Закат малороссийского казачества

После войны в Петербурге опять покатились перемены. В 1740 г. умерла Анна Иоанновна. Наследником назначила своего внучатого племянника, младенца Иоанна Антоновича, а регентом стал фаворит покойной царицы Бирон. Его сверг и арестовал Миних, передал власть матери ребенка Анне Леопольдовне, герцогине Браунгшвейг-Люнебургской. Кутерьмой в России решила воспользоваться Швеция, начала войну. Но дочь Петра I Елизавета, опираясь на гвардейцев, произвела в 1741 г. еще один переворот. Шведов побили, отобрали у них южные районы Финляндии. Елизавета Петровна короновалась императрицей.

Ее правление было безалаберным, в дела она мало вникала. Предоставляла их сенату и своим министрам. А к Украине Елизавета особенно благоволила. Еще в 1730-х годах в Петербург привезли молодого киевского казака Алексея Розума. Он был певчим в церкви, и его заметили из-за уникального голоса. Царевна Елизавета Петровна горячо полюбила его, забрала к своему двору, а в 1742 г. после коронации тайно обвенчалась с ним. Он стал графом Разумовским, ему были пожалованы огромные владения, в том числе имения сосланного Миниха. В Петербург привезли и его родню. Елизавета лично занялась их устройством. Неграмотного младшего братишку Алексея, Кирилла, она вместе с опытным педагогом Григорием Тепловым отправила учиться в Германию и Италию. А когда он вернулся, Кирилла Разумовского, которому исполнилось лишь 18 лет, поставили вдруг президентом Российской академии наук. Императрица сосватала ему и невесту, свою родственницу Екатерину Нарышкину, в приданое он получил сказочное состояние, стал одним из богатейших людей России.

Муж государыни Алексей Разумовский, несмотря на свой головокружительный взлет, оставался простым в общении, душевным, отзывчивым человеком. Сохранил и любовь к Малороссии, на его столе всегда были украинские блюда – борщ, гречневая каша. Он радушно принимал земляков, по доброте готов был помочь в их просьбах. Этим быстро научилась пользоваться казачья старшина, решая через него свои дела. Она очень хорошо сумела найти общий язык и с братом Алексея. Императрица предприняла поездку на Украину, и здешние полковники постарались угодить ей пышными встречами, праздниками, «казачьими» зрелищами. А при этом высказали просьбу – конечно же, от лица всех казаков: что Малороссия мечтает восстановить традицию, иметь своего гетмана. Намекнули на Кирилла Разумовского, и Елизавета благосклонно согласилась.

Старшина организовала раду. Делегатов определила таких, каких нужно, и 22-летнего гетмана избрали не только единогласно, но даже заочно. А он-то был совсем другого поля ягодой, чем его брат Алексей. Принялся возводить себе в Глухове и Батурине великолепные дворцы, устроил пышный двор, выписывал лучших французских поваров, завел французский балет и итальянскую оперу. Сразу посыпались жалобы на чудовищные злоупотребления и коррупцию. Кирилла вызывали в Петербург для разбирательства. Но Елизавета и других-то вельмож почти не контролировала, а тем более родственника. Гетман отделывался объяснениями или внушениями. Он вообще подолгу жил в России, блистал на столичных приемах и балах, занимался делами Академии наук, под Москвой у него был другой дворец – где он воссоздавал «кусочек Украины».

А в гетманском правительстве Малороссии неограниченно распоряжалась старшина – войсковой судья и обозный. Управляли так, как считали выгодным для себя и своей касты. Украинские казачьи полки и сотни стали полными «вотчинами» полковников и сотников, они даже передавали свои посты по наследству. Одним из помощников Кирилла Разумовского оставался его прежний учитель Теплов, его поставили во главе только что созданного Московского университета. Но даже он писал в Сенат, что гетманство надо упразднить, оно несет развал и хищничества, притеснения простонародья. Однако при Елизавете такие предложения не проходили.

На южных рубежах России появились и новые образования. На царскую службу поступило несколько авантюристов, офицеров из Хорватии. Они предложили проект «Ново-Сербии». Рассказывали о сербских «граничарах», живших и несших службу на границах Австрийской империи. Вызвались переманить их, чтобы переселялись в нашу страну, нашли высоких покровителей среди вельмож и смогли заинтересовать Елизавету. В 1751 г. под Ново-Сербию выделили часть земель, отошедших к России после войны с турками – по соседству с Запорожьем, в нынешней Кировоградской (Кропивницкой) области. Построили крепость Елисаветград.

Хотя из проекта ничего не вышло. Хорошие сербские пограничники на чужбину, конечно же, не поехали. Удалось собрать лишь немногих и не лучшего качества. Стали зазывать переселенцев из румын, молдаван, евреев. Сформировать из них войско не получалось, и в «сербский» полк набирали русских солдат, малороссийских казаков. Зато под «Ново-Сербию» участникам авантюры и их покровителям участникам удавалось вытянуть казенные деньги, имения на выделенной территории. Поэтому вскоре стал раскручиваться еще один такой же проект, «Славяно-Сербии» – в нынешней Луганской области.

