Смоленская война

Отец царя Филарет Романов 8 лет провел в польском плену. Все это время королевские приставы и иезуиты усиленно обрабатывали его, склоняли принять унию. В награду сулили освобождение, пост русского патриарха при «царе» Владиславе – избрания Михаила Федоровича Речь Посполитая не признала, оставляла царский титул за своим королевичем. В случае отказа недвусмысленно намекали: с Филаретом может случиться то же самое, что с Василием Шуйским или Василием Голицыным, скоропостижно умиравшими «от тоски». Но Филарет был хитрым и мудрым политиком. Он не говорил «да», но и не говорил «нет». Оставлял католикам надежду «обратить» себя. Ссылался на недостаточное образование, не позволяющее ему оценить все тонкости духовной политики Ватикана и той же унии. К нему приставили преподавателей, он освоил латынь, греческий, изучал западное богословие. А в ходе занятий и бесед по его «обращению», собирая и сопоставляя крупицы информации, сумел вызнать тайные планы в отношении России и православия. Он понял, насколько страшным врагом для нашей страны является Польша.

При размене пленных Филарет вернулся на родину, стал патриархом и соправителем при сыне – принял титул «великого государя». Для восстановления хозяйства из полной разрухи он опирался на «всю землю». Земские соборы созывались регулярно, через несколько лет. Это дало прекрасные результаты. Россия быстро оправлялась от последствий Смуты. Во внешней политике Филарет начал сближаться с противницей Польши, Турцией. В Тридцатилетнюю войну не вступал, но держал сторону антигабсбургской коалиции. Возрождал и свою армию. А отношения с донскими казаками установились совсем не такие, как у поляков с запорожцами. На Дон ежегодно отправлялось жалованье – 7 тыс. четвертей муки, 500 ведер вина, 260 пудов пороха, 150 пудов свинца, 17 142 руб. деньгами и 1169 руб. 60 коп. «на будары» (баржи, которыми все это перевозилось). Казаки признавали власть царя, каждый год присылали в Москву посольство, «зимовую станицу», она привозила «отписки» о донских делах. Но Дон сохранял полную автономию, и подданными России казаки не числились – их принимали в Иноземном приказе (ведавшем служилыми иностранцами).

Это оправдывало себя. Едва Турция подписала мир с Польшей, как крымская конница перенацелилась за добычей на север. Москва вроде бы поддерживала с султаном и ханом прекрасные отношения, но в 1622 г. лавина татарских отрядов проломила русские кордоны и рассыпалась загонами, опустошив Епифанский, Даниловский, Одоевский, Белевский, Дедиловский уезды. На крепости не лезли, но полона угнали множество. Вот тогда-то к походам запорожцев стали присоединяться донские казаки. Из Стамбула посыпались жалобы. Султан даже предлагал взять казаков на свое содержание и переселить в Анатолию, позволив им «промышлять» против врагов Турции. Но в Москве разводили руками – на Дону люди «своевольные», государя не слушаются. А жалованье на Дон посылали по-прежнему. В общем, на «неофициальные» нападения татар снова стали отвечать «неофициально».

В Стамбуле правление матери и вельмож при больном султане Мустафе продолжалось недолго. Янычарским переворотом и убийством Османа II возмутились многие провинции. В Багдаде народ перебил всех находившихся там янычар. Этим загорелся воспользоваться персидский шах Аббас. Двинул войска, захватил Ирак и еще ряд восточных областей. А власть столичных временщиков вызвала непорядки и злоупотребления. Это усугубило смуты, волнения нарастали в самом Стамбуле. Придворная верхушка силилась как-то выкрутиться, жертвовала великими визирями – объявляла их виновниками всех бед и неурядиц, их смещали и казнили. Но никаких перемен к лучшему не происходило, и требовались новые козлы отпущения. За год сменилось 8 великих визирей!

Их отставки и казни народ уже не успокаивали, стали бузить войска, и османская знать все-таки свела Мустафу с престола, возвратила в «клетку». Султаном стал брат Османа II – Мурад IV. Такой же решительный и энергичный. Он взялся наводить порядок во внутренних делах. Шаху Аббасу объявил войну, отправил армию возвращать свои провинции, хотя сражения опять стали очень тяжелыми и затяжными. Мурад всерьез занялся и казачьими набегами. Стал наращивать флот на Черном море, выдвигать на командные должности способных моряков. Казаки стали получать чувствительные удары. Мы уже упоминали, как в 1625 г. турецкая эскадра разгромила их возле Трапезунда. В следующем году османский флот снова перехватил один из отрядов, уничтожил 20 запорожских чаек. Морские походы становились все более опасными.

А в это же время на Украине очень ощутимо менялась сама атмосфера. В старые времена здешние магнаты выступали покровителями казаков, и это получалось оправданным со всех точек зрения. Воинственная вольница защищала их владения, помогали осваивать пустующие приграничные земли. Местные паны сами участвовали в казачьих походах или организовывали их, и в их имениях умножался трофейный скот, лошади, овцы. Они были и поборниками православной веры, «вольностей», вечно находились в оппозиции правительству, мешали утверждению польской администрации – и их «маетности» заселялись беглыми крепостными, устремлявшимися сюда. Благодаря этому украинские магнаты стали самыми богатыми панами в Речи Посполитой, их владения были самыми обширными, самыми процветающими и доходными.

