Укрепление власти. Нужные пешки и лишние фигуры

Если поставить себя на место Сталина и задать вопрос: «А как бы действовал дальше я сам?»

Во-первых, требуется поставить на ключевые государственные посты «своих» людей и в первую очередь взять под контроль армию и ОГПУ.

По этому первому пункту необходимо добавить, что взять и механически заменить прежних руководителей, коими являлись харизматические личности, чрезвычайно популярные в стране, на никому неизвестные (в лучшем случае — малоизвестные) пешки невозможно — весь замысел будущего диктатора будет раскрыт, причем не только политическими оппонентами, но даже населением страны. Значит, нужных людей необходимо пока ставить на второстепенные должности, но — в необходимых ведомствах, с тем, чтобы произвести рокировку позже, в более подходящий момент.

Во-вторых, необходимо либо самому стать председателем СН К, либо обезопасить свой пост (пост генерального секретаря ЦК) от атак недругов и постараться в будущем поставить Совнарком в зависимость от Секретариата ЦК.

И наконец, третье и самое главное — необходимо устранить (в прямом и переносном смысле) всех основных конкурентов в борьбе за пост главы государства.

Составив этакую «шпаргалку для начинающего путчиста», можно теперь проверить, как же действовал в реальности Коба. Любопытно, но он действовал практически по «шпаргалке». Судите сами.

Еще в 1920 году одним из членов президиума ВЧК становится не кто иной, как Генрих Ягода — сталинский «знакомый» по Южному фронту. Правда, первоначально Генрих Григорьевич был всего лишь управляющим делами в ведомстве Дзержинского — чисто хозяйственная должность. Но лиха беда начало — Сталин тоже, как мы помним, первое время считался в ЦК «хозяйственником».

Уже в 1924 году (прошу обратить внимание на год — год смерти Ленина) Ягода становится одним из заместителей председателя ОГПУ, то есть самого Дзержинского. Сам Феликс Эдмундович 2 февраля 1924 года назначается председателем ВСНХ СССР с оставлением на посту председателя ОГПУ. Для чего на плечи «железного Феликса» взвалили народное хозяйство? Ответ однозначен — для того, чтобы у Дзержинского было меньше времени для руководства советской тайной полицией и таким образом его второй заместитель Ягода приобретает в организации еще больший вес. Правда пока активность Ягоды блокируется 1 — м замом Феликса Эдмундовича и его «правой рукой» — В.Р. Менжинским, тем не менее обратим внимание, что сразу же после смерти Ленина Сталин уже пододвинул свою пешку вплотную к заветному креслу председателя ОГПУ.

В том же 1924 году командующим войсками Московского военного округа (МВО) и членом Революционного военного совета (РВС) становится один из ближайших подельников Сталина по «царицынской банде», Южному и Юго-Западному фронтам — К.Е. Ворошилов.

Командарм Егоров, еще одна сталинская креатура, в мае все того же 1924 года (Коба, как видим, зря времени не терял) становится командующим войсками Украины и Крыма. В том же 1924 году инспектором кавалерии РККА назначен С.М. Буденный.

14 марта 1924 года заместителем председателя РВС СССР и наркома по военным и морским делам, а с апреля — начальником штаба РККА и начальником Военной академии назначается М.В. Фрунзе. Читатель возразит: «Фрунзе не был сталинской фигурой!» — и будет тысячу раз прав, но чуть позже станет ясен замысел Сталина в отношении Фрунзе.

Своих ближайших помощников по Секретариату ЦК, маститых большевиков Крестинского и Серебрякова Коба уже давно сменил.

Их место занял В.М. Молотов (Скрябин), матерый советский чиновник бюрократической закваски.

В 1921 году началась карьера Лаврентия Берия.

«…Ночью шестого июля двадцать первого года в ЦК был организован банкет; Буду Мдивани, как герой борьбы против меньшевиков, предложил, чтобы Сталин стал тамадой. Первым зааплодировал Берия, сопровождавший его повсюду.

Сталин словно бы не заметил этого, однако вскоре прислал шифровку из Москвы, предлагая назначить Лаврентия Берия председателем ЧК Грузии.

…А совершенно необходимым Сталину он сделался в тот день, когда в Сухуми приехал больной Троцкий — зимой двадцать четвертого. Каждый шаг Предреввоенсовета и члена Политбюро немедленно сообщался Сталину…

…Именно Лаврентию Берия и поручил Сталин в двадцать девятом негласно наблюдать за выдворением Троцкого в Турцию» [57, Т. 8, с. 568–569].