А Запорожье жило своей жизнью. Кстати, львиная доля дошедших до нас документальных описаний и воспоминаний очевидцев касается именно Новой Сечи, возникшей после возвращания из эмиграции. Историки (особенно современные украинские) и авторы художественных произведений обычно распространяют эти сведения и на прошлое, на «старую» Сечь. Но это глубоко не верно. «Старая» была казачьим воинским поселением, не более того. А традиции строила наподобие воинского ордена, «лыцарского братства» – по крайней мере, декларировала себя таковым. Новая Сечь во многом отличалась. Она стала не только военным, но и сложным хозяйственным и политическим организмом.

Обязательства, взятые при возвращении запорожцев, правительство нарушило почти сразу. При Анне Иоанновне с деньгами всегда были проблемы, и уже с 1738 г. вместо положенных 20 тыс. руб. жалованья стали выдавать 4–7 тыс. Остальное предписывалось выплачивать за счет армейской казны. Но она тоже была пуста. Власти пытались выйти из положения, поручив офицерам, привозившим в Сечь жалованье, выдавать «публично» 4 тыс., а остальное тайно – руководству Коша и куренным атаманам, чтобы они «удерживали себя во всякой верности» (и казаков чтобы тоже удерживали). Но правительство не учло запорожских обычаев. В 1739 г., узнав про тайные раздачи, сирома разбушевалась, низложила кошевого атамана Тукала и старшин, разграбила их имущество и жестоко избила. Кошевой, «лежавши несколько дней больным, помер».

Однако казакам вполне честно были даны обещанные земли для поселения и полное самоуправление. Именно они стали главным капиталом Сечи. Они, а не жалованье, стали основным источником доходов. Со всех сторон сюда устремились беглые крестьяне – ведь никакой розыск на запорожских территориях не допускался. Приходили из Малороссии, России, из польских, турецких, ханских владений. Раньше «зимовчаками» называли женатых казаков, живших на хуторах в окрестностях Сечи. Теперь этот термин перенесли на крестьян. Они были не казаками, а только подданными Сечи, поставляли ей продовольствие и платили по 1 руб. в год.

Возникли новые структуры, «паланки». Как бы «провинции» Сечи на Самаре, Миусе, Буге, Ингульце и т. д. Или «полки», как в Малороссии. Система управления усложнилась. Общее руководство Кошем, как и раньше, осуществлял кошевой атаман. При нем были войсковые старшины – войсковой писарь, судья, есаул, обозный. А куренями управляли куренные атаманы. Но и в каждой паланке было свое руководство. Возглавлял ее полковник, у него были полковые старшины – полковой писарь, полковой есаул, полковой судья. Они подчинялись кошевому начальству. (Только стоит иметь в виду, что в те времена казачьи чины еще не приравнивались к армейским. Российские офицерские чины давали потомственное дворянство, и казачьим начальникам их присваивали за особые заслуги. Например, казачий полковник мог быть поручиком, а мог вообще не иметь офицерского чина.)

Запорожцы на своих землях были хозяевами пастбищ, рыбных ловов, речных переправ. За перевоз установили очень высокие пошлины: по 1,5 руб. с пустого воза и 2,5 руб. с полного. Кроме того, пошлины в пользу старшины взимались со всех товаров, ввозимых в Сечь, и с многочисленных торговцев, угнездившихся в ней. Отдельные курени также владели лавками, мастерскими, угодьями, использовали их или сдавали в аренду. Жили сугубо по собственным законам. По мелким спорам и преступлениям судились в паланках, высшая инстанция – у кошевого. Преступника могли выдать российским властям, но чаще карали сами вплоть до смертной казни. Кош богател. В короткое время паланки (их было восемь) покрылись деревнями, хуторами, возделанными нивами. В Сечи была построена красивая церковь Покрова Пресвятой Богородицы, куда приглашали служить иеромонахов Киевского Межигорского монастыря. Возникла школа певчих из мальчиков. Они тоже пользовались самоуправлением и выбирали своего атамана.

Но стали накапливаться и противоречия. Богатела-то старшина. Причем богатела очень заметно. Например, в одном из налетов татар они угнали у полковника Ковпака 7 тыс. голов скота. А кошевой атаман Калнышевский однажды продал 14 тыс. лошадей из собственных табунов. Однако рядовая сирома оставалась нищей. Старшина разве что поила все войско по праздникам да на выборах. Казаки трудились на ту же старшину. Ради пропитания рыбачили. «Лыцарского братства» больше не было. Старшина в общем-то была не против закрепить за собой достигнутое положение, приобрести прочный и наследственный статус. Но и сама она оказывалась заложниками традиций, заложниками сиромы. В 1754 г. войсковой писарь Чернявский послал в Военную коллегию предложения отменить раду и сделать руководящие посты назначаемыми. Но просил не упоминать его имени в документах, опасаясь расправы со стороны рядовых казаков. Хотя такая перемена грозила слишком серьезным потрясением. На нее не решилось ни правительство, ни гетман Разумовский. Да и большинство запорожской старшины цеплялось за иллюзии былых традиций. Их приходилось поддерживать, потому что они были приманкой для сиромы и беглых. Иначе само существование Сечи потеряло бы смысл.