Но прежние лихие рубаки сходили со сцены, а с их сыновьями хорошо поработали иезуиты. Старый князь Константин Острожский, киевский воевода и главный защитник православия, умер, а его сын и наследник Янош был уже католиком. То же самое происходило с Вишневецкими, Заславскими, Ружинскими. Они не только окатоличивались, но и ополячивались, вживались в состав польской аристократии. Отделялись от родного народа. Презирали его еще сильнее, чем настоящие поляки. Превращались в более ярых врагов православия, чем потомственные католики. Образ жизни «новых» панов тоже менялся. Их суровым предкам для развлечения достаточно было потешиться на охотах, жирно поесть и крепко выпить, поплясать с гостями в своих замках. Потомки предпочитали обретаться в Варшаве. Сверкать при дворе, на заседаниях сената, сейма. Проводить время в круговерти пышных праздников и балов. Паны строили в столице роскошные дома, украшали их статуями и картинами, покупали импортные диковинки, нанимали французских и итальянских поваров, готовивших изысканные блюда.

Гусей, кур и свиней, которых принесут в оброк крестьяне, хозяевам становилось мало. Требовались деньги, и чем больше, тем лучше. Но сами паны никогда хозяйством не занимались, не торговали. Такие занятия они считали недостойными для себя. Хотя выход нашли, стали сдавать свои имения в аренду евреям. Их еще в XIV в. облагодетельствовал литовский государь Витовт. Во время своей борьбы за власть он влез в огромные долги к ростовщикам. Расплачиваться было слишком напряженно, да и не хотелось, и Витовт удовлетворил заимодавцев иначе. Ввел особые законы, иудеи объявлялись под покровительством государства, обижать и оскорблять их запрещалось под страхом серьезных наказаний вплоть до смертной казни.

Поэтому евреев в Речи Посполитой было много. В городах у них имелись особые кварталы, строились синагоги, и их положение оказалось более привилегированным, чем у православных. Ведь их-то закон защищал, а православных – нет. А для панов они получались превосходными партнерами. Они были оборотистыми, деловыми, а для народа чужими, поблажки и сговор исключались. Возник взаимовыгодный симбиоз. Арендаторы благодаря покровительству пана выкачивали из населения прибыли – естественно, не забывая собственный карман. А пан получал наличные и пускал их на ветер.

Ну а борьба с татарами наносила землевладельцам крупные убытки. При набегах сгорят деревни, угонят скот и крепостных. Паны теперь добивались, чтобы на границе поддерживался мир. Пускай лучше король откупается от Крыма ежегодной данью. Он платил из казны, а личные богатства магнатов сберегались. Соответственно, и казаки оказывались помехой. Они были средоточием вольнолюбивых настроений, прибежищем для беглых крестьян, своими экспедициями давали повод для татарских нападений. Казаков принялись усиленно прижимать. В хозяйских имениях пресекли обычай отлучаться на Сечь «казаковать». Отлучился – значит беглый. Взялись и за тех, кто раньше подобным образом заработал себе звание казака. В реестре не состоишь – стало быть, «хлоп».

А сокращение численности реестра дало возможность проводить политику «разделяй и властвуй». Массой в 12 тыс. казаков манипулировать было трудно, она смешивалась с нереестровыми. Контингент в 6 тыс. был гораздо более управляемым. Его поделили на полки, сотни. Ставили командиров из шляхты. Самих реестровых старались оторвать от простонародья и сечевой вольницы. Ты казак – а они мужики. Ты выше их. Те, кто не в реестре, не настоящие казаки, такое же «быдло», в отличие от тебя. Корпус из 6 тыс. – это были уже не 300, не 800 казаков. Это была серьезная сила для усмирения крестьянских волнений, для кордонов и сторожевых баз на Днепре, чтобы взять под контроль дороги на Сечь, перекрывать путь в море. Походы все равно продолжались. Запорожцы, конечно же, знали расположение постов, ухитрялись проскакивать мимо них. Многие реестровые сочувствовали им, «не замечали». Но масштабы операций снизились, флотилии стали гораздо меньше. Впрочем, это компенсировалось выходами лодок с Дона.

Тем временем стало ухудшаться международное положение Речи Посполитой. Угроза обозначилась со стороны Швеции. Ее король Густав II Адольф был по натуре в большей степени военным, чем политиком. Управление государством он доверил канцлеру Акселю Оксеншерне, а сам занялся кардинальной реформой армии. В полках установил одинаковый штатный состав, поделил их на роты, а два полка составляли бригаду. Это давало возможность легко перестраивать части и маневрировать ими. Король ввел единое снаряжение, вооружил солдат мушкетами нового образца – они были гораздо легче старых, заряжались бумажным патроном. Темп стрельбы увеличился вдвое. Треть солдат вооружалась длинными пиками: выставив их, прикрывала мушкетеров от атак конницы. Каждому полку придавали 2 легкие пушки. Создавалась облегченная кавалерия с карабинами – драгуны, и тяжелая, в доспехах – драбанты. В бою вместо плотных каре Густав Адольф начал строить войска в линии, обеспечивая максимальный огонь.

