Нашествие шведов

Шла тяжелая война, а Сечь по-прежнему варилась в «собственном соку». Впрочем, привлечь ее к боевым действиям было уже проблематично. Год от года в Запорожье скапливалось все больше самой разнородной вольницы. А по мере этого боевые качества здешнего воинства становились сомнительными. Зато анархия нарастала. В 1707 г. Сечь снова добавила хлопот царскому правительству, казаки погромили еще один купеческий караван. Опять пришлось вести нелегкие переговоры с турками, платить компенсации, чтобы накануне шведского нашествия не рассердить еще и Османскую империю.

Но накапливались серьезные проблемы и на Дону. До сих пор казаки привыкли видеть себя привилегированными. Правительство с ними заигрывало, не затрагивало их «вольностей». Службой не слишком обременяло. Кроме жалованья, предоставляло другие заработки, позволяло торговать без пошлин в порубежных городах. Соглашалось и с правилом «с Дона выдачи нет». Петр такого особого статуса не понимал и не воспринимал. Почему одна область России должна жить на каких-то иных правах, чем остальной народ? Почему она становится легальным убежищем для преступников?

Царь начал приводить порядки на Дону в соответствие общегосударственными. Право беспошлинной торговли отобрал. Часть рыбных промыслов передал жителям Азова. Службу казаков дополнил новыми обязанностями – охраной Азова, пересылкой почты. А вокруг Бахмута возник конфликт между донскими казаками и Изюмским слободским полком. Место было богатым – соляные месторождения, рыбные ловы на Донце, сенокосы. Изюмский полковник Шидловский обратился к своему начальнику, киевскому воеводе, через него переслал жалобу царю. Обосновал ее грамотно, и в канцелярии Петра спор решили в его пользу. Донцы не уступали. Но Шидловский, получив высочайшее решение, не церемонился. Направил отряд, погромил и сжег Бахмутский городок донцов.

Но и те не были безобидными овечками. На Бахмуте атаманом был Кондратий Булавин. Человек крутой, убежденный старообрядец – его брат вместе с общинами раскольников вообще переселился на Кубань, во владения Крымского хана. Войсковой атаман Илья Зерщиков поддержал Булавина. Тот вооружил казаков и рабочих, трудившихся на солеварнях. Налетел на изюмцев, спалил их городок и вышиб прочь с Бахмута. Они опять жаловались, из Москвы прислали дьяка Горчакова навести порядок. Но Булавин бесцеремонно арестовал его и выпроводил ни с чем. Пошла переписка, обвинения. Но правительство отвлекала война, а конфликт был мелким, дело заглохло.

Однако самой серьезной проблемой на Дону стали беглые. Сюда удирали ссыльные и каторжники со строительства Азова и Таганрога, с коребельных верфей Воронежа. Много было дезертиров. Они становились не казаками, а бурлаками – работниками в казачьих хозяйствах, на рыбных промыслах, солеварнях. Царь несколько раз посылал чиновников «сыскать» беглых, вернуть к прежним местам работы и жительства. Ничего не помогало, казаки их прятали. Для них дешевая рабочая сила приносила очень ощутимые выгоды. В 1707 г. с этой же задачей был отправлен князь Юрий Долгорукий с тысячей драгун.

В учебниках и советских трудах по истории описывается «крестьянское восстание», которое поднял Булавин, решивший бороться за свободу. Но и это лишь политическая легенда. Исследования специалистов показывают, что уничтожение экспедиции Долгорукого организовала верхушка казаков во главе с войсковым атаманом Лукьяном Максимовым, чтобы самим не попасть под обвинение в укрывательстве беглых (а за укрывательство дезертиров полагалась вообще смертная казнь). Но убить князя и его подручных требовалось так, чтобы это не выглядело восстанием против царя. Якобы прикончили те самые беглые, которых наловила экспедиция, – и шито-крыто. Глядишь, в условиях войны следствие затянется, да и сумеет ли концы раскопать? Исполнителем стал Булавин. Налетел ночью на Шульгин городок, перебил Долгорукого, его офицеров и отряд драгун.