Но кроме легальных промыслов, пошлин, развития собственного хозяйства, Сечь изрядно подрабатывала и контрабандой. Ведь границу охраняли сами запорожцы. А вдобавок развилось «гайдамацтво». То есть обычный разбой, его стали называть «козацким хлибом». В низовьях Буга сходились российские, турецкие и польские границы, что открывало отличные перспективы: пограбил в одном государстве – удрал в другое. В 1750–1760-х гг. гайдамачество стало сущим бедствием, через здешние места люди боялись ездить. Петербург засыпали жалобами от турок и поляков, что гайдамаки нападают и грабят их селения, поместья.

В 1755 г. началась Семилетняя война с Пруссией. Донские казаки выставили на нее крепкие дисциплинированные полки, в боях громили даже знаменитых «черных гусар» и кирасиров Фридриха Великого, до сих пор считавшихся лучшей конницей в Европе. Но малороссийские полковники через своего гетмана постарались сделать все возможное, чтобы их на войну не послали. Доказали, что их полки нужны на юге, прикрывать Малороссию от татар. А запорожцев туда посылать не рискнули. Речь Посполитая пропускала русские войска через свою территорию, и вполне можно было ожидать, что сечевики там наделают бед, напрочь испортят отношения с поляками.

Их все-таки решили взять под более строгий контроль. В 1756 г. вывели из подчинения Кириллу Разумовскому, напрямую подчинили Сенату. Но все равно выправить ничего не удавалось. В 1757 г. Польша прислала в российский Сенат список выловленных гайдамаков, из них 474 значились запорожцами с четкими указаниями, кто из какого куреня. В Сечь отправлялись строгие приказы принять меры против разбойников. Но их спускали на тормозах. Потому что многие старшины и власти паланок тоже были в доле. Или сами же посылали подчиненных на грабеж, имея с этого неплохую прибыль.

В 1760 г. после очередных требований и понуканий из Петербурга кошевой атаман Белецкий все-таки вывел казаков в рейд против гайдамаков. Прочесали степь, но поймали лишь 40 человек. Белецкий хотел выдать их правительству. Но куренные атаманы воспротивились, разобрали их по куреням и после покаяния отпустили. Бывало и иначе – крымский хан поднял большой скандал об угоне 3 тыс. лошадей. Однако старшина спрятала концы в воду. Повесила 13 казаков, непосредственных исполнителей, а лошадей разобрала по своим личным табунам. Российское военное командование вынуждено было установить патрулирование границ. Стало высылать отряды регулярной кавалерии и слободских казаков. Это приводило к стычкам, были убитые и раненые с обеих второн.

Появилась и другая причина конфликтов. На момент возвращения под власть России Сечь была выдвинута далеко на юг. Вокруг лежали безлюдные земли. Но потом появились соседи. С западной стороны осваивалась Ново-Сербия. С восточной стало заселяться предполье Украинской линии. Продвигались в Дикое Поле селения полтавских, миргородских, слободских, донецких казаков и крестьян. Стали возникать споры за те или иные угодья, ведь никакого размежевания здесь никогда не проводилось. Запорожцы полагали – чем больше они застолбят для себя, тем лучше. Именно тогда родилась фальшивка, «копия с грамоты Стефана Батория», где король якобы даровал запорожцам огромные владения.

Среди них перечислялись город Чигирин (который до восстания Богдана Хмельницкого являлся вовсе не запорожским, а центром польского староства), земли по Самаре и Бугу (принадлежавшие в XVI в. не Баторию, а крымскому хану), Левобережье до Северского Донца (которое сам Баторий в письмах называл «московскими владениями»). А поскольку русские цари, начиная с Алексея Михайловича, подтверждали «прежние запорожские вольности», то и слово «вольности» стало трактоваться территориально. Дескать, эти земли и есть «Запорожские Вольности». (Причем данную версию на полном серьезе приняли украинские историки.)

Отстаивая свои «законные» земли, запорожцы перед силой не останавливались. От крестьян, обосновавшихся якобы во владениях Сечи, требовали признать себя ее подданными и платить положенный «оброк». Если они отказывались, их грабили, выгоняли, иногда и убивали, селения сжигали. А в Петербург для урегулирования вопросов о «гайдамаках» и столкновений с крестьянами ездили делегации запорожцев. Перед правительством они откровенно наглели. Поспорив о претензиях, ставили вопрос ребром: «Нужны мы вам или нет?» Разводили руками, что они-то, сечевые начальники, верны правительству, но сирому задевать нельзя – если обидится, уйдет к татарам. При Елизавете это сходило с рук, власти шли на уступки.