Испробовать новую армию король решил в Прибалтике, отобрать ее у поляков. А перед этим он отправил послов в Москву, предлагая союз. Даже сделал многозначительный ход, послом назначил Любима Рубцова, уроженца Польши. Он был русским, угодил в тюрьму за попытки защищать православие и бежал в Швецию, где был принят на службу. Царь и патриарх Филарет взвесили предложение. Русские земли отобрали в Смуту и поляки, и шведы. Но борьба на два фронта была заведомо проигрышной. Густав Адольф захватил лишь районы у Финского залива, а Сигизмунд – обширные и многолюдные области. Филарет знал и о том, что поляки по-прежнему вынашивают замыслы завоеваний, духовной экспансии. Альянс со Швецией выглядел выгодным и многобещающим. От участия в войне Россия пока уклонилась, но выразила готовность налаживать дружбу и поддержать короля, согласилась продавать ему без пошлин продовольствие, сырье для производства боеприпасов.

В 1626 г. Густав Адольф вторгся в польскую Лифляндию. Теперь война пошла совсем иначе, чем прошлая. Выигрышная тактика Ходкевича не срабатывала. По выучке и вооружению драбанты ничуть не уступали тяжелой гусарской коннице, а по дисциплине значительно превосходили. Шведская пехота ощетинивалась от польской кавалерии пиками и косила ее беглым огнем мушкетов, легких пушек. Наступление Густава Адольфа сдерживали лишь многочисленные в здешних краях каменные замки. Но это был вопрос времени, их осаждали и брали по очереди. А все полевые сражения выигрывали шведы.

Речь Посполитая снова начала зазывать в армию «вольных» казаков вместе с реестровыми. Но вскоре стало ясно, что война в Прибалтике – гиблая. С жалованьем, как обычно, было туго. А добычи не было совсем. Где ее взять, если поляки не брали города, а теряли их один за другим?

Но и султан Мурад IV загорелся воспользоваться вторжением шведов во владения Сигизмунда. Тоже ударить на поляков, расквитаться за Хотин, округлить свои владения. Рассчитывал, что после этого под его власть вернется Венгрия – она в ходе Тридцатилетней войны продолжала отбиваться от Габсбургов и слала призывы о помощи к туркам. Ну а для того, чтобы разгромить Польшу, очень полезным представлялся союз с Россией. В 1627 г. посол султана, грек Фома Кантакузин, привез в Москву грамоту, где Мурад выражал желание считать Михаила Федоровича «братом», а Филарета – «отцом», предлагал не упустить выгодный момент и вместе навалиться на Речь Посполитую. Это было блестящей комбинацией! С одного фланга – шведы, с другого – турки, а в центре – русские! Филарет ответил: «Мне с королем Сигизмундом за его неправды, как и сыну нашему, в мире и дружбе никакими мерами быть нельзя».

Заключили договор. Кантакузин, как православный, «за великого государя Мурада крест целовал, что ему с царем Михаилом Федоровичем в дружбе быть… помогать царскому величеству, а на недругов его и польского короля стоять за одно». При этом султан брал обязательство запретить «крымскому царю и ногаям и азовским людям на московские земли войной ходить», но и от России требовал призвать к порядку донских казаков. Вот теперь к ним пошли строгие приказы из Москвы – прекратить набеги. Но не тут-то было! В 1628 г. в Стамбул поехало ответное посольство и на Дону узнало, что атаман Каторжный с эскадрой уже находится в море. Дескать, «нынешнего государева указа не знали». Правда, Каторжного турки побили у Трапезунда. Но другой отряд вместе с запорожцами разорил несколько селений в 200 км от Стамбула.

Послы уговаривали казаков, чтобы они свернули военные операции. Донцы вроде бы соглашались: «Помиримся, турецких городов и сел брать не станем». Но оговаривались – это будет возможно лишь в случае, если от крымцев и азовцев «задору не будет, если на государевы украины… перестанут ходить, государевы города разорять, отцов наших и матерей, братьев и сестер, жен и детей в полон брать и продавать не станут». Если же набеги не прекратятся, «то волен Бог да государь, а мы терпеть не станем…». Такие условия оказались невыполнимыми. Мурад не мог унять татар. Охота за невольниками уже давно стала их главным промыслом. А казаки считали своим долгом расквитаться. Едва послы доехали до Турции, как узнали – «мир» снова нарушен, донцы и запорожцы напали на Крым, разграбили и сожгли города Карасу и Минкуп.