Атаман Максимов с казаками выступили на подавление бунта. Но даже не сражались. Остановились лагерем, а на следующий день «воров» уже не было, им позволили разбежаться. А царю наврали, будто разгромили их и казнили зачинщиков. Петр «за верность и усердие» наградил Дон жалованьем в 10 тыс. руб., и все вроде бы успокоилось. Но остался сам Булавин. Он тайно приезжал в Черкасск, и его не арестовали. Судя по всему, его уговаривали уйти к брату на Кубань. Но вот он-то не захотел угомониться. Погуляв несколько дней во главе мятежной толпы и увидев, как легко она обрастает бурлаками и казаками, он считал, что способен на большее. Задумывал крупную смуту – поднять Дон, захватить Азов, освободить содержавшихся там каторжных и идти на Москву.

Вместо Кубани он поехал в Запорожье. Предложил выступить вместе. Кошевым атаманом был Финенко, он расценил призыв как бессмысленную авантюру, с негодованием отверг. Но Булавин развернул агитацию среди рядовой «сиромы» и всякого пришлого люда, набравшегося в Сечи. Возбудил их, звал бороться за казачьи «вольности», которые попирает царь. Запорожцы вспомнили и свои обиды – запрет ходить на турок и татар, конфликты на Самаре, выговоры за купеческие караваны. Стали бузить. На Рождество Христово как раз была рада, и Финенко низложили. Выбрали кошевым врага «москалей» Костю Гордиенко. Правда, и он оценил, что предложение гиблое, поход на Дон объявлять отказался. В это время и до царской администрации дошли известия, что Булавин мутит воду в Запорожье. Киевский воевода Голицын и Мазепа прислали требования выдать его. Гордиенко ответил, что из Сечи выдавать не принято. Но и не ссорился, пообещал выслать смутьянов. Хотя этого не исполнил. Булавин расположился в городке Терны на Самаре, и кошевой негласно позволил ему набирать добровольцев.

Но в январе армия Карла XII вторглась в Белоруссию. Из Саксонии он выжал 5 300 000 рейхсталеров контрибуции, вооружение, снаряжение, запасы. Его войска отдохнули и пополнились. Король не скрывал – подписывать мир он будет в Москве. Петра низложит. Посадит на престол кого-нибудь из поляков. Или из русских, кто будет хорошо себя вести. Заберет для Швеции западные области: Архангельск, Новгород, Псков. Смоленщину и Украину отдаст Лещинскому. А остальное поделит на удельные княжества.

В Белоруссии начались бои. Русская армия от генерального сражения уклонялась, отступала. Когда Карл остановился в Сморгони, к нему приехали посланцы Мазепы. В прежних пересылках с Лещинским гетман уже заключил договор, на каких условиях он перейдет под польское владычество. Мазепе были обещаны Витебское и Полоцкое воеводства. При этом он сохранял владения на Украине, становился самым могущественным и богатым из польских панов! Хотя о должности казачьего гетмана в договоре умалчивалось, ведь само казачество в Польше предстояло ликвидировать. Ну а теперь шведы готовились добить «русского медведя», и Мазепа рассудил, что пора познакомиться непосредственно с Карлом. Заверил – стоит шведам приблизиться к Украине, она дружно сбросит власть Москвы, радостно встретит короля, и к нему присоединится гетманское войско из 40 тыс. казаков. Поддержит и Булавин на Дону, восстанет Поволжье…

Между тем царь слал гетману приказы прислать на фронт малороссийские казачьи полки. Но смута, которую разжигал Булавин, дала Мазепе отличный предлог уклоняться от выполнения царских повелений. Он отговаривался – в тылу неспокойно. Если гетманские надежные войска уйдут с Украины, выступят «гультяи» и захватят города. В марте 1708 г. вместо Белоруссии гетман отправил целых два полка против небольшого отряда Булавина. Однако тот узнал об их приближении и исчез.