Но в 1762 г. она скончалась. Ненадолго пришел к власти сумасбродный Петр III, взявшийся круто ломать политику государства. Обожая Фридриха Прусского, уступил ему все плоды русских побед в Семилетней войне, заключил с ним союз и даже принял чин прусского генерала. С гетманом Разумовским обсуждал, чтобы ему послать своих казаков воевать с Данией. Православие он ненавидел, намечал реформировать русскую церковь наподобие протестантской. Но через несколько месяцев гвардейцы свергли Петра, возвели на трон его жену Екатерину. Она была немкой, но женщиной умной и решительной. Политику стала проводить русскую. Очень хорошо умела угадывать талантливых деятелей и выдвигала их.

В разболтавшемся государстве Екатерина взялась наводить порядок. Кстати, злоупотребления казачьей старшины в правление Елизаветы разгулялись не только в Малороссии и в Запорожье. Они очень сильно проявились на Яике. На Дону чуть не привели к восстанию, императрице пришлось сместить верхушку войска Донского, атаман Ефремов был приговорен к смертной казни с помилованием и заменой на ссылку. Государыня серьезно занялась и Малороссией. О том, что там неладно, она слышала уже давно. Но до сих пор кардинальных мер не принималось. А в 1763 г. гетман Разумовский закинул было удочки, чтобы сделать свой пост наследственным. Но вместо этого ему «намекнули» совершенно обратное, и он подал в отставку «по собственному желанию». Пост гетмана Екатерина упразднила и возродила Малороссийскую коллегию. В нее вошли четыре человека от российской администрации и четверо из местной, а президентом царица назначила генерала Петра Алексеевича Румянцева – в недалеком будущем прославленного полководца.

Приехав в Глухов, в бывшую гетманскую канцелярию, и начав разбираться со здешними делами, он был совершенно ошеломлен. Засилье старшины дошло до полного беспредела. Войсковая верхушка, правившая от имени Разумовского, превратилась во всемогущих вельмож. Не только полковники, но и сотники жили «князьками» в своих владениях, даже воевали между собой – вооружив казаков и крестьян, отбивали у соседей спорные угодья. Нещадно эксплуатировали подчиненных, впрягали в работы, обирали. Казаки разорялись, нищали, не могли купить снаряжение, коней и нести службу. Впрочем, о службе давно было забыто. «Справные», зажиточные казаки занимались личным хозяйством. А бедные превращались у них в батраков.

За некоторыми сотнями числились обязанности по несению караулов в городах, за это платилось жалованье. Его прикарманивали сотники, но и с подчиненными обращались «честно» – вообще не посылали их на службу. Другие начальники выступали «благодетелями». Объявляли казакам, что в дозоры на границу посылать их не будут, но вместо этого они должны отрабатывать в имениях своих начальников. Обнаружилось нередкое явление, что казаки продавали по дешевке свои участки земли или даже меняли за кружку водки – потому что владение землей являлось оплатой за службу. А без нее они переставали числиться казаками и освобождались от всех обязанностей. Крайне пагубные последствия имел указ Петра, изданный в 1721 г., в качестве поощрения дозволивший казакам свободное винокурение. Как раз он положил начало украинскому самогоноварению. Многие хозяева целенаправленно переключились на этот промысел, люди спивались. Раньше Украина была покрыта густыми лесами и дубравами. За несколько десятилетий их количество резко сократилось, их повырубали на дрова для производства «горилки».

Малороссийское казачье войско, по сути, развалилось. Его силами Румянцев не сумел наладить даже перевозку почты. Бедные казаки служить не могли, богатые не хотели и уклонялись. Было обращено внимание и на мертворожденные образования Ново-Сербии, Славяно-Сербии. К ним добавили земли Украинской линии, и была образована новая губерния – Новороссийская. А Румянцев, заручившись поддержкой императрицы и решением правительства, начал переформировывать казачьи и части в регулярные. Из малороссийских казаков и малочисленных «сербских» подразделений в 1764 г. было создано 5 гусарских полков – Черный, Желтый, Голубой, Сербский и Угорский. На базе Новослободского, Бахмутского, части Миргородского и Полтавского полков формировались четыре пикинерских: Елисаветградский, Днепровский, Донецкий и Луганский. В 1765 г. Сумской, Ахтырский, Острогожский, Харьковский и Изюмский казачьи полки тоже преобразовались в гусарские. Из ландмилиции стали создавать пехотные части.

Но запорожское «государство в государстве» оставалось серьезнейшей головной болью. Сечь продолжала жестокую борьбу за «свои» владения. В 1762 г. казаки выжгли две слободы под Елисаветградом, разогнав селян. На требование императрицы расследовать преступление и наказать виновных Кош ответил, что «искать не на ком», поскольку это «сделал весь Кош». В другой раз кошевой отдал приказ полковнику Деркачу (по-украински деркач – веник) «вымести незваную погань» – и он «вымел» поселян с реки Самары. А в том же 1762 г. случилась эпидемия чумы. Но запорожцы, ссылаясь на собственную автономию и неприкосновенность своих земель, не позволили установить на этих землях карантины и санитарные кордоны, не пустили лекарей. Результат был печальным для самих казаков – в Запорожье вымерло 9 тыс. человек.