Филарет осерчал. Арестовал 60 казаков, приехавших в Москву. А на Дон послал воеводу Карамышева с отрядом в 700 ратников. В общем-то, направили его не только для того, чтобы навести порядок. Он должен был формировать казачьи отряды на приближающуюся войну с Польшей, повез для этого деньги. Но выбор был крайне неудачным. В 1612 г. Карамышев был воеводой в Волоколамске, а гарнизон у него состоял в основном из донских казаков. Он струсил, хотел сдать город полякам. Но донцы отстранили его от командования и отбили врагов. Сейчас к ним заявился «старый знакомый», да еще принялся угрожать, что будет их «вешать и казнить», что соединится с татарами и вместе с ними разорит Дон. Казаки возмутились, изрубили его саблями и утопили. Тут уж Филарет совсем разгневался. Атамана Васильева и 70 донцов, приехавших оправдываться, почему убили воеводу, взяли под стражу и разослали по разным городам.

На Дону разбушевались, созвали круг. Обсуждали – если из Москвы на них пришлют рать, объединиться с запорожцами и отбиваться, «Дон нам без крови не покидать». Или «пойдем к черкассам в Запороги, они нас не выдадут». Рать на них Филарет посылать не стал, но присылать им жалованье перестал. Хотя у турок они захватывали гораздо больше.

А война Турции против Польши, которую ждали в Москве, так и не началась. Потому что в самой Османской империи нарастал внутренний раздрай. В Стамбуле продолжали грызню между собой разные группировки знати, провоцировали бунты. Война с Персией тянулась год за годом, а конца ей так и не было видно. Поднял мятеж паша Эрзерума, передался под покровительство шаха. Вдобавок ко всему вышел из повиновения крымский хан Мехмед III Гирей. Мурад IV слал ему приказы послать орду в Закавказье против иранцев. Но татары не хотели идти в эти изнурительные походы, уносившие множество жизней. Мехмед-Гирей ответил султану, что крымцы туда ходить не будут. Тем самым заслужил горячие симпатии собственных подданных. А на Россию Мурад запретил нападения. Но Мехмед-Гирей не запрещал – чем опять же снискал любовь мурз и воинов.

Опираясь на такую поддержку своего народа, хан стал вести себя вообще независимо. Повелитель грозил стереть его с лица земли, однако крымский властитель счел, что сможет найти себе других покровителей, повел переговоры о союзе с Польшей. Паны очень обрадовались. К ним плыла просто сказочная удача! У них будет «свое» ханство! Которое не будет совершать на них набегов, которому не надо ежегодно отсылать большие суммы. Зато можно будет его использовать – и против русских, и против шведов, и Молдавию отхватить.

Но султан счел такие переговоры уже открытой изменой. В Стамбуле, как обычно, держали нескольких родичей крымских Гиреев, и Мурад в 1628 г. решил заменить Мехмеда одним из них, Джанибеком. Направил против мятежника и предводителя Буджацкой орды, могущественного мурзу Кантемира. Он поднял своих всадников, ворвался в Крым. Поддержка подданных, на которую рассчитывал Мехмед-Гирей, оказалась совсем не надежной. Некоторые его мурзы переметнулись к Кантемиру. Другие предпочли куда-нибудь укрыться и выждать, чья возьмет. А хан с верными воинами укрылся в крепости Керк-Ер, неприятели осадили его. Крымский властитель воззвал о помощи к полякам.

Польский король и его вельможи рассудили, что Мехмед-Гирея надо спасать. Очень уж полезным выглядел союзник. А поскольку он нуждается в помощи, можно будет вообще втянуть его в свою зависимость, Крым станет вассалом Речи Посполитой. Но… навлечь на себя гнев султана было совершенно нежелательно. Поляков в это время вовсю били шведы, захватили Ригу, а если еще и турки подключатся? Нашли выход – поддержать хана таким образом, чтобы Польша была к этому вроде бы непричастной. Послать казаков. Польское начальство дало указания гетману Михаилу Дорошенко, он быстро снарядил часть реестровых, позвал запорожцев. У него набралось около 6 тыс. казаков, и он повел войско в Крым.

Подоспели вовремя. Орда Кантемира не ожидала, что в ханскую усобицу вмешаются казаки. Они появились внезапно, ударили дружно. Из крепости вывел своих татар Мехмед-Гирей. На речке Альме противника разгромили. Кантемир с растрепанным воинством бросился наутек, укрылся у турок в Кафе. Казаки и Мехмед-Гирей преследовали его, к хану присоединялись новые отряды его подданных. Подступили к городу, расставили пушки, открыли бомбардировку. Но вскоре в гавань Кафы пришла османская эскадра. Привезла янычар и нового хана Джанибек-Гирея. И вот тут-то настроения татар резко переменились. Прибыл законный хан, с фирманом султана. Крымские вельможи поспешили засвидетельствовать ему свою верность и сохранить собственное положение. Перекинулись на его сторону.

