси, находит ее письма к Мине и просит миссис Харкер о встрече. В Лондоне они сопоставляют дневники Джонатана, Мины и Люси — и профессору открывается ужасающая картина злодеяний Дракулы.
В окрестностях Хэмпстеда, неподалеку от кладбища, где похоронена Люси, пропадают маленькие дети. Их находят с ранками на шее. Малыши в восторге от встречи с «леди-привидением». Ван Хелсинг готовит Сьюарда к рассказу о Дракуле: «В том-то и ошибка нашей науки, она все хочет разъяснять, а если не удается, утверждает, что это не поддается объяснению. И все-таки каждый день рядом с нами заявляют о возникновении новых религий, вернее, считающихся новыми, но в основе своей они стары и только притворяются юными, как светские дамы в опере». Две ночи подряд Ван Хелсинг и Сьюард дежурят в семейном склепе Вестенра. Сначала они вообще не обнаруживают в гробу трупа (в эту ночь в Хэмпстеде покусан очередной ребенок), а затем видят, что за прошедшую после смерти неделю девушка похорошела и порозовела. Ван Хелсинг разъясняет: «Ее укусил вампир, когда она была в трансе и бродила во сне. Пока она была в трансе, ему было очень удобно сосать ее кровь. В трансе она умерла, в трансе она и пребывает «не-мертвой». Не будь она «не-мертвой», началось бы тление».
В лунную ночь 29 сентября профессор собирает на кладбище трех мужчин, любивших Люси. Появляется «не-мертвая», покусавшая очередную жертву: «Свежая кровь сочится по ее подбородку, пятная белизну савана». Безутешный Артур едва не становится жертвой «не-мертвой», зовущей его «с томной, сладострастной грацией». Ван Хелсинг отпугивает вампира крестом. «Это из области знаний и опыта древних народов и всех тех, кто изучал власть «не-мертвых». Становясь таковыми, они обретают бессмертие; они не могут умереть, им приходится продолжать жить год за годом, увеличивая количество жертв и приумножая мировое зло, ибо все умершие от укуса «не-мертвого» делаются «не-мертвыми» и в свою очередь губят других». Круг «не-мертвых» (nosferatu, как называют их в Восточной Европе) расширяется. Но «если вернуть «не-мертвую» к настоящей смерти, душа Люси станет свободной. Вместо того чтобы делаться подобием дьявола, она сможет занять свое место среди ангелов». «Рука, которая нанесет ей удар освобождения», — рука Артура. Холмвуд забивает любимой в сердце осиновый кол, а Ван Хелсинг отрубает Люси голову и набивает ей рот чесноком. «Теперь она не злой насмешливый дьявол и не погибшее навек существо. Она верная покойница Бога».
Друзья на золотом распятии клянутся найти виновника своих «несчастий и уничтожить его». «Группа Ван Хелсинга» и супруги Харкер объединяют усилия. Они изучают дневники, газетные статьи, ищут связи Дракулы. «Nosferatu не умирает, как пчела, после того, как ужалит. Он только крепчает и, делаясь сильнее, приобретает способность творить еще больше зла». Доктор перечисляет свойства вампира: он не умирает от старости; он процветает там, где может упиваться кровью живых; он способен возвращать себе молодость; он не ест и не пьет ничего, кроме крови; он не отбрасывает тени; его не отражают зеркала; сила его руки равняется силе многих; он умеет превращаться в волка и летучую мышь; он может облекать себя туманом; он ходит с лунными лучами, как мириады пылинок; он видит в темноте и способен уменьшаться в размерах. «Он все это может, но он не свободен. Он в оковах куда более, чем раб на галерах». Вампир не способен поначалу войти никуда — только по зову домочадцев; сила оставляет его с наступлением дня; превращаться он может только в полдень или на рассвете и закате; его лишают силы чеснок и распятие, ветка шиповника и освященная пуля; кол и отделение головы приносят ему покой.
Ван Хелсинг запрашивает сведения о прошлом Дракулы у профессора Арминия из Будапештского университета. «Это воевода Дракула, прославившийся в борьбе с турками на границе владений султана. И столетие спустя о нем говорили как об умнейшем, коварнейшем и храбрейшем из сынов Трансильвании. Могучий ум и железная воля ушли с ним в могилу, а теперь они направлены против нас. Кое-кто из этого рода имел дело с нечистым. Многие тайны узнали они в школе Шоломанча[9], где каждого десятого ученика дьявол делает своим помощником. Он плоть от плоти великих мужей и добрых жен рода своего, и лишь на земле, освященной их могилами, могла родиться такая мерзость. Самое ужасное то, что зло глубоко коренится в добре».
1 октября друзья приступают к осмотру поместья Карфакс: «В подвале плавал землистый запах какой-то гнили. Не просто тление и едкий, острый запах крови, но, казалось, само разложение разложения». Из пятидесяти ящиков с землей в поместье обнаруживаются двадцать девять. Подземелье полно крыс, в закоулках кружат мириады светящихся точек; казалось, здесь же витает и зловещая тень Дракулы.