Вынырнул он на Хопре, в Пристанском городке. Сюда подошли и 2 тыс. запорожцев под началом атаманов Хохлача и Кардиаки – откликнулись самые буйные, не посчитавшиеся даже с Костей Гордиенко. И тут-то восстание заполыхало в полную силу. Присоединились казаки окрестных городков, отовсюду стекались бурлаки, воронежские ссыльные, волжские бродяги. Но цели мятежников оказались совершенно неопределенными. Голытьба жаждала пограбить, требовала вести ее «на добычь». Тут как тут оказались раскольники, выдвигая свои лозунги – бить «немцев», стоять «за старину». Возле Черкасска мятежники сошлись с войском атамана Максимова. Но казаки сочувствовали Булавину, он же ратовал за их «вольности». Потребовали от Максимова начать переговоры. А Булавин послал запорожцев в обход, и они напали прямо во время переговоров. Войско развалилось, кто бежал, кто переходил к победителям.

Повстанцы вошли в Черкасск. Булавин созвал круг из представителей 110 городков, и его избрали войсковым атаманом. Максимова и нескольких старшин он предал смерти. Обратился к Петру и отписал ему, что прежнего атамана и его помощников казнили «за их неправду», а «от него, великого государя, не откладываемся». Но он лгал. Разослал грамоты в Астрахань, терским казакам, ногайцам, кубанским татарам, крымскому хану, просил поддержать восстание. Никакой политической линии у него по-прежнему не было. Булавин оказался заложником той разношерстной массы бурлаков и запорожцев, которую сам же поднял. Чтобы удовлетворить их, раздал им имущество казненных. Но оказалось мало. Они принялись грабить и терроризировать казаков. У жителей Черкасска все симпатии к Булавину сразу выветрились, сменились проклятиями. А атаман, чтобы не довести до беды, принялся рассылать свои банды в разные стороны. Они захватили на Волге Камышин, взбунтовали Царицын.

Слухи о восстаниях дошли и до Карла XII. Были ему очень по душе и утвердили его в мысли – Россию легко будет свалить. А Мазепа в это время через своих агентов принялся распускать слухи. Дескать, царь хочет истребить всех запорожцев, а Украину отдать Меншикову. В малороссийских городах подбрасывали манифесты шведского короля, призывавшего избавиться от «царской тирании» и переходить под его покровительство. Такие манифесты (разумеется, не от лица гетмана, а через «случайных» людей) завезли и в Сечь. Через запорожцев они попали к Булавину. Но атаман на них не ответил и никак не отреагировал. Возможно, воспротивились раскольники – ведь они призывали побивать «бояр» и «немцев», а шведы для них были такими же «немцами». А может, Булавин боялся оттолкнуть казаков. Или ему просто стало не до того.

Петр сейчас разгневался уже всерьез. Наступал враг, угрожал самому существованию Российской державы – и в подобный момент кому-то вздумалось бунтовать! Это выглядело настоящей изменой. На усмирение пришлось направить крупные воинские контингенты: 20 тыс. солдат и драгун, слободских казаков, дворянское ополчение, калмыков. На Дон началось наступление с разных сторон. По Донцу двинулся полковник Шидловский со слободскими казаками. Повстанцы неожиданным налетом сумели разбить Сумской полк. Но на них навалились еще 4 казачьих полка. Чернь разогнали. Полторы тысячи запорожцев атамана Кардиаки засели в Бахмуте, отбивались. Потом поняли, что положение безвыходное, и сдались. Однако в плен их не брали, перебили до единого.