Казаки очутились во враждебной стране, их стали окружать. Вырывались с боями. В рубках пали и гетман Михаил Дорошенко, и многие его подчиненные. Голову Дорошенко отрубили и выставили на копье у ворот Кафы. А Мехмед-Гирей бежал сперва в Азов. Но понял, что оттуда выдадут, и с горстью верных татар направил коней к союзникам – в Запорожье. Поляки сохранили «чистые руки», официально ему убежище не предоставляли. Он укрылся в «вольной» и «ничейной» Сечи. Однако тайно паны помогли свергнутому хану, он собрал войско из казаков и в 1629 г. попытался возвратить престол. Надеялся, когда он появится в своем ханстве, татары с радостью его встретят и перейдут к нему. Однако действительность оказалась иной. Он дважды вторгался в крымские владения, но татарская знать уже выслуживалась перед Джанибеком. Мехмед-Гирея встречали превосходящие силы. Потерпев первое поражение, он отступил. После второго пал духом и решил сдаваться. Но тут уж вскипели казаки. Хан втянул их в пропащее дело, завел в чужие края, стольких товарищей потеряли – а теперь он поедет просить пощады и подставит их на погибель? Мехмед-Гирея они убили.

Эта необъявленная война дала хороший повод для очередных обменов ударами. В том же 1629 г. запорожцы вместе с донскими казаками нагрянули к Стамбулу. Часть казачьей эскадры орудовала у входа в Босфор, а 12 лодок дерзко прорвались прямо в пролив. Их прижали 14 турецких галер, высланных навстречу. Тогда казаки пристали к берегу, закрылись в греческом монастыре и стали отстреливаться. Их товарищи услышали шум боя, и в Босфор влетела флотилия из 50 лодок. Казаки захватили абордажем и сожгли 2 галеры, высадили десант и выручили осажденных. После этого убрались, увозя большую добычу.

А осенью хан Джанибек и буджацкий мурза Кантемир организовали большой набег на Украину. 20 тыс. татар, сметая и выжигая все на своем пути, докатились до Галиции. Принялись разорять все вокруг. Жиденькие польские войска ничего предпринять не могли. Но туда быстро выдвинулись реестровые казаки и запорожцы. Их было гораздо меньше, чем врагов, но они воспользовались тем, что татары разошлись для грабежей, принялись по очереди бить вражеские загоны. 7 октября на речке Гнилая Липа обложили с разных сторон и атаковали главную часть неприятельского войска – 7 тыс. всадников. Ее разгромили подчистую, лишь немногие сумели спастись, остальных перебили, в числе погибших были сын Кантемира, несколько важных мурз. Было освобождено 10 тыс. пленных. Всего же из набега вернулось лишь 5 тыс. татар.

Но после этой победы вместо наград и благодарностей развернулись очередные притеснения казаков. Паны забеспокоились, что их, пожалуй, многовато, и они до сих пор представляют собой внушительную и самостоятельную силу, что вместе с реестровыми постоянно оказываются вольные сечевики. Количественный состав реестра действительно не выдерживался. В него старались записаться правдами и неправдами. Многие примыкали к реестровым вообще без записи, без жалованья, только бы числиться «настоящими» казаками, владеть землей. А казачья старшина во главе с новым гетманом реестровых Грицьком Черным и сама этим пользовалась. Она отделилась от рядовых, чувствовала себя «панами». Специально набирала пришлых, превращая их в собственных батраков. Да и прочих подчиненных не стеснялась использовать в собственных хозяйствах в качестве рабочей силы.

Теперь правительство затеяло «перебор» реестровых. Проверки, чистки. Удаляли не только «лишних» (а их было много), но и тех, кого сочли нелояльными к польской власти, смутьянами. Грицько Черный и его подручные рьяно принялись помогать королевским чиновникам – при этом старались сохранить тех подчиненных, кто был им полезен, а вычищали слишком строптивых или по другим причинам вызывавших их недовольство, в том числе заслуженных, боевых казаков. Это вызвало вспышки возмущения. Но и среди угнетенных крестьян нарастало брожение, все чаще прорывалось открытыми волнениями.

Польские власти видели, что напряженность нарастает, и было решено ввести на Украину коронные войска. Расквартировать их здесь на постоянной основе. Народ присмиреет, остережется бунтовать. А заодно дополнительные контингенты прикроют панские имения от новых набегов крымцев. Но результат был плачевным. Ведь коронные войска состояли главным образом из наемников. Вели они себя соответствующим образом. Разместившись гарнизонами по городам и местечкам, солдаты отнимали у людей скот, ценные вещи, продовольствие. Хватали на забаву баб и девушек. Унижали селян и измывались над ними.

Реестровые казаки стояли в тех же или соседних городах. Они уже были возбуждены «перебором», а когда стали узнавать о бесчинствах солдат, закипели. Созвали самовольную раду. Грицько Черный силился усмирить разбушевавшиеся страсти, требовал безоговорочного подчинения распоряжениям властей. Но его низложили. Избрали гетманом корсуньского полковника Тараса Федоровича по прозвищу Трясило. Он был крещеным татарином и боевым казаком. Некоторые историки приводят упоминания, что в Смуту он с отрядом запорожцев перешел на сторону русских. Потом подался на службу Габсбургам, участвовал в Тридцатилетней войне. А к России сохранил симпатии, был единомышленником Жмайло. Но коронный гетман Конецпольский и король избрания Трясило не утвердили. На казаков цыкнули, что они нарушают Кураковское соглашение, и гетманом должен оставаться Черный.

