Может ли вера в потустороннее существование смягчить страх смерти?
Может ли вера в потустороннее существование смягчить страх смерти?
Хотя в наше время люди боятся прежде всего умирания, бесконечно длящихся бессмысленных мук, унизительно медленного угасания, полагаю, были времена, когда предков наших гораздо больше угнетала сама смерть: им страшно было переступить через порог в мир иной, в ужасы преисподней. Речь идет не о тех, кто жил и умирал несколько сотен и даже тысяч лет назад: я имею в виду наших прародителей, осознавших бренность бытия. Для них каждая встреча со смертью была поистине кошмаром. Увидеть, как кто-то — допустим, глава большой семьи или вождь племени — вдруг падает, судорожно ловя ртом воздух, дергается в конвульсиях и застывает, не реагируя ни на слова, ни на прикосновения… Понять, что тело невозможно защитить от разложения. И в результате обнаружить, что от человека остается ужасающий скелет, скрюченные пальцы которого кажутся длиннее, чем были при жизни. Как знать, на что способно это страшилище под покровом ночи…
Как же было не бояться покойников и смерти! От этого страха наше коллективное сознание, пожалуй, не избавилось и поныне. Так, цветы и венки, с которыми мы приходим на похороны, заменили древний обычай принесения жертв, чтобы умилостивить усопших. А сколько всевозможных мифов и легенд сложило человечество о подземном и потустороннем мирах!
В культурах Дальнего Востока для смягчения этого страха сформировался и поныне играет важную роль культ предков, вера умирающего в то, что после смерти он каким-то образом все равно останется со своими детьми и внуками, сможет по-прежнему радоваться им и защищать от невзгод. А жизнь детей и внуков, в свою очередь, скрашивает уверенность в том, что предки не покинули их, гордятся ими и охраняют. Страх смерти в человеке приглушается осознанием того, что и он навсегда останется среди близких, и если должным образом обращаться с родственниками, то они после смерти станут заботиться о нем — делиться пищей, изо дня в день возлагая кусок-другой на домашний алтарь.
В нашей же системе верований посмертная благодать достижима не опекой и любовью близких (она доставляет нам радость и при жизни), но зависит от неисповедимой воли Бога, который вправе обречь нас на адские муки или же даровать вечное блаженство. Но даже если убежден, что жизнь прожита безупречно, Богу угодным образом и, стало быть, после смерти ты вступишь в Царство Небесное, полную уверенность в этом можно обрести разве что в миг кончины, ибо до того еще можно успеть впасть во грех: врожденная греховность человека — также один из постулатов нашего вероучения. Впрочем, независимо от нашего жизненного подхода иудеохристианская традиция учит страху смерти, поскольку уже из первых глав Ветхого Завета мы узнаем, что конечность жизни есть кара Господня человеку. Не закономерное, необходимое явление, сообщающее непрерывность вечному процессу творения, именуемому эволюцией, но непостижимое и бессмысленное Божие проклятие.
Метафора давно устарела, но ее буквальное понимание — смерть как наказание Господне — стало частью иррационального страха перед концом и до такой степени внедрилось в нашу цивилизацию, пустило в ней корни, дало побеги и разветвилось, что мы порой и сами не замечаем, сколь важную роль оно играет в наших повседневных страхах и фобиях. Дети заведомо лишены страха смерти, но, вырастая, они неизбежно оказываются заражены им. Более того, сами родители вынуждены внушать детям подобный страх — к примеру, когда приучают детей не выбегать на проезжую часть улицы. Однако при этом следует проявлять осторожность, ведь страх смерти может стать питательной средой для всех прочих страхов, способных отравить жизнь человека даже в расцвете сил и здоровья, попросту сделать его больным.
Известно, что в основе большинства заболеваний лежат психологические факторы. Все более очевидными становятся двойственные, то есть психосоматические взаимодействия: стресс, страхи разрушают иммунную систему, провоцируют многие заболевания органов пищеварительного тракта, кровообращения, болезни сердца и дыхательных путей. Разумеется, немалую роль здесь играет и страх смерти, иррациональная танатофобия, которая способна возобладать над человеком даже в тех случаях, когда не вызвана никакими причинами медицинского или бытового характера.