Киевский генерал-губернатор Леонтьев докладывал государыне, что самоуправление в Сечи давно пора ликвидировать. В 1764 г. правительство пошло на такой шаг. Запорожский кош был передан в подчинение Малороссийской коллегии и получил предписание: выборов больше не проводить. А руководству во главе с кошевым атаманом Григорием Федоровым было велено оставаться на своих постах «до указу». Куда там! Запорожцы забуянили и распоряжение самой императрицы демонстративно нарушили. Тут же провели новые выборы, Федорова скинули и избрали кошевым Ивана Калнышевского. Он самовольно выехал с делегацией в Петербург. Повез требование переподчинить Сечь коллегии Иностранных дел (как «суверенному» государству!) и признать границы запорожских владений, которые отстаивала старшина.

Румянцев писал государыне, что за столь дерзкий вызов делегатов надо арестовать. А начальник Украинской линии генерал Штофельн представил и проект «реформирования» Сечи: убрать нынешнее руководство, военной силой заставить переменить порядки. Но Екатерина воздержалась от этих мер. В воздухе снова пахло порохом. Турция при поддержке Франции готовилась к войне. Причем опять прослеживался старый альянс – связи с Польшей, Швецией. В таких условиях открытый бунт запорожцев выглядел совершенно нежелательным, поэтому государыня изобразила милость. Согласилась с избранием Калнышевского, обещала рассмотреть территориальные претензии. Вернувшись в Сечь, делегаты хвастливо объявляли перед казаками, как они пуганули правительство! Но в Запорожье уже имелись агенты царской администрации, государыне доложили об этих речах.

А в январе 1767 г. Румянцеву прислал донос полковой старшина Савицкий. Он писал, что прошлой осенью, вернувшись из очередной поездки в Петербург, Калнышевский имел конфиденциальную беседу с войсковым писарем Иваном Глобой. Говорил ему: «Как видно, нечего надеяться на них», на правительство. Приходили к выводу – если Екатерина не выполнит требований, надо направить послов для переговоров с султаном. После этого Глоба две недели объезжал паланки. Обсуждал данный вариант со старшиной и развозил секретный приказ: готовиться воевать с русскими, а туркам и татарам чтобы обид «под смертною казнию не чинили».

До поры до времени царица и этот донос оставила без последствий. Но сделала себе заметку на будущее. А руководство Сечи само продолжало копать для себя яму. В Турции знали о трениях между запорожцами и правительством. Из Стамбула и Бахчисарая присылали письма к казакам. Их соблазняли перейти на службу к султану и хану, обещали жалованье втрое больше российского. Калнышевский вел себя двойственно. Туркам отказал, но и переписку с ними не прервал. А с приближением войны в Сечь приехал от имени султана французский эмиссар Тотлебен. Там как раз находились офицеры из штаба Румянцева, потребовали выдать его. Но Калнышевский отказался. Выслушал Тотлебена, позволил ему выступить перед казаками и отправил обратно в Крым.

Нет, кошевой атаман не стал предателем. Но он взвешивал разные варианты, а русское правительство шантажировал, хотел вынудить к уступкам. Однако игра была слишком опасной. В казачьей массе пошел разброд. Рождались и пересказывались небылицы о прежнем прекрасном житье под властью хана. Тем более что и состав запорожцев за 30 лет мирной жизни разбавился гультяями всех сортов, гайдамаками, разорившимися казаками с гетманщины, беглыми крепостными с польского Правобережья. А изменить Калнышевский то ли не решился, то ли обстоятельства ему не позволили. Война началась совсем не так, как ожидали. Не на юге, а на западе.

Польшу ее «демократия» совершенно погубила. Когда умер король Август III, Россия возвела на престол своего ставленника Станислава Понятовского. Причем на этот раз возвела уже откровенно, ввела в Польшу войска. Самой важной фигурой в Варшаве стал посол Екатерины Репнин. Вел очень сложные переговоры и игры с панами. Но в Речи Посполитой, невзирая на развал, притеснения православных не ослабевали, а усиливались. В Литве осталась единственная православная епархия, Полоцкая. В Польше (включавшей Правобережную и Западную Украину) структур православной церкви не осталось вообще, все было отдано униатам. Киевскому митрополиту ставили препоны, не позволяя назначать епископов на территории Речи Посполитой, мешая окормлять православные монастыри и храмы. Дошло до того, что православные в Польше оказались вообще «вне закона» – им не разрешалось занимать никаких официальных должностей, содержать мастерские и другие предприятия, торговать (в отличие от евреев).

В начале правления Екатерины последовали новые жалобы православных, Полоцкий епископ представил список 150 храмов, отнятых униатами. Императрица вступилась за единоверцев. Потребовала уравнять православных в правах с католиками. В 1767 г. проект такого закона был вынесен на сейм. Он бурно воспротивился. Но посол Репнин просто арестовал четверых главных противников, остальные перепугались и дружно проголосовали за равноправие православных. Паны и шляхта забушевали. Возмущались и уступками православным, и попранием их «свобод». Самые активные собрались в городе Бар, создали конфедерацию, объявили короля и сейм низложенными. Их поддержали папа римский и Франция. Она направила в Польшу инструкторов, офицеров и солдат под началом генерала Дюмурье.