Таким образом, у реестровых оказалось два гетмана. Черный стал рассылать универсалы, призывая казаков к себе и требуя от них не слушаться «самозванца» Трясило. Но тот со своими сторонниками отправился в Сечь, и запорожцы приняли его сторону. Весной 1630 г. вместе выступили на Черного. Казаки распускали слухи, будто идут к «законному» гетману по его приказу. Но разогнали его отряды, захватили Черного в плен, по приговору казачьего суда он был казнен. От донских казаков запорожцы уже слышали, что Россия собирается воевать. Тарас Трясило отправил гонцов к Севскому воеводе Стрешневу, переслал обращение к царю с просьбой о помощи и о принятии Запорожского войска в подданство. Узнав о восстании казаков, стали подниматься и крестьяне. Били хозяев, арендаторов.

Польские войска на Украине оказались очень кстати. Коронный гетман Конецпольский с их помощью принялся усмирять и карать очаги мятежей на Правобережье Днепра, созывал шляхту. К нему присоединились и сбежавшие сторонники Черного. Но Тарас Федорович на Правобережье не пошел, распылять силы не стал. Держал их вместе на левом берегу Днепра, прикрыв переправы через реку. Конецпольский все-таки нашел место, где охрана оказалась слабее, форсировал Днепр. Казаки, сдерживая противника арьергардными боями, стали отходить. Поляки рванулись следом, осадили Переяслав.

Но их поймали в ловушку. Сюда подошел Тарас Федорович с реестровыми, сечевиками и крестьянскими повстанцами, у него было 30 тыс. воинов. Неприятельскую армию зажали между городом и своим лагерем. Развернули батареи, открыли огонь, простреливая расположение Конецпольского. А 20 мая казаки ночью подкрались к польскому охранению и на рассвете с двух сторон ворвались во вражеский стан. Только шляхтичей перебили более 300, множество польских воинов утонуло, бросаясь в реку Трубеж, другие разбегались. Конецпольского с остатками армии окружили, вот-вот могли добить. Но он вступил в переговоры. Согласился вывести коронные войска с Украины, прекратить «перебор», обещал увеличить реестр, удовлетворить другие претензии. И казаки… согласились.

Тарас Федорович отчаянно протестовал. Призывал не заключать мир, доказывал, что поляки лгут, – надо уничтожить врага и раздувать восстание дальше. Нет, его не слушались. Казачья масса бузила в радостном возбуждении. Ей достался весь польский обоз. Его уже грабили, праздновали успех трофейным вином. Кричали, что они победили. Что Кураковский договор отменен, сейчас подпишут другой! Гетман участвовать в этом не пожелал. Да и опасно было. Свои же казаки могли в угаре «победы» убить или выдать. Тарас Федорович уехал в Сечь, пытался снова поднимать народ на борьбу. Но восстание уже угасло. Казаки без него выбрали гетманом Тимофея Орендаренко, заключили договор с Конецпольским и выпустили его из рук. Поляки вроде бы стали выполнять соглашение, коронные войска вывели (тем более что их под Переяславом совершенно растрепали). Но все остальное осталось пустыми обещаниями.

Между тем Россия действительно готовилась воевать. Обстановка на Украине, союз со шведами и турками, создавали для этого самые благоприятные предпосылки. Патриарх Филарет увеличивал производство орудий, пороха, развернул военную реформу. За образец бралась шведская армия. С 1630 г. в нашей стране началось формирование первых полков «иноземного строя» – солдатских, драгунских, рейтарских (тяжелая конница). В Швеции закупались лучшие в то время мушкеты, нанимались иностранные офицеры и солдаты-инструкторы (их навербовали более 5 тыс.).

А в Европе продолжалась Тридцатилетняя война. В нее втянулись германские и итальянские государства, Испания, Голландия, Англия, Австрия, Чехия, Венгрия. Протестанты сперва проигрывали. Однако вмешалась Франция. Она была католической страной, но глава ее правительства, кардинал Ришелье, был мастером дипломатии. Он поставил целью подорвать позиции Габсбургов, чтобы Франция вышла в лидеры европейской и мировой политики. Ришелье вовлек в войну Данию. Немцы разбили ее, но тогда кардинал обратил внимание на Швецию. Франция взяла на себя посредничество в ее переговорах с Польшей и все обстряпала. Был заключен чрезвычайно выгодный для шведов мир, к ним отошли почти вся Прибалтика и даже несколько портов в Пруссии. А Густав Адольф за такую услугу обязался отправиться воевать в Германию, французы платили ему миллион ливров в год.