Новой жертвой вампира становится Ренфилд, колеблющийся на грани безумия, преданности Господину и просветления. Жестокий Дракула разбивает Ренфилду голову.
Расследование приводит профессора в особняк на Пикадилли, снятый иностранным богатеем графом де Вилем. И здесь стоят ящики с землей. Ван Хелсинг и его друзья вступают в прямое столкновение с Дракулой, но в схватке граф оказывается проворнее и исчезает. Постепенно все ящики с землей, кроме одного, «продезинфицированы» с помощью распятия и освященных облаток.
Выясняется, что вампир не обошел стороной и Мину Харкер. С каждым днем она бледнеет и грустнеет. Дракула посещает Мину в полуснах-полукошмарах: «Сначала легкое прохладительное в награду за мои труды. Пора вам привыкнуть: не в первый и не во второй раз ваши жилы утоляют мою жажду». Дракула распахивает рубашку, ногтем вскрывает жилу на груди и заставляет несчастную напиться его крови. Но именно помощь Мины становится решающей в погоне за Дракулой. Миссис Харкер просит Ван Хелсинга подвергнуть ее воздействию гипноза и, вступив в мысленную связь с вампиром, сообщает: он находится на паруснике в открытом море. Профессор понимает: граф, почувствовав преследование, бежал в Трансильванию. Так столетия назад, не справившись с турками, он бросал свою армию и возвращался в замок, чтобы начать борьбу заново.
Единственным судном, 4 октября взявшим курс из Лондона на Варну, оказывается шхуна «Царица Екатерина», Czarina Catherine. Ван Хелсинг со товарищи собирается на Балканы. Мина понимает, что превращается в вампира, и в прочувственной речи заставляет друзей дать клятву: «В моей крови, в моей душе — яд, и он должен убить меня, если мне не будет оказана помощь. Когда мое тело будет мертвым, вы должны, не мешкая, проткнуть меня колом и отрезать голову». «Восточный экспресс» мчит профессора и его помощников в Болгарию. Однако граф хитрее: гипнотически воздействовав на Мину, он выведал планы Ван Хелсинга. «Царица Екатерина» прибывает не в Варну, а в город Галац в низовьях Дуная. Ван Хелсинг оказывается там 30 октября, однако к этому времени ящик с Дракулой исчезает из трюма «Царицы Екатерины». По поручению аристократа де Виля груз получил некто Петроф Скински, «который имел дело со словаками, занимающимися сплавом по реке». Вскоре «в ограде церкви Святого Петра нашли тело Скински; шея у него была истерзана, точно каким-то зверем».
Преследователи решают разделить силы: Ван Хелсинг и Мина поездом направляются в город Верешти, откуда на экипаже следуют к перевалу Борго; Джонатан и Артур покупают паровой катер и поднимаются по течению притока Дуная Сирета, в который впадает «огибающая перевал Борго» река Бистрица. Доктор Сьюард и Квинси Моррис проделывают тот же путь в запряженном шестеркой лошадей экипаже. По мере приближения Ван Хелсинга и его спутницы к замку Дракулы воздействие профессора на Мину ослабевает. Наконец 5 ноября они достигают замка; ночью профессор помещает Мину в центр круга и защищает ее Святыми Дарами от появившихся из туманной ночи трех вампиров-сестер. Оставив Мину спящей в священном круге и вооружившись кузнечным молотом, Ван Хелсинг направляется в замок. В часовне он обнаруживает три гроба с женщинами-вампирами; каждой из них профессор вколачивает в грудь осиновый кол и отсекает голову. «Еще один гроб был величественнее остальных, колоссальных размеров и благородной формы. На нем было написано только одно слово: ДРАКУЛА. Вот оно, логово «не-мертвого», которому столь многие обязаны погибелью души!» В пустой гроб профессор бросает несколько облаток, «изгоняя «не-мертвого» оттуда навсегда». Днем 6 ноября Ван Хелсинг и Мина видят сквозь буран, как группа цыган на повозке везет ящик с Дракулой. Наперерез им бросаются подоспевшие Артур, доктор Сьюард, Квинси Моррис и Джонатан Харкер. Неизвестно откуда сбегаются волки. В схватке смертельно ранен Моррис, но цыгане отступают. В лучах заката Мина видит «графа, лежащего в ящике на земле. Он был смертельно бледен, точно восковая фигура, а красные глаза сверкали местью. Глаза его смотрели на заходящее солнце, и ненависть в них переходила в торжество». Джонатан перерезает Дракуле горло, а Квинси Моррис из последних сил пронзает вампиру ножом сердце. «Тело графа распалось в прах и исчезло. В последний миг лицо его обрело выражение мирного покоя».
Эпилог книги написан через семь лет Джонатаном Харкером. Сын Джонатана и Мины родился в годовщину смерти Морриса, и, несмотря на то что ребенок назван именами всех друзей своих родителей, отец и мать кличут его Квинси. Чета Харкеров вновь совершает путешествие в Трансильванию: «Все следы былого уничтожены. Но замок возвышается, как и раньше, над огромным пустым пространством».