Булавин никакого общего руководства не осуществлял. Погибали его отряды в Бахмуте, а он в это же время отправил Хохлача с 5 тыс. запорожцев, донских казаков и голытьбы брать Азов. Это уж было совсем нереально. Беспорядочные толпы обступили мощные стены, их стали косить залпами артиллерии, и они в ужасе покатились прочь. А в Черкасске известие о разгроме ускорило развязку. Местные казаки поднялись против Булавина, окружили его дом. Он отстреливался, убил двоих. А когда увидел, что ко двору тащат пушку и возы с сеном, застрелился. При нем была женщина, по одним источникам дочь, по другим «полюбовница», тоже покончившая с собой. Востание распалось. Отряды, разошедшиеся кто куда, уничтожали порознь. Мятежные городки разорили, 7,5 тыс. человек казнили.

3 тыс. повстанцев атаман Некрасов увел на Кубань, поступил на службу к крымскому хану. Они положили начало общине «некрасовцев». Остатки мятежников пробирались и на Сечь. Киевский воевода докладывал, что в Запорожье появились «черкасы и русские люди… и везут с собой на возах много раненых воров». Эти беженцы рассказывали, будто царь намерен вообще истребить казачество, нагнетали озлобление. Подобные слухи как нельзя лучше ложились в струю агитации Мазепы.

А наступление Карла развивалось медленно. Сперва его остановила весенняя распутица. Потом отсупающие русские части тормозили врага арьергардными боями. Белорусские крестьяне прятали запасы, закапывали их, и шведам приходилось делать остановки, чтобы собрать продовольствие и фураж. Королевский капеллан Нордберг увлеченно описывал: «Солдаты сначала с большим трудом открывали склады, устроенные под землей, в которых жители прятали свой хлеб. Но в несколько дней солдаты так наловчились находить эти склады, что почти ни в чем не нуждались». Почтенный пастор не уточнил, какими способами их находили. Однако эти способы известны, шведы применяли их и в Тридцатилетней войне, и в Польше. Захватывали крестьянскую семью, надевали петлю на шею хозяину и спрашивали жену – где продовольствие? Если не отвечала, мужа вешали и надевали петлю одному из детей. Повторяли вопрос. Потом брали другого ребенка. Хотя чаще до второго не доходило. Женщины не выдерживали…

Но ближе к русским границам царское командование целенаправленно применило тактику «оголожения». Высылало отряды кавалерии и казаков, они прочесывали местность на пути неприятельской армии и в ближайших окрестностях. Угоняли скот, вывозили хлеб, овес, сено. Или поджигали. Шведские солдаты стали голодать. Войска Карла на месяц застряли в Могилеве. Запасы, сделанные перед началом похода, иссякли. А новые взять было негде. Надежды возлагали на корпус Левенгаупта, он собрал в Риге огромное количество продовольствия, боеприпасы и должен был привести обоз в сопровождении 16 тыс. солдат. Но затянул подготовку – требовалось набрать слишком много телег, лошадей.

Шло время, а никаких известий от Левенгаупта не было – гонцов перехватывали русские разъезды. Казаки крутились возле расположения шведов, тревожили наскоками. Выкрали даже королевского генерал-адъютанта Канифера, утащили к царю. В Могилеве уже совсем нечего было есть, и Карл повел армию дальше, к Пропойску. Но опять были бои, стычки. Положение с продовольствием ничуть не налаживалось, только ухудшалось. Солдаты голодали по-настоящему, болели, и король начал понимать: идти на Москву по кратчайшему направлению, через Смоленск и Можайск, нельзя. Если он углубится на русскую территорию, его армию вот так же будут окружать мелкими отрядами, уничтожать запасы и выморят голодом.

