6. БРОДЯГА ОКАЯННЫЙ (Сергей Марков)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

6. БРОДЯГА ОКАЯННЫЙ (Сергей Марков)

Прежде всего прошу не путать поэта и крупного русского географа Сергея Николаевича Маркова с двумя истинно советскими недопоэтками — его однофамильцами…

Как известно, большинство поэтов рано или поздно переходят на прозу.

А вот знаменитый географ Сергей Марков — наоборот первые стихи опубликовал тогда, когда его известность как учёного и писателя была уже немалой: семь книг по истории географических открытий и роман "Юконский ворон" прославивший автора среди молодежи…

К началу публикации стихов за спиной Маркова было уже многое: и жизнеописание полярного исследователя Бегтчева и уже упомянутый тут роман «Юконский ворон» о странной любви и приключениях первопроходцев на Аляске в начале 19 столетия, и ещё фундаментальный труд по истории картографии… Муза дальних странствий переселилась в стихи из его науки и его прозы.

Поэт Марков на целое поколение младше самого себя.

Первые его публикации появились в предвоенные годы, рядом с теми молодыми поэтами, кто тогда только начинал, как К. Симонов, к примеру…

Сравним стихи 1924 года и стихи сороковых. Они почти неразличимы меж собой.

Какое раннее? Какое более позднее? Без даты не понять. Поэт не менялся — вот его странная особенность:

О чём звенит камышный ворох?

Где, как скопившаяся боль,

Сочится в стынущих озёрах

Слезами мраморная соль?

А вот строки из его стихотворения «Землепроходцы» 1947 года:

Просторы открывались как во сне,

От стужи камни дикие трещали,

В Даурской и Мунгальской стороне

Гремели раскалённые пищали.

И если у других поэтов экзотический мир существует для того, чтобы в него вломиться "со своим уставом", то Марков не вламывается, он сливается с жизнью и культурой, вроде бы чуждыми европейцу. В этом он противоположен и Тихонову и Луговскому, решавшим "колониальную тему" с "позиции силы": А у Маркова вот как:

«Мерзлые юрты не знают мести,

Буря за дверью — взятый уступ.

Тут мы оставим на кружечной жести

Тонкую кожу спаленных губ…

Кровью зеленой наполним жилы,

Вспомним буранные пустыри,

С теми, кто здесь любили и жили

Мы просидим у огня до зари…»

Вместо колониального пафоса — понимание. И удаётся оно потому, что для поэта любая национальная культура существует, чтобы понять ее, а не покорять, войти бережно и не наследить… Это бережное отношение к чужому миру продиктовано именно тем, что Марков — один из самых глубоко национальных поэтов.

«Что же я — в почете иль в награде?

Я рожден в неведомом посаде,

Где сосна да заячья тропа,

Где деревья в инее томились,

Проруби крещенские дымились,

Где судьба на радости скупа…»

Это лирическое утверждение безвестности — не литературное кокетство.

Действительно, декларировавшие агрессивно свое сугубо национальное нечто, стихотворцы из «Молодой Гвардии» или из «Нашего Современника» на самом деле растеряли всю национальную сущность в своих писаниях, зато щедро уснащённых берёзами да диалектными словечками…

В поэзии Сергея Маркова тонкое чувство языка ведет за собой образный строй стиха.

Лучшая его поэма даже названия не имеет, да и размер ее — около семидесяти строк всего, но неподдельно русского в ней больше, чем в целой книге иного упрямого В. Цыбина или крикливого Е. Исаева… А начинается все с того, что поэт вслушивается в названия старинных городов, и сами имена их диктуют строку, зримую, живописную.

«Знаю я, малиновою ранью

Лебеди летят над Лебедянью,

А в Медыни золотится мед,

Не скопа ли кружится в Скопине?

А в Серпейске ржавой смерти ждет

Серп горбатый в дедовском овине.

Наливные яблоки висят

В палисадах тихой Обояни,

Город спит, но в утреннем сиянье

Чей-нибудь благоухает сад…

И туман рябиновый во сне

Зыблется, дороги окружая,

Горечь можжевеловая мне

Жжет глаза в заброшенном Можае,

На Заре Звенигород звенит…»

И так же медлительно, незаметно возникает из этого множества тихих городков тихий, поначалу почти бесплотный облик женщины. И сам поэт не знает, кто она и откуда…

Она — всюду, Хотя поэт не намекает прямо на блоковское понимание…

на олицетворение России в облике этой женщины, но оно в стихе слышится…

«Белое окошко отвори -

От тебя, от ветра, от зари

Вздрогнут ветви яблони тяжелой,

И росой омытые плоды

В грудь толкнут, чтоб засмеялась ты

И цвела у солнечной черты

Босоногой, теплой и веселой».

И кругами идут строки, и возвращают нас к плывущим образам сел и городков Севера или Поволжья… Её образ — вне времён. Как и вся поэма, занимающая в творчестве Сергея Маркова такое же ключевое место, как у Блока "На поле Куликовом" или у Гумилева" Капитаны". И мотив этот не раз

всплывает и в иных стихах Маркова:

Рябинин-город! Явь иль сон,

И смех, и волосы что лён,

И рассудительные речи,

В светлице — шитые холсты,

И вздохи тёплой темноты,

И в полотне прохладном плечи…

Вневременность лучших вещей Маркова сочетается с бесконечным разнообразием пейзажей и пространств… Поэма "Радуга-Река" — монолог бродяги, человека, которому "всегда больше всех надо"

Но, схватив мечту руками, он разочарован — пока новая сказка снова не сорвет его с насиженных мест. Когда, в каком веке — неважно. Важно где шляется он— бродяга, сказочник, скоморох… первооткрыватель… землепроходец, получающий за свои подвиги только плетью дьяка по спине…

Вот вместо легендарной Радуги-реки находит он просто "малый ручеек".

«Бредил в лихорадке и дыму

В хижине у Радуги обманной,

И пошел, бродяга окаянный,

По весне в родную Кострому…»

Но с новой весной опять уходит он — на этот раз поглядеть золоторогих оленей да кита, на котором поморские женки хороводы водят… И опять ни с чем возвращается:

Возопил я, глядя в облака:

Все обманно: Радуга-Река,

Рыба-Кит., олень золоторогий…

Оборвалась сказка, словно нить,

Как на свете без мечтанья жить

Буду я, смиренный и убогий?!»

Но стоит ему услыхать еще про какие-то чудеса — и он снова готов в путь… Вот и сам поэт — вечно в погоне за недосягаемым, И, как его "бродяга окаянный", сам поэт и неведом и безвестен, но рассказывает нам, что

На востоке дикий хмель

Хвойный сон, жемчужный град.

Там лазурная форель

Заплывает в водопад…

Но вот что удивительно — это истинная его безвестность, несмотря на десяток, а то и больше поэтических, вовсе не тоненьких, книжек… Но кроме кратких предисловий к его книгам, не видел я ни разу не то чтобы монографии, а даже серьёзной статьи о творчестве Сергея Маркова.

Так вот все критики и молчали о нем долго-долго… Только после смерти поэта "Литературка" что-то невнятное опубликовала, похвалила…

И смолкло всё снова…