Скрытые свидетельства

«В Киеве задержался ненадолго и 31 января был уже в Москве. На другой день, приняв дела от генерала армии К.А. Мерецкова, я вступил в должность начальника Генерального штаба… Весь февраль был занят тщательным изучением дел… Работал по 15–16 часов в сутки, часто оставался ночевать в служебном кабинете.

…Выполнение третьего пятилетнего плана (1938—1942 годы. — С.З.) и заданий в области тяжелой и оборонной промышленности в частности, а также угроза военного нападения на СССР требовали увеличения количества рабочего времени, отданного народному хозяйству. В связи с этим Президиум Верховного Совета СССР 26 июня 1940 года принимает Указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную (!— С.З.) неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений» [27, с. 211–212, 216].

Еще в сентябре 1939 года военнослужащим были увеличины сроки службы.

«Все эти изменения вызывались исключительно возросшим объемом работы, требованиями подготовки к активной обороне от агрессии, возможность которой нарастала с каждым месяцем…

…В середине марта 1941 года С.К. Тимошенко и я попросили разрешения И.В. Сталина призвать приписной состав запаса для стрелковых дивизий, чтобы иметь возможность переподготовить его в духе современных требований… В конце марта было решено призвать пятьсот тысяч солдат и сержантов и направить их в приграничные военные округа для доукомплектования, с тем, чтобы довести численность стрелковых частей хотя бы до 8 тысяч человек… Несколькими днями позже было разрешено призвать еще 300 тысяч приписного состава… Итак, накануне войны Красная Армия получила дополнительно около 800 тысяч человек» [27, с. 217–219].

Мы уже знаем, что никакой информации относительно возможной агрессии новый начальник Генштаба Красной Армии из Разведупра не получал. Таким образом, накануне войны в приграничных округах было сконцентрировано 170 дивизий Красной Армии и это при том, что Сталин о грядущем вторжении немцев не ведал!

15 марта 1941 года нарком обороны СССР С. К. Тимошенко утвердил «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время».

«К трудностям, связанным с количественной стороной дела, прибавились проблемы организационные. Быть может, читатель помнит, что наша армия была пионером создания крупных механизированных соединений — бригад и корпусов. Однако опыт использования такого рода соединений в специфических условиях Испании был оценен неправильно, и мехкорпуса в нашей армии были ликвидированы.

…Необходимо было срочно вернуться к созданию крупных бронетанковых соединений» [27, с. 220].

Чем же все-таки было вызвано расформирование корпусов и бригад, а затем их спешное воссоздание через год? Дело не в «специфических условиях Испании», а в том, что опыт локальных войн с противником, не обремененным развитыми бронетанковыми соединениями (Япония, Польша и Финляндия) выявили бесполезность громоздких, трудноуправляемых и неповоротливых советских бронетанковых корпусов. Зато пехоте в этих конфликтах требовалась постоянная поддержка танков. Поэтому и возобладало мнение о том, что, по примеру Великобритании и Франции, бронетанковые силы необходимо разбить на более мелкие соединения и придать их пехоте. Свидетельством тому — выступление командарма Мерецкова на апрельском совещании 1940 года: «Я считаю, что мы не должны отказываться от самостоятельных действий танковых соединений. Механизированный корпус тяжел, малоподвижен, его нужно заменить дивизией, которая должна иметь 200–250 танков плюс два стрелковых полка своей пехоты». А поскольку Красная Армия и дальше собиралась иметь дело с государствами, не обладавшими значительной механизированной мощью, началось расформирование мехкорпусов. Однако когда в середине 1940-го выяснилось, что придется иметь дело еще и с немцами, вернулись к системе танковых корпусов.

Буквально накануне Великой Отечественной в Ленинград перебрался К.Е. Ворошилов — председатель Комитета обороны при СНК. В «колыбели трех революций» было организовано нечто вроде «мини Ставки» Главвоенсовета с Ворошиловым в качестве главкома и Ждановым (член Военного совета). Питерской «Ставке» предстояло осуществлять непосредственное руководство Северным и Северо-Западным фронтами в предстоящей наступательной операции, поэтому Ф.И. Кузнецов, М.М. Попов и В.Ф. Трибуц в первую очередь отчитывались перед Ленинградом, а уже затем перед Москвой. Сделано это было для удобства управления операцией. Сталин хотел, по всей видимости, сконцентрировать свое внимание на действиях Западного, Юго-Западного и Южного фронтов, не отвлекаясь на частные действия северных группировок.