Но ведь существовал другой вариант! Идти на Украину. Там ждал Мазепа, заготовил все необходимое. Там присоединится 40-тысячное казачье войско. Там можно будет перезимовать со всеми удобствами. Туда сможет подойти польская армия. А по весне, опираясь на богатые украинские ресурсы, можно ударить на Москву с юга. 11–23 сентября в селе Стариши Карл провел совещание своих генералов. Указывал: «Неприятель безостановочно убегает и всюду на 7–8 миль все сжигает». Признал, что при дальнейшем движении на Смоленск шведы «должны были бы погибнуть». Но это вовсе не означало отказа от проектов сокрушения России. Король провозгласил: «Мы должны дерзать, пока нам улыбается счастье!» – а планы изменили. 14 сентября армия повернула на юг, на Украину…

Известия об этом дошли до царя, 20 сентября Петр послал новую директиву Мазепе. Требовал выслать казачьи полки, которые тот до сих пор придерживал, нацелить их на «сопровождение» противника, не давать шведам покоя. Сам государь с Меншиковым сформировал «корволант», летучий отряд из 10 тыс. воинов, и отправился перехватить корпус и обоз Левенгаупта. Он все-таки приближался, надеялся доставить запасы своему королю. Петр настиг его возле деревни Лесной. 29 сентября в упорном сражении шведов разбили. Положили 8 тыс. неприятелей, переловили тясячу пленных. Левенгаупт с остатками корпуса вырвался. Вместо 16 тыс. привел к Карлу 6700 оборванных и ошалелых солдат. Всю артиллерию и весь обоз, 8 тыс. возов с продовольствием и порохом, он потерял.

Но даже это король не воспринял как предвестие катастрофы. Он был в плену собственных иллюзий: шведы непобедимы, а русские «трусливо бегут», не осмеливаются дать ему битву. Строил аналогии с армией Александра Македонского, которая победоносно прошагала до Индии, круша царства и раскидывая многочисленные полчища местных властителей. Конечно, утрата боеприпасов, артиллерии и продовольствия была досадной и болезненной. Но трагедией это не считали. Впереди ждал Мазепа!

Он и в самом деле готовился к встрече, хотя об измене знал лишь узкий круг его приближенных во главе с Филиппом Орликом, занявшим пост войскового судьи вместо Кочубея. По Украине рассылались универсалы, требующие от крестьян сдавать зерно, овес, сало, мед и прочее продовольствие. Все это свозили в Батурин – якобы для того, чтобы укрыть от неприятелей и снабжать свои войска. Из разных украинских городов в Батурин собирали запасы пороха, снимали со стен пушки. Говорили, что их отправят туда, где они нужнее. В гетманском замке скопилось около 300 орудий! Из них 70–80 тяжелых.

А Карл, вступив на землю Украины, издал новый манифест. Оповещал жителей, что король несет им милости и свободы, избавит от жестокой тирании царя. От них требуется только послушание, их призывали привозить в шведский лагерь продовольствие и фураж, обещали покупать продукцию по хорошим ценам. Мазепа заверил шведов, что они встретят самый радушный прием, поскольку «черкасы» только и ждут освобождения от московского ига. Но действительность оказалась иной. Шведский авангард генерала Лагеркроны вообще не обнаружил местных жителей. Они прятались по лесам или уходили в крепости. Адъютант Меншикова Федор Бартенев, посланный к нашим передовым отрядам, докладывал: «А черкасы збираютца по городкам и в леса вывозят жены и дети, и хлеб по ямам хоронят. А я им сказал, что идут наши полки, и они тому зело рады и ожидают». Да, ожидали не иноземных «освободителей». Ожидали русских!

Шведы сперва двинулись к Стародубу, большому городу, в нем надеялись найти значительные запасы. Но когда неприятельский авангард подошел сюда, ворота оказались заперты, казаки Стародубского полка под началом полковника Скоропадского изготовились к обороне. А потом подоспели русские части, в город ввели 4 батальона пехоты, 400 драгун, следом спешила вся армия Шереметева – раньше-то она перекрывала дорогу на Смоленск, теперь ее срочно перебрасывали на Украину. В таких условиях осаждать и штурмовать Стародуб Карл не стал. Повернул на Черниговский тракт и устремился к переправам через Десну.