А отряды конфедератов принялись повсюду крушить и жечь православные церкви, убивали священников, монахов, мирян. В Мотронинском монастыре находился состарившийся запорожец Максим Железняк. Он был послушником, готовился принять постриг. Услышав об этих зверствах, он покинул обитель и призвал крестьян к восстанию. Говорил, что он посланец из России, у него есть грамота Екатерины – бороться за веру, побивать панов и католиков. Вокруг него собралась толпа, провозгласила его гетманом Правобережного войска Запорожского. Из Умани против него выслали отряд Ивана Гонты – он был сотником «надворного войска» Потоцкого (личных вооруженных слуг). Но он перешел на сторону Железняка.

Повстанцы ворвались в Умань. Сперва были настроены довольно мягко. Но униаты из базилианского ордена полезли агитировать их и разозлили. Произошел погром, было убито около 2 тыс. католиков, евреев и случайных людей. Польские и еврейские историки превратили цифру в 20 тыс., да еще украсили ее описанием жутких изощренных казней, как всех иудеев подолгу мучили, вынуждая отречься от веры. Хотя это не более чем ложь. Повстанцев было всего 800 человек, и в протоколах допросов фигурирует 2 тыс. жертв. Погромив Умань, они расположились неподалеку. Один отряд, около 200 человек, пошел «зачищать» поместья и местечки. Поляки и евреи побежали в турецкий город Балту, их приняли под защиту. А отряд мятежников, преследуя их, столкнулся с турками. В бою они потеряли 15 человек, но и повстанцы повернули обратно.

А Екатерина уже направила против конфедератов русские войска. Они вступили на Правобережье Днепра. Генерал Кречетников узнал про резню в Умани, послал туда отряд карабинеров, нашел стан бунтовщиков, после короткой стычки разоружил и арестовал все их войско. Железняк и еще 65 человек оказались российскими подданными, их отправили своим властям. Остальных выдали полякам. Участь двух частей повстанцев очень отличалась. Царицу в основном обеспокил налет на Балту, который мог спровоцировать войну с Турцией. Железняка и еще нескольких предводителей привезли к Балте, на виду у турок били кнутом, вырвали ноздри, после чего всех пленных повстанцев (в разных местах собрали 130 запорожцев, участвовавших в мятеже) повезли на каторгу в Нерчинск.

Поляки казнили всех мятежников самыми зверскими способами – сажали на кол, четвертовали, колесовали. Для Гонты персонально расписали казнь на 13 дней. В течение 10 дней сдирали полосы кожи, потом отрубили ноги, потом руки, а после этого вырвали сердце. Румянцев сделал выговор генералу Кречетникову за то, что выдал пойманных людей, и строго запретил это делать. После призыва Железняка и погромов православных церквей шляхтичами крестьяне забунтовали повсюду. Но русских встречали дружелюбно, и их только разоружали. Многие охотно соглашались служить солдатами в царской армии, и их принимали в полки. Из правобережных казаков начали формировать новое, Бугское казачье войско.

Конфедератов били довольно легко. А польско-французскую армию Дюмурье Александр Васильевич Суворов разгромил у крепости Ландскрона. Но предосторожности Екатерины избежать войны с Турцией оказались тщетными. Султана подтолкнула Франция, отвалила ему 3 млн ливров субсидий. Предлог нашли первый попавшийся. Один из разбитых отрядов конфедератов бежал в ту же самую турецкую Балту, гнавшийся за ними генерал Вейсман влетел туда с конницей, и для Османской империи оказалось достаточно, она объявила войну. Как только это произошло, Екатерина помиловала Железняка и его соратников. Заменила им пожизненную каторгу на рудниках обычной ссылкой. В исторических работах обычно указывается, что дальнейшая судьба Железняка неизвестна. Да, документов нет. Но сведения сохранились в преданиях забайкальцев. Все повстанцы были зачислены в Забайкальское казачье войско и стали нести службу на восточных рубежах России. Сто лет спустя Железняка там еще помнили.

В Сечь повеление о войне с Турцией пришло в декабре 1768 г. Но прежние виляния, интриги, агитация не прошли бесследно. Сирома принялась бузить. Постановила, что воевать за русских не пойдет, потребовала вести ее поддержать восставших братьев на Правобережье, бить панов и грабить усадьбы. Хотя никакого восстания уже не было, Железняка и Гонту арестовали в июне. Калнышевский и старшина запретили туда идти. Но запорожская масса взбунтовалась против старшины, стала созывать казаков, бросила кордоны в степи, чтобы идти в свой собственный поход. Кошевому атаману пришлось не только собирать вокруг себя верных казаков, но и позвать солдат из соседнего Новосеченского Ретраншемента. С их помощью мятеж он усмирил, нескольких заводчиков для отстрастки казнил.