«Мой первый заместитель Н.Ф. Ватутин сделал подробный доклад наркому о состоянии железных дорог всех приграничных военных округов (доклад был сделан в феврале 1941 года. — С.З.):

— Приграничные железнодорожные районы мало приспособлены для массовой выгрузки войск… Железные дороги немцев, идущие к границам Литвы, имеют пропускную способность 220 поездов в сутки, а наша литовская дорога, подходящая к границам Восточной Пруссии, — только 84. Не лучше обстоит дело на территории западных областей Белоруссии и Украины: здесь у нас почти вдвое меньше железнодорожных линий, чем у противника (немцы в феврале 1941 года еще не успели развернуть у границ СССР свои группировки, а тем не менее уже являются для наркома обороны, начальника Генштаба и его первого «зама» противником! — С.З.) [27, с. 223].

Имеется, правда, донесение от 18 февраля 1941 года за№ 867командующего Западным особым военным округом Д.Г. Павлова о выделении средств на проведение работ по шоссейно-грунтовому строительству:

«Считаю, что западный театр военных действий должен быть обязательно подготовлен в течение 1941 г., а поэтому растягивать строительство на несколько лет считаю совершенно невозможным» [27].

Но дело в том, что Павлов не знал, когда именно начнется наступление РККА (поэтому и строил планы на несколько лет вперед). Это знал только Сталин.

«Перед войной считалось, что для руководства фронтами, внутренними округами и войсками резерва Главного командования в случае войны будут использованы преимущественно средства Наркомата связи и ВЧ Наркомата внутренних дел. Узлы связи Главного командования, Генштаба и фронтов получат все нужное от местных органов Наркомата связи, которые, как потом оказалось, к работе в условиях войны подготовлены не были» [27, с. 224].

Вот зачем Пересыпкин был назначен наркомом связи СССР!

Вернемся к февральскому докладу Ватутина:

«…Нарком заметил, что в 1940 году по заданию ЦК ВКП (б) Наркомат путей сообщения разработал семилетний план технической реконструкции западных железных дорог. Однако пока ничего серьезного не сделано, кроме перешивки колеи и элементарных работ по приспособлению железнодорожных сооружений под погрузку и выгрузку войск и вооружения» [27].

Зацепившись за словосочетание «перешивка колеи» Суворов сделал очередное «сенсационное» открытие: вот, мол, яркое свидетельство подготовки советской агрессии — стандартная советская колея (широкая) перешивается на западно-европейскую (узкую) для того, чтобы военные эшелоны вслед за победоносной Красной Армией могли без помех двигаться в Европу.

В эту ерунду верят до сих пор многие. И никто почему-то не задумался о том, что если железнодорожное полотно в приграничных районах перешить по западной мерке, то это не способствует, а воспрепятствует движению эшелонов: они ведь следуют из районов, где колея стандартного российского образца! Доезжает такой эшелон до Волковыска, а что делать дальше — колея-то на всем дальнейшем пути западноевропейская?! В этом случае в пору перешивать все железнодорожные пути вплоть до Владивостока!

В. Суворов также не обратил внимания на тот факт, что во время предыдущих вторжений в Польшу, в Финляндию и Бессарабию никто железнодорожные пути с российского образца на западноевропейский не перешивал.

И уж совсем не подумал Виктор Богданович о том, что колею в Прибалтике, на Западной Украине и в Западной Белоруссии, равно как и в Молдавии и не следовало перешивать — она и без того была западноевропейского образца, ведь это бывшие территории европейских государств, где колея была стандартного образца.

Но в таком случае о какой перешивке идет речь? Все элементарно — западноевропейская колея перешивается на российскую:

«Были приняты решения об их инженерно-техническом оборудовании с постройкой в них хорошо развитых в глубину, современных по тому времени оборонительных рубежей, о развитии железнодорожных путей с перешивкой их с западноевропейской колеи на отечественную…» [14, с. 94].

Но почему за это взялись только сейчас и почему все эти работы по перешивке ведутся исключительно военными? Территории Западной Украины и Западной Белоруссии находились в руках СССР к лету 1940 года, однако суматошная деятельность по «укреплению» новых рубежей, строительству новых дорог и станций для разгрузки войск (у самой границы) развернулась только в середине 1940-го. Почему не раньше? А потому, что после оккупации и раздела Польши никакие наступательные операции на западном направлении, тем более против верного союзника (немцев), советским руководством не планировались, вплоть до румынского обострения. Вот с этого момента и развернулись лихорадочные работы по подготовке нового ТВД.