От царя к Мазепе летели новые приказы – немедленно прислать казачьи полки, перекрыть врагу дороги. Снова окружить шведов казачьими разъездами, не позволяя им разгуливать свободно. Гетман крутился ужом, придумывая всевозможные отговорки. Затягивал переписку, переспрашивая, куда именно высылать полки. Дальше принялся уверять царя, что Украина неспокойна, по разным городам бродят вооруженные «гультяи». Собираются в банды, побивают начальников, громят кабаки. А из Польши может напасть Лещинский – если отправить казачьи полки, Украина останется беззащитной. Петр терпеливо объяснял гетману прописные истины. Что держава-то одна, если неприятель двинется на Украину, ее придут защищать великороссийские полки. Будут лить кровь вместе с малороссийскими. Однако никаких подозрений поведение гетмана еще не вызывало. А настроения жителей Северщины еще и укрепили доверие к Мазепе. Никто не поклонился врагу! Даже простые мужики, вооружившись чем попало, убивали неосторожных шведов. В этом видели заслугу Мазепы!

Но поступали новые сигналы о его предательстве. Некий рейтар Мирон донес – ему стало известно, что Мазепа обязался выступить против России вместе с Лещинским и крымскими татарами. Под Стародубом поймали шляхтича Улашина, он вез гетману письмо от Лещинского. Правда, оно было составлено очень умело. По тексту нельзя было понять, что Мазепа уже давно связан с поляками. Но таким фактам не придавали значения. Вон как гетман организовал отпор врагу! Очевидно, враги хотят погубить ложью столь ценного человека.

Но приказы Петра прислать войска и самому прибыть в ставку к государю становились все более настойчивыми. Игнорировать их стало невозможно. Все же гетман решил выкручиваться. Написал царю и Головкину, что он тяжело болен – скорее всего, приходит конец. Ему верили, сочувствовали, выражали надежды на выздоровление. Однако болезнь болезнью, а война войной. После битвы при Лесной к армии примчался Меншиков, приняв командование над всей конницей. К Мазепе был послан категорический приказ: привести к Александру Даниловичу казачьи части. Если сам не может возглавить их, пускай назначит вместо себя «наказного гетмана». С кем, с кем Мазепа хотел встречаться меньше всего, так это с Меншиковым, которого считал своим врагом. Но шведы уже приближались, и гетман прикидывал, что надо еще немножко потянуть время.

По украинским городам понеслись его гонцы, поднимая полки. А к Меншикову вместо себя он отправил племянника, Войнаровского. Тот сообщил, что Мазепе совсем худо, он передает «едва ли не последний поклон». Думает уже только о душе, хочет собороваться, и его повезли в Борзну, где болящего ждет митрополит Иоасаф. Хотя на самом деле управляющий гетманскими имениями Быстрицкий скакал в другом направлении, к шведам. Он должен был уточнить последние детали предательства. Кроме договора с Лещинским, Мазепа подготовил еще один, с Карлом. Уступал во владение шведскому королю Стародуб, Новгород-Северский, Брянск и Мглин, обязался снабжать его армию провиантом и фуражом. Вдобавок обещал склонить к войне против царя донских казаков и калмыцкого хана Аюку.

Но предатель переиграл. Настолько красочно изобразил свои страдания, что русским вельможам стало его жалко! Меншиков вызвался сам поехать в Борзну и проведать старика. Пояснял в докладе царю, что Мазепа был бы сейчас очень нужен. Но если даже не получится решить с ним накопившиеся вопросы, надо хотя бы попрощаться. Впрочем, вполне может быть, что Меншиков уже заподозрил неладное, получил тревожные сигналы. Однако он был опытным царедворцем. Мнение Петра хорошо знал и не стал бы озвучивать недоказанных подозрений. В любом случае, он явно не представлял, что у него под боком уже вызрел грандиозный заговор. 20 октября отправил доклад царю, а на следующий день сказал Войнаровскому, что собирается навестить больного. Тот перепугался. Ему померещилось, что тайна уже раскрыта. А Меншиков нагрянет, чтобы схватить виновных. Войнаровский настолько возбудил себя собственными страхами, что ближайшей ночью сбежал.