А в январе 1769 г. крымский хан с 70-тысячной ордой ринулся на Украину. Запорожских застав в степи из-за мятежа не оказалось. Своевременно сигналы тревоги не подали. Татары прорвались. Прокатились страшными опустошениями от Елисаветполя до Бахмута. Спешно были подняты кавалерийские и казачьи полки, стали обкладывать врага, заставили повернуть назад. Но пленных крымцы утащили с собой очень много. Хотя к весне Калнышевский уже полностью восстановил дисциплину и мобилизовал сечевиков. Да и императрица поспособствовала. Для участников боевых действий она назначила очень высокое жалованье, рядовым казакам – по рублю в месяц.

На войну Запорожский Кош выставил 9,5 тыс. казаков. Из них 7,5 тыс. были конными. Отряды возглавили сам Калнышевский, невзирая на то что ему уже было под 80 лет, войсковой судья Головатый, полковники Чепига, Ковпак, Нос. Они совершали поиски к Кинбурну, Очакову, Гаджибею (Одессе), разведывая дороги для русских войск, расчистив степь от татарских отрядов и наблюдателей. А на Днепр вышла казачья флотилия из 38 лодок. В эту эпоху их называли «дубами» или «байдаками». На каждой лодке стояла одна легкая пушечка-фальконет, а в командах насчитывалось 2 тыс. казаков.

Но и турки прислали на Днепр эскадру под командованием Хасана-Кызыл-Исарли, у него было 20 больших кораблей с тяжелыми орудиями, они везли десант из 12 тыс. воинов. В мае они вошли в устье реки и двинулись вверх по течению. А запорожские лодки под началом Филиппа Сягайло как раз спускались вниз по Днепру. Противника они заметили раньше и сделали засаду в плавнях. Подпустив врага в упор, первым же выстрелом отбили руль у флагманского корабля, и он сел на мель. В ходе сражения турки потеряли еще 3 судна и повернули назад.

Запорожцы вышли в море. Другого флота, кроме них, у России на юге еще не было. Ведь только начало войны перечеркнуло прежний договор. Начались заново оборудование порта в Таганроге, строительство первых кораблей. Так что запорожские лодки были нарасхват. Вели морскую разведку, высаживали десанты, осуществляли сообщение со своими частями, вступившими в Молдавию. А в 1770 г. казачья флотилия под руководством Данилы Третьяка выиграла возле Кинбурна морской бой против неприятельской эскадры из 11 кораблей. В это же время Румянцев за несколько дней одержал три блестящие победы. У Рябой Могилы разбил орду крымского хана Каплан-Гирея, при Ларге окончательно разгромил ее, а на речке Кагул ничтожными силами наголову разнес 150-тысячную турецкую армию Халил-паши.

На следующий год императрица приказала перебазировать половину запорожской флотилии на Дунай. Плаванию придавалась огромное значение. Екатерина назначила особые награды – тысячу рублей экипажу той лодки, которая пойдет первой, 500 руб. экипажу второй, по 300 на остальные. На каждую лодку требовалось взять по одному писарю, чтобы составить описание берегов, глубин, селений. На 19 «байдаках» отправились 988 казаков, возглавил поход полковник Яков Седловский. По дороге с честью провели несколько боев. Возле острова о. Березань захватили вражеский корабль, а возле Дуная победили и взяли на абордаж 8 неприятельских галер с 26 пушками.

Отряд стал ядром формирующейся Дунайской флотилии капитана I ранга И.И. Нагаткина. Турки чувствовали себя на Дунае хозяевами, плавали спокойно. Теперь этому пришел конец. Запорожцы захватывали и топили их суда. 11 июля 1771 г. 6 казачьих лодок под командованием секунд-майора Белича сделали засаду в камышах у горы Буджак, разгромили большой конвой из 4 галер и многих мелких судов. Не потеряли ни одного человека, уничтожив свыше тысячи врагов. Такие операции прервали речные коммуникации турок, их крепости были изолированы друг от друга. Это способствовало взятию дунайских твердынь Тульчи, Исакчи, Бабадага, Мачина, запорожский десант овладел городом Гирсово. Командир сечевиков Седловский в этих боях был ранен и вскоре скончался.

Когда удалось разделаться с польскими конфедератами, на Дунай прибыл и Александр Васильевич Суворов. Одной из его операций стал рейд за Дунай на город Туртукай. Суворов переправился через реку, но турки прислали флотилию, блокировавшую его с тыла. Выручили его запорожцы. Подоспели 20 лодок полковника Ивана Дуплича и заставили неприятельские суда убраться. Через две недели Дуплич погиб в бою под Силистрией. В общем, запорожцы проявили себя в сражениях достойно. Многие казаки были награждены, Калнышевский и еще 16 запорожских начальников удостоились золотых медалей «с диамантами» (алмазами). В 1774 г. был подписан Кючюк-Кайнарджийский мир. К России отошли территории между Днепром и Бугом, крепость Кинбурн, Приазовье. Турция потеряла Крым и Кубань, отказалась от протектората над Крымским ханством – и русские стали притягивать их к себе.