Но шведский король вынашивал и собственные планы. Прислал посольство к царю, подтверждая союз. Даже назвал свою армию в Германии «передовым полком», сражающимся за интересы Москвы. Заключили секретное соглашение: когда русские ударят с востока, шведы вторгнутся в Польшу с запада. А 20 апреля 1632 г. умер Сигизмунд III. В Речи Посполитой настало «бескоролевье», интриги и борьба партий. При этом казаки попытались напомнить о себе. Прислали на сейм делегацию и указали, что они тоже часть государства, поэтому просят участвовать в выборах короля и принять закон в защиту православия. Они желали избрания королевича Владислава. С его именем связывали поблажки, которые давались Сагайдачному. Помнили и о том, что Владислав пытался заступаться за казаков.

Но сейм надсмеялся над ними. Ответил: «Казаки хотя и составляют часть польского государства, но такую, как волосы или ногти на теле человека. Когда волосы и ногти слишком отрастают, их стригут». Вместо законодательного обеспечения православия сейм принял «Статьи успокоения греческой религии», грозящие карами за непокорство. Это вызвало возмущенные протесты и мятежи. Верного слугу поляков, реестрового гетмана Ивана Кулагу, казаки казнили. Запорожцы во главе со своим кошевым Андреем Гавриловичем совершили поход на Волынь, громили имения шляхты.

В Путивле появились посланцы казаков, передали царским воеводам письмо с просьбой принять Украину «под государеву руку». Момент выглядел самым благоприятным. В июне Россия объявила Речи Посполитой войну.

Хотя сразу стали проявляться накладки и ошибки. Союз с Турцией, которым так дорожил Филарет, показал свою полную ненадежность. Русские войска начали сосредоточиваться на западных рубежах, на юге оставили малочисленные заслоны. А паны отправили делегатов в Крым, завалили хана Джанибек-Гирея деньгами и подарками. Он соблазнился, кинул татар на Россию. Пришлось перенацеливать ратников против него. Крымцев отразили и прогнали, но армия под командованием Шеина смогла выступить к Смоленску только осенью. Взаимоотношения с донскими казаками Филарет все-таки восстановил, выплату жалованья возобновил, и в походе они тоже приняли участие.

Поначалу наступление было очень успешным. Передовые отряды царской конницы и казаков заняли Серпейск, Дорогобуж, Белую. Местное русское население поддержало их. Северские казаки и крестьяне восстали. Их войско под началом Ивана Балаша овладело Новгородом-Северским, осаждало Стародуб и Мстиславль. У поляков отобрали 23 города. Но задержка сказалась в полной мере. Главные силы Шеина завязли в грязи осенней распутицы, израсходовали запасы продовольствия, голодали, им кое-как подвозили обозы. До Смоленска добрались только в декабре. Тяжелую артиллерию, застрявшую в снегах, смогли дотащить лишь в марте 1633 г. А Смоленск был мощнейшей крепостью, не зря же поляки осаждали его полтора года. Теперь роли переменились. В Смоленске сидел 4-тысячный гарнизон, а русские осаждали.

А международная обстановка, казалось бы, благоприятная для России, очень быстро стала меняться. В Германии в битве при Лютцене погиб Густав II Адольф. Его малолетнюю наследницу Христину ветреная мать сразу же бросила. Укатила за границу в поисках приключений и удовольствий. Регентом стал канцлер Оксеншерна. Но он Россию ненавидел. Считал, что ни в коем случае нельзя способствовать ее усилению. Оксеншерна нашел полное понимание у Ришелье. Кардинал также был весьма озабочен намерением Густава Адольфа уйти в Польшу. С Оксеншерной они нашли общий язык – Франция продолжает платить субсидии, но шведы остаются в Германии.

Хитрый французский кардинал плел политику очень сложную и замысловатую. Ту же самую договоренность со Швецией он использовал еще и для того, чтобы втянуть под свое влияние… Речь Посполитую. Его послы появились в Варшаве, предложили дружбу и заверили, что Франция будет гарантировать безопасность их границ от шведов. Паны могут не оглядываться на запад, направить все силы против русских. Для Ришелье и это представлялось выгодным – пускай поляки оттянутся на восток и перестанут помогать Габсбургам.

Ко всему прочему «бескоролевье» в Речи Посполитой закончилось. На трон избрали Владислава IV. Причем решающую роль в его избрании сыграло именно то обстоятельство, что он сохранял за собой титул «царя московского», грамоту Земского собора 1610 г. о том, что его приглашают на царство. Все партии, лелеявшие надежды на покорение России, шляхта, надеявшаяся поживиться русскими землями, иезуиты, униаты должны были делать ставку на Владислава. Сигизмунд очень хотел, чтобы сын унаследовал престол и даже специально подкрепил этот фактор. Перед смертью «короновал» Владислава шапкой Мономаха, украденной поляками из Кремля.

Но и казаки связывали с Владиславом надежды на улучшение! Обрадовались, что к власти пришел «их» король! Добавились перемены и в Киеве. Умер митрополит Иов Борецкий, друг России, просившийся под власть царя. На его престол верхушка духовенства и украинские магнаты провели Петра Могилу – из рода «польских» господарей Молдавии. Он к русским относился более чем прохладно, а вот к панам очень уважительно. Отстаивать православие он намеревался через короля и законодательные органы. Украину призывал к послушанию властям. Масштабное восстание не состоялось. А Владислав, казалось, оправдывал ожидания, связанные с ним. Повел переговоры с казачьими начальниками и делегатами, выдал диплом за своей подписью и печатью об обеспечении их прав, свободе вероисповедания. И… толкнул на русских. Запорожцы забыли о запрете, наложенном патриархом Феофаном, никогда не ходить на Россию. Да и митрополита, принимавшего этот запрет, больше не было. Казаки поднялись поддержать «своего» короля, заслужить его милости и поблажки.