Ничего не доложил Меншикову, не попрощался. Поскакал к дяде предупредить об опасности. Узнав, что Александр Данилович через несколько часов пожалует в Борзну, Мазепа тоже запаниковал. Счел, что измену обнаружили. А если нет, то вот-вот обнаружат. Глупый племянник напакостил своим побегом. И неужели трудно проверить, что гетман вовсе не лежал на смертном одре? Но в это время возвратился Быстрицкий. Известил – Карл ждет Мазепу, договор подписан. При гетмане состоял русский представитель, полковник Анненков. От него избавились, послали к Меншикову с извинениями за нелепый поступок Войнаровского.

А Мазепа рассудил, что пришла пора сбросить маски. Сперва он заехал к себе в Батурин. Его личную гвардию, сердюков, возглавлял полковник Дмитрий Чечель, а генеральным есаулом у гетмана служил немец Фридрик Кенигсек. Оба были преданы Мазепе. Им было поручено во что бы то ни стало удерживать Батурин и не пускать русских. 24 октября гетман покинул свою резиденцию. Возле Десны, в местечке Короб, он назначил сбор полков. Здесь уже ожидали 16 тыс. казаков. Мазепа приказал им переправляться за Десну. 26 октября построил свое воинство, и только сейчас большинство казаков узнало, что их ведут не против шведов, а наоборот! На соединение со шведами, чтобы сражаться против русских!

Мазепа произнес речь, выплеснув на Россию ушаты грязи. Лгал, будто он сам подвергался постоянным преследованиям «и не нашел иного способа спасения, кроме как обратиться к великодушию шведского короля». Извещал, что Карл обязался соблюдать их «права и вольности» и переход Украины на шведскую сторону продиктован только заботой о благе «казацкого народа». «Что за народ, когда он о своей пользе не радит?» Мазепа доказывал, что шведы наверняка победят Петра и «разрушат царство». Пугал, что они могут отдать Украину в рабство полякам. Но выход есть – стать равными союзниками со шведами! Гетман благоразумно умалчивал, что он сам уже отдал Украину полякам.

Но и без того информация оказалась слишком ошеломляющей. Казаки после всего услышанного некоторое время пребывали в шоке. А потом заволновались, забурлили. Мазепа понял, что сейчас будет, и предпочел не ждать, когда реакция проявится в полной мере. Крикнул, чтобы выступали, и поскакал, увлекая за собой, кого смог. Причем с ним последовало уже не 16 тыс., а 4–5 тыс. казаков. Но и они лишь послушно выполнили приказ. Начали отставать, разбегаться. 29 октября Мазепа явился в ставку Карла – вместо обещанного 40-тысячного войска с ним было 2 тыс. сердюков. Гетман произнес пышную речь на латыни. Но шведы с трудом скрывали разочарование. Они-то ждали встретиться с правителем союзной державы! И вся Украина склонится перед ними, передаст в их распоряжение войска, города. А к ним прибыл всего лишь отряд беженцев! Впрочем, Карл и гетман не унывали. Рассчитывали – через несколько дней дойдут до Батурина, и все надежды исполнятся…

А в это же время на русской стороне раскручивался другой сюжет. Меншиков отправился в Борзну и не доехал. Встретил посланного к нему полковника Анненкова. Тот рассказал, что гетман вовсе не собирается помирать, и в Борзне его нет, он поехал в Батурин. Тут уж Меншиков однозначно понял – дело нечисто. Поскакали в Батурин, а по дороге поймали гонца от прилуцкого полковника Горленко. Он извещал сообщников, что уже соединился со шведами! Причем подтверждалось, что изменники действуют по приказу «ясновельможного пана гетмана». 25 октября Меншиков подъехал к Батурину. На стенах стояли пушки, ворота были не только заперты, но и засыпаны землей. Впустить приехавших гарнизон отказался и сообщил, что гетман уехал в Короб.