Британские критики и читатели приняли книгу Стокера в целом благосклонно, однако современные исследователи считают, что через столетие — таково уж свойство этого произведения — оно воспринимается со значительно большим интересом, чем в ту пору, когда было создано. В конце XIX века никто не мог подумать, что «Дракула» станет самой тиражной книгой после Библии, а ее герой — вторым после Шерлока Холмса литературным героем по числу экранизаций в мировом кино. Между тем культурологи утверждают, что это именно так. А в викторианской Англии публикация романа Стокера лишний раз подчеркнула злободневность загробной тематики. В том же году лондонский бомонд любовался картиной «Вампир» (правильнее было бы «Вампирелла») кисти Филипа Берн-Джонса. Художник в неземном виде изобразил предмет своего земного влечения, красавицу актрису Патришу Кэмпбелл, склонившуюся над телом молодого любовника. Редьярд Киплинг откликнулся на появление работы Берн-Джонса одноименным с художественным полотном стихотворением, в котором речь шла не столько о жажде крови, сколько о входившем в моду поствикторианском образе фатальной женщины-вамп. Мода задержалась надолго и стала международной: бескровные лица, таинственный призыв в горящем взоре, белые одежды, чувственная анемичность превратились в знаки дамской привлекательности. В 1910-е годы кинематограф откликнулся на этот потусторонний сексуальный призыв серией немых лент. Упомянем фильм Робера Виньола «Вампир» (вновь вернее было бы «Вампирелла») 1913 года и сериал Луи Фейяда «Вампиры» 1915-го. В последнем главную роль певицы кабаре Ирмы Веп (Irma Vep — анаграмма слова vampire) сыграла самая модная парижская актриса тех лет Мюзидора. Сериал Фейяда эксплуатировал не роман Брэма Стокера, а всего лишь модное словечко: «вампирами» называла себя неуловимая банда злодеев.
Новый стандарт девичьей сексуальности установила картина Филипа Берн-Джонса «Вампир»: первая женщина-вамп мировой истории.
Последний период царствования Виктории, британский fin de siecle, совпал с очередным всплеском национальных выступлений в Ирландии. В год выхода «Дракулы» в Лондоне чествовали императрицу в связи с невероятной — шестидесятой — годовщиной ее вступления на престол, а ирландские политические организации отмечали пятидесятилетие трагедии Великого голода. Историки указывают на двойственность этого периода в развитии Британии; некоторые литературоведы уверены, что эта двойственность определила метафизический фон «Дракулы». Отсюда, в частности, и захватившее не одного только Брэма Стокера светское увлечение паранормальными явлениями, гипнотизмом, столоверчением, общением с душами умерших. С одной стороны, закат столетия, с другой — заря новой эпохи; неопределенность, зыбкость, неуверенность во всем. Отголоски этих общественных настроений слышны и в романе о Дракуле: Люси Вестенра так же мучительно балансирует на грани болезни и выздоровления, как граф-вампир существует в нейтральной полосе между жизнью и смертью.
Наступление XX столетия, грядущее междуцарствие и связанные с ним перемены манили одних, других пугали. Королева Виктория ненадолго пережила свой XIX век: она скончалась в январе 1901 года, вскоре после того, как частью Британской империи стал Трансвааль. Трон — после бесконечного ожидания — унаследовал старший сын императрицы, 59-летний принц Эдуард, уступивший этот свой национальный рекорд только нынешнему наследнику престола, Чарльзу. Соединенное Королевство, владычица которого казалась вечной, все же вынуждено было смириться с календарем; страна вплывала в новый век, в новую эру. Изменился и сам характер британской монархии; именно в пору Виктории появилась поговорка о том, что английская королева царствует, но не правит.
Стокер посвятил роман «Дракула» своему приятелю, популярнейшему английскому писателю той поры — и приятелю Генри Ирвинга — Томасу Холлу Кэну, известное только близким друзьям шутливое прозвище которого — Холми-Бег — красуется на первой странице книги. «Дракула» вышел в череде других, не более и не менее глубоких, как казалось в ту пору, приключенческих, моралистических и любовных сочинений Стокера. После смерти Ирвинга, несмотря на пусть негромкий, но все же несомненный собственный творческий успех, Стокер остался без работы, не у дел и без прежних средств. Кончину патрона Стокер пережил так тяжело, что у него самого случился удар. Британия в те дни активно интересовалась своим ВМФ: на верфи в Портсмуте был заложен линкор «Неустрашимый», HMS Dreadnought, родоначальник нового класса боевых кораблей. После выздоровления Стокер продолжил активные занятия литературой. Уже в 1906 году вышли двухтомные биографические «Воспоминания о Генри Ирвинге». Финансовые проблемы заставляли успешного писателя заниматься и поденной журналистикой. Для газеты The Daily Chronicle Стокер взял интервью у Уинстона Черчилля, в то время занимавшего пост министра внутренних дел.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.