В том же 1924 году Сталин производит еще одну операцию по укреплению своего положения (историки по сей день не обратили внимания на этот явно искусственный ход). Если до 1924 года Совет Народных Комиссаров образовывался съездом Советов, то в соответствии с Конституцией СССР 1924 года СНК СССР образовывался постановлением ЦиКа СССР. С этого момента фактическим главным руководящим органом государства становится ЦиК, а не СНК.

Но все эти ходы были бы лишены всякого смысла, если бы Кобе не удалось свалить своих главных политических конкурентов. Таковых по состоянию на 1924 год фактически было пятеро: бывший заместитель Ленина по СНК Л.Б. Каменев, председатель Коминтерна и «хозяин» Ленинграда Г.Е. Зиновьев, а также А.И. Рыков, Н.И. Бухарин и, конечно же, Л.Д. Троцкий.

В ночь с 22 на 23 января 1924 года произошел эпизод, который может объяснить то, что произошло на советском политическом Олимпе позже.

«… А потом к гробу (Ленина. — С.З.) подошел Сталин. Глаза его были сухи, только горели лихорадочно, словно у человека, больного тяжелейшим воспалением легких.

Как и все мы, он стоял возле гроба несколько минут, потом вдруг наклонился к Ильичу, обнял за шею, поднял из гроба и поцеловал в губы долгим, открытым поцелуем. Это потрясло всех; мы никогда бы не простили ему этого кощунства, если бы он, опустив голову Ильича на подушечку, не сказал сухо, командно даже — всем и никому:

— Выносите тело.

Я (Г.М. Кржижановский. — С.З.) никогда не мог и предположить, что именно он, Сталин, найдет в себе дерзостную отвагу взять на себя слова такой простой, но столь необходимой всем нам команды. (Надо бы нам постараться понять, а значит, и объяснить — себе и нашим детям, — для чего революционерам, приехавшим в ту страшную ночь в Горки, людям испытавшим каторги, эмиграцию, тюрьмы, ссылки… — отчего этим людям, пророкам Революции, потребовалась команда на поступок, резкая, как удар хлыста?!» [57, Т. 8, с. 467–468].

При всей своей харизматичности большинство вождей-ленин-цев не обладало главным качеством — они не были лидерами. Лидером был только Троцкий. Это был действительно опасный для Сталина противник, особенно если учесть, что за ним была армия. Да вот беда — товарища Троцкого никто терпеть не мог. Уважали — да, но только не любили — и все тут! Желчный, саркастичный, хладнокровно жестокий (один только эпизод с замурованным в пол кабинета предреввоенсовета телом каперанга Щасного чего стоит), бывший журналист, проливший в гражданскую реки крови, мечтавший о «перманентной революции», не имел дружеских отношений ни с Каменевым, ни с Рыковым, ни с Зиновьевым и Бухариным.

А Сталин имел! Иосиф ходил в приятелях с Каменевым еще с гражданской, а через него оказывал влияние и на других каменевских приятелей — Рыкова и Зиновьева, ну а с Николаем (Бухариным) Коба вообще чуть ли не побратался, лучший друг на всю жизнь (Иосиф Виссарионович будет подчеркивать этот факт даже после того, как ликвидирует «Бухарчика»)! С Троцким же у Сталина все было давно предельно ясно — это был враг. И Сталин для Троцкого тоже был врагом. Эта вражда тянулась со времен обороны Царицына в 1918 году.

«Троцкий сразу понял, что в Царицыне куется ему оппозиция недолюбливающих журналиста национал-бунтарей. Об оппозиции донесли предреввоенсовету наушники и осведомители…И началась война телеграмм.

Одну за другой слал Троцкий в ЦК и Ленину: «Категорически настаиваю на отозвании Сталина. На царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил (соответствует действительности. — С.З.). Ворошилов может командовать полком, но не армией в пятьдесят тысяч человек. Я обязал их дважды в день представлять оперативные и разведывательные сводки. Если завтра не будет это выполнено, я отдам Ворошилова под суд и объявлю об этом в приказе по армии».

Уже казалось, что Троцкий выиграл бой: Ленин вызвал Сталина из Царицына. А на разнос Ворошилова… двинулся «поезд предреввоенсовета»…

— Но неужели ж, товарищ Троцкий, вы хотите их всех выгнать? Бросьте, они хорошие ребята.