В Коробе его тоже не нашли, ушел за Десну – 26 октября светлейший князь отправил царю доклад: Мазепа перекинулся к шведам. Известие поразило Петра! Царь даже сейчас не исключал, что Меншиков ошибается, писал о «безвестно пропавшем» гетмане. Но сразу же разослал повеление казачьей старшине собираться к нему в Глухов. Писал, что необходимо обсудить ситуацию и, если нужно, выбирать нового гетмана. Вскоре к нему приехал Меншиков. Привез сбежавшего из Батурина канцеляриста, тот сообщил еще много интересного о предательстве и о колоссальных складах, устроенных в гетманской резиденции.

Вот сейчас-то стало ясно, куда направляется Карл. Меншиков вызвался опередить врага. 30 октября поднял корпус кавалерии. На следующий день прискакали к стенам Батурина, предъявили именной царский указ коменданту Чечелю – впустить русские войска. Мазепинцы отказались. Меншиков отправил к ним парламентера. Извещал, что гетман изменил, и требовал немедленной сдачи. Чечель и Кенигсек ответили, будто не верят в предательство. Хотя вскоре прислали своего гонца. Писали, что допускают возможность измены, а сами они верны царю. Ворота замка откроют, но просят на размышление трое суток.

Меншиков без труда догадался, что его водят за нос. В этот же день царь прислал предупреждение – шведы вышли на Батуринский тракт, медлить нельзя. А Чечель как раз и хотел потянуть время. Получив отказ, мазепинцы утром 1 ноября открыли огонь из пушек. Они были уверены, что продержатся. Спасение было совсем близко! Переправы через Десну прикрывал отряд генерал-майора Александра Гордона. Он не был изменником, он был типичным иностранным наемником. Стоять насмерть он не считал нужным. Карл XII развернул 28 орудий, открыв шквальный огонь, пехота ринулась в атаки, и Гордон отступил. Неприятель захватил паромы, шведская армия переправилась через реку.

К Меншикову полетело новое предостережение Петра – враг совсем рядом. Если следующей ночью или утром с замком покончить не получится, то лучше уйти. 2 ноября царь уточнил – в распоряжении осаждающих этот день и ночь. Дольше утра 3 ноября оставаться возле Батурина слишком опасно. Но Александр Данилович успел. Он развернул артиллерию, подготовил штурм. А в Батурине даже из ближайших слуг и воинов Мазепы далеко не все были изменниками. Казаки прилуцкого полка во главе с Иваном Носом драться с братьями не пожелали. Выбрались и рассказали о тайной калитке, ведущей в замок.

Меншиков бросил спешенных драгун на приступ. Они лезли на стены, защитники стянулись на одной стороне, а в это время отряд солдат проскочил через калитку. Мазепинцы дрались остервенело, но через два часа крепость пала. Победители быстро отсортировали, что можно вывезти, – знаки гетманского достоинства, казну, орудия. Остальное подожгли. Рванули запасы пороха. 3 ноября, когда истекал срок, названный царем, корпус уже удалялся от полыхающего Батурина. Шведская армия и Мазепа опоздали на день. Стояли и смотрели на дымящееся пожарище. Огромных складов, пороховых погребов, сотен орудий больше не существовало. Потрясенный Мазепа рыдал. Развеялись дымом его богатства! Сгорело и обрушилось все, что он строил и лелеял в течение жизни…

А 5 октября в Глухове в присутствии царя открылась украинская рада. На площади соорудили виселицу. Вынесли чучело Мазепы при всех регалиях в гетманском облачении. Священнослужители предали его анафеме. Кавалеры ордена св. Андрея Первозванного сорвали с чучела андреевскую ленту и изодрали патент на орден. После этого манекен вздернули в петле. Рядом повесили Чечеля. 6 ноября рада выбрала нового гетмана. Им стал Иван Скоропадский – полковник Стародубского полка, на деле показавший верность царю и России.