В помощь Шеину в 1633 г. царь и патриарх Филарет собирали вторую армию. А поляки, как у них водилось, организованностью не блистали. У них формирование войска затягивалось. Но они предприняли диверсию, крымскому хану отвезли 200 возов, нагруженных деньгами (деньги-то были еще не бумажными, а металлическими, тяжелыми). Впоследствии литовский гетман Радзивилл комментировал: «Не скрою, как это по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике это вышло очень хорошо». Уже с весны на русские границы посыпались нападения татарских отрядов, а в начале лета на нашу страну двинулись 30 тыс. всадников царевича Мубарек-Гирея.

Владислав обратился к казакам, призвал идти вместе с татарами – они откликнулись! Соединились с Мубарек-Гиреем, проломили русские пограничные кордоны, подступали к Туле. Их отразили. Но запорожцы переправились через Оку, безобразничали под Серпуховом, а татары рассыпались загонами, опустошая Оболенский, Тарусский, Алексинский, Калужский, Каширский, Зарайский, Рязанский, Пронский, Белевский, Болховский, Ливенский уезды. Вместо Смоленска русские рати перебросили против них, кого-то побили, другие ушли, угоняя пленных, оставили пепелища на местах деревень. Отправка подкреплений под Смоленск была сорвана.

После того как татар и запорожцев отогнали, царское правительство предприняло ответный удар. Из драгун, казаков, дворян был собран конный корпус Волынского, брошен в глубокий рейд на Украину. При этом малороссийские крестьяне принимали сторону русских! Встречали их как освободителей, брались за косы, вилы и топоры, полыхали панские усадьбы. У поляков это вызвало панику. Но запорожцы к мятежам не примкнули, они сражались за «своего» Владислава. Корпус Волынского промчался стремительным метеором, а бунты неорганизованных крестьян было подавить не так уж сложно. С этим справлялись сами паны – налететь на одно село, другое, третье. Порубить сопротивляющихся, перевешать зачинщиков, остальных выпороть, и все.

Часть польских сил это все-таки отвлекло. Владислав привел армию к Смоленску в августе. Но у него набралось всего 23 тыс. воинов, а у Шеина оставалось 20 тыс. В первых боях он побил поляков, и король остановился в сторонке. Однако 3 сентября к нему прибыли 15 тыс. (по другим данным – 20 тыс.) реестровых казаков и запорожцев под командованием Тимофея Орендаренко. Владислав получил почти двукратное превосходство. А войско Шеина стало уменьшаться. Ведь у него было много иностранцев. Они взвесили соотношение сил и начали переходить к противнику. Владислав постарался стимулировать этот процесс, хорошо принимал перебежчиков, платил жалованье.

Русским перекрыли дороги, зажали между армией короля и Смоленском. Шеин героически отбивался. Ждал, что пришлют свежее войско, выручат. Но в Москве умер патриарх Филарет. В правительстве начались перемены, перестановки, помощь задержалась. Известий и новых инструкций Шеин не получал, запорожцы перехватывали царских гонцов. Изнемогая и голодая, воевода согласился капитулировать. Хотя врагов тоже серьезно потрепали, они понесли тяжелые потери, и Владислав согласился на почетные условия. Остаткам русской армии позволили свободно уйти со знаменами и ручным оружием. Но обозы и вся артиллерия, 160 орудий, достались победителям.

Король решил развивать успех, двинулся по знакомой ему дороге – на Москву. Однако у него ничего не получилось. Сражения под Смоленском измотали поляков, паны и шляхта стали разъезжаться. А навстречу выдвигались свежие войска, не успевшие к Шеину. Под Дорогобужем враги потерпели тяжелое поражение. Сам король был в опасности, царские ратники прорвались к его ставке, вот-вот могли захватить в плен. Выручил его казак. Будущий гетман Богдан Хмельницкий. Отчаянно рубился, прикрывая Владислава, сразил нескольких русских, позволив королю ускакать к своим воинам. Богдана за этот подвиг Владислав наградил золотой саблей.

Но воевать после таких приключений у короля уже отпало желание. Он предпочел заключить мир. Россия войну все-таки выиграла, хотя с минимальным результатом. Она возвратила только город Серпейск с уездом, и Владислав отказался от царского титула, вернул русским избирательную грамоту Земского собора. С «опозданием» в 22 года признал Михаила Федоровича законным царем. Но Смоленщина, Северщина, Черниговщина остались под властью поляков. Вот так легкомыслие и доверчивость запорожцев снова спасли Речь Посполитую, а освобождение Украины значительно отсрочили и навлекли на нее страшные беды.