Но Сечь и ее начальство слишком испортили себе репутацию еще до войны, напакостили сами себе в период ее подготовки. А в 1774 г., сразу по окончании боевых действий, запорожцы бросили освободившиеся силы… в массированный набег на соседние районы. Погромили селян бывшей Ново-Сербии, успевшей превратиться в Елисаветградскую провинцию. Как докладывали в Петербург здешние начальники, казаки при этом похвалялись, «что в нынешнее лето всю состоящую под Елисаветградскую провинцию землю получат в свое ведомство». Это стало последней каплей.

В мае 1775 г. в Запорожье двинулся корпус генерала Текели. Узнав о приближении войск, сирома возбудилась, собиралась драться. Хотя старшина поняла, что это бессмысленно. Вместе со священниками кое-как утихомирила казачью массу, вступила с Текели в переговоры. Генерал передал, что верхушку Запорожского коша вызывают в Петербург. Там приехавших арестовали, и Екатерина обнародовала указ, согласно которому Сечь, «как богопротивная и противоестественная община, не пригодная для продления рода человеческого», упразднялась. Но на рядовых казаков никаких репрессий не было. В указе говорилось: «Всем приватным членам бывших запорожских казаков всемилостивейше велено, не желающих оставаться на постоянном проживании в своих местах, отпустить их на родину, а желающих тут поселиться – дать землю для вечного проживания».

Не было и разгрома Сечи. Войска Текели встали поблизости лагерем. Казаки, оставшись без предводителей, не знали, что им делать. Потом собралась партия, обратилась к генералу с просьбой отпустить их на рыбную ловлю. Он разрешил. Узнав об этом, стали уходить другие. Что и требовалось правительству – ликвидировать общину без крови и потрясений. Можно ли квалифицировать такие действия правительства как коварство? Использовали героев, а когда отпала нужда, разогнали? Многие историки, особенно украинские и «казачьи», принимают именно эту точку зрения. Но при внимательном рассмотрении она рассыпается в пух и прах. Да, конфликт назрел давно. В преддверии столкновения с Турцией кардинальных мер не принимали во избежание осложнений. В войну запорожцы действительно отличились, прошлое стало сглаживаться. Но когда прежние безобразия возобновились, правительство приняло жесткие меры.

Кстати, и героями-то себя проявили далеко не все запорожцы. Меньшая часть. Только в начале боевых действий вышло 9,5 тыс. А 4 тыс. казаков оставили в Сечи – охранять свои владения. Потом численность боевого состава значительно сократилась. Да и из тех, кто в составе запорожских отрядов совершал на фронте подвиги, не все… были казаками. Сам кошевой атаман Калнышевский в 1774 г. издал приказ, отмечая, что многие казаки вместо себя выставляли на войну «наймитов». За плату или по каким-то иным взаимным договоренностям нанимали в походы тех же крестьян, своих подданных, или других пришлых людей, не принадлежавших к Кошу, а сами оставались дома (кошевой требовал, чтобы впредь такого не было).

Казаки, действительно показавшие себя с лучшей стороны, были замечены в боях. Немало запорожских командиров получило российские офицерские чины – войсковые старшины Сидор Белый, Логвин Мощенский, полковники Иван Белый, Иван Высочин, Апанас Ковпак, Захарий Чепига, полковые старшины Павел Тимковский, Антон Головатый и др. Они остались служить – но уже служить России. Получали назначения в армии, администрации. Значительное количество рядовых казаков (и «наймитов», выразивших склонность к воинской службе) после ликвидации Сечи поступало в гусарские, пикинерские, драгунские полки. Да и других никто не разгонял и не изгонял. Не лишал пристанища и заработков. Согласно указу императрицы, желающие получали землю для «вечного проживания» в том же Запорожье, могли обзаводиться хозяйствами – но уже своими собственными. Из вчерашних сечевиков составились речники и перевозчики на Днепре.

Ну а остальные расходились. Современники описывали, как толпы и группы казаков некоторое время бродили в низовьях Днепра и Буга. Некоторые возвращались в российские владения. Некоторые перетекали за кордон. Это тоже в полной мере соответствовало задумкам Екатерины – оставить лучших, а бродяги пусть идут куда хотят. И только троим императрица не простила прежних выходок. Кошевому Петру Калнышевскому, войсковому судье Павлу Головатому и войсковому писарю Ивану Глобе. Они были осуждены по обвинению в измене и разосланы в заточение по монастырям. Головатый – в Тобольский, Глоба – то ли в Туруханский, то ли в Белозерский, Калнышевский – в Соловецкий. Сохранились предания, что его содержали строго, выпускали из кельи только по великим праздникам – в храм. Павел I ослабил режим заключения, а Александр I амнистировал узника. Но Калнышевский отказался покинуть Соловки, постригся в монахи и умер в 1803 г. в возрасте 112 лет. Недавно Украинская церковь признала его местночтимым святым.