В моей «предыдущей» жизни, на последнем этапе работы над средством против глаукомы, нередко возникали фрустрирующие, стрессовые ситуации, под воздействием которых я и сам пережил приступы паники. Один раз меня даже поместили в больницу. Точнее говоря, из одного отделения медицинского университета, где находилась моя лаборатория, коллеги в мгновение ока доставили меня в отделение реанимации — столь явными были симптомы сердечного приступа. Обследование проводили лучшие специалисты, и они в один голос заверили меня, что все системы организма действуют абсолютно нормально, без каких бы то ни было нарушений, и тем не менее несколько дней меня терзал кошмарный, иррациональный страх смерти. Приступы эти долгие месяцы время от времени повторялись. Поэтому я легко могу представить, каково приходится человеку, который сталкивается с подобным явлением не в условиях одной из лучших клиник мира, не в привычной обстановке среди коллег и знакомых, а дома, в одиночестве или в коридоре убогой больницы, всеми заброшенный …
Приступы смертельного страха, подобно отголоскам землетрясения, повторялись с большей или меньшей силой, и всякий раз мне казалось: этот — последний. Это — конец.
К счастью, я попал в руки очень компетентного врача, который помог мне побороть страх смерти. Поначалу с помощью лекарств, а затем — усилием воли. Процесс постепенно облегчался сознанием того, что симптомы те же самые, которые мне неоднократно удавалось преодолевать, и я научился купировать чувство беспокойства и тревоги, перераставшее в страх смерти. Иными словами, понял, как вырваться из этого чудовищного заколдованного круга.
Я довольно долго и основательно наблюдал этот процесс, так что у меня не осталось сомнений: в мозгу существует некий центр или, вернее, «круговорот» (neuronal circuit), который при нормальных обстоятельствах активизируется — выделяет различные «гормоны стресса» — лишь в том случае, если информацию, поступающую от органов чувств, мозг воспринимает как смертельно опасную ситуацию.
Мне довелось пережить и смертельно опасные ситуации: в детстве, когда во время осады Будапешта дом сотрясало от прямых попаданий, и в годы принудительной воинской службы в угольных рудниках, где крепления трещали над головой, грозя рухнуть. Однако с подобными опасностями можно свыкнуться. Разумеется, и здесь помогает примирение с мыслью о смерти, то есть преодоление страха перед нею, и самовнушение: нет, не рухнут на голову ни крыша, ни крепления в шахте. Против внешних опасностей подобные доводы рассудка оказываются действенными. Гораздо труднее оказалось десятилетия спустя побороть зародившийся в собственном мозгу беспричинный страх.
Я говорю «беспричинный», поскольку возникавшие во время разработки препарата обычные, повседневные производственные конфликты никак нельзя причислить к опасным для жизни. Куда им до схваток наших далеких предков с саблезубыми тиграми! Людям приходилось напрягать все силы, чтобы избежать гибели, а вот от ментальных, психологических стрессов, все чаще поражающих нас в последние столетия, не способны защитить ни физическая выдержка, ни попытки уклониться, спрятаться от этих незримых ударов. Оно и понятно: за столь короткое время не успел произойти процесс отсева древних стрессовых механизмов и отбора физиологических реакций, способных противостоять стрессам новых времен. За отсутствием естественных защитных механизмов страх смерти взвинчивает, наращивает свое воздействие. Это как в усилителе: когда даешь слишком громкий звук или же микрофон оказывается слишком близко к динамику, то система выходит из равновесия. Только ведь в мозг не проникнуть с такой легкостью, с какой поворачиваешь рычажок усилителя или отодвигаешь микрофон подальше.
По моему убеждению, одолеть иррациональный страх можно, лишь «примирясь» со смертью: для меня первым и важнейшим шагом на этом пути было отринуть укоренившуюся в нашем сознании ошибочную мысль о смерти как Божьей каре. Впрочем, общего, единого для всех рецепта не существует. Каждый сам должен заключить мир со смертью, чтобы страх перед ней не омрачал жизнь. Мы же можем лишь оказать помощь.