— Эти хорошие ребята, — разгорячился Троцкий, — погубят революцию, которая не может ждать, когда они выйдут из ребяческого возраста! Я требую одного, товарищ Сталин, — включить Царицын в советскую Россию. Поняли? Мне нужен надежный фланг Южного фронта!

…А через несколько часов Троцкий подъехал к осажденному «Красному Вердену».

Ворошилов не встретил предреввоенсовета на вокзале. Занят. Вместо него прибыл хитрый и отчаянный политкомиссар портной Щаденко. Наушники доносили: в особняке горчичного фабриканта (где находилась штаб-квартира Ворошилова. — С.З.), не только куется ненависть лично против Троцкого, но вообще царит «русский дух» с выпивоном, с бабами и даже мало-мало тянет антисемитизмом в сторону «Левы». Конечно, они тоже марксисты, ленинцы, большевики, но так — «чуть-чуть».

Ворошилов принял Троцкого в комнате заседаний. Перед самым приездом вскипел, по-мужичьи ругался матерными словами, что посмел бывший меньшевик, заграничный эмигрант Троцкий, и Россию-то видавший без году неделю, приехать к нему, потомственному пролетарию Донбасса, грозить вымести большой метлой коренных пролетариев и заменить их царскими генералами.

…— Считаете ли вы нужным во имя победы революции исполнять неукоснительно все приказы комфронта и главного командования?

— Я считаю нужным исполнять те приказы, которые признаю правильными!

…Разговор был резкий. Но Троцкий не отправил Ворошилова под конвоем в Москву. И Ворошилов Троцкому не подчинился.

Ночью ложась надиван… Троцкий говорил секретарю: «Вижу, вижу, что Сталин тут тщательно подобрал всех людей с отдавленными мозолями».

…Долго боролись с Троцким Сталин и Ворошилов. Через 10 лет свалили и выбросили в Турцию» [19, с. 142–147].

Этот отрывок блестяще характеризует взаимоотношения Троцкого не только с нынешним генсеком, но и со сталинской командой.

Исходя из сложившегося в партии на тот момент микроклимата, Сталин избрал способ действий, известный еще со времен Древнего Рима — «разделяй и властвуй». При этом Коба умудрялся балансировать над схваткой, натравливая противоборствующие политические группы одну на другую, а сам оставаясь вроде бы и не при чем.

«Что дало мне силу молчать, когда блистал Троцкий? Таиться, пока в Кремле правили Каменев с Зиновьевым? Как я понял, что настало мгновение готовить Каменева и Зиновьева к удару против Троцкого, пугая их тем, что он, герой Октября, председатель Петросовета и Военно-Революционного Комитета, рано или поздно свалит их, ленинцев, чтобы стать во главе партийной пирамиды и подменить учение Старика своим, вполне оформившимся…

Он (Сталин. — С.З.) никогда не мог забыть, с каким блеском Каменев и Зиновьев раздавили Троцкого на Тринадцатом съезде партии.

Сталин вспомнил, как он тогда легко подшлифовал антитроцкистский погром, учиненный «его евреями», представив себя при этом мастером «товарищеских компромиссов».

…А сразу же после этого провел тайное совещание с Бухариным и Рыковым: «Каменев и Зиновьев никогда не смоют с себя октябрьского пятна, к тому же они внутренне страшатся справного мужика и нэпа, не пора ли вам, интеллектуалам и практикам ленинизма, брать на себя тяжкое бремя власти?»

…Через год Бухарин обрушился на Каменева и Зиновьева; Сталин и Троцкий заняли выжидательную позицию…; в это же время Бухарин, Рыков, Ярославский и Каганович закапывали Каменева, Евдокимова и Зиновьева при молчании Троцкого…

На следующем съезде Троцкий вошел в блок с Каменевым и Зиновьевым, но было поздно уже — торжество Бухарина, отстоявшего справного мужика и нэп от нападок «леваков», было абсолютным, линия Бухарина — Рыкова — Сталина победила. И сразу после этого тайные эмиссары Сталина… встретились с Каменевым и Зиновьевым: «Да, товарищи, в чем-то вы были правы, выступая против мужицкого уклона, однако никто не мог предположить, что Бухарин и Рыков так открыто отклонятся вправо, время действовать; Сталин один бессилен, начинайте атаку в партийной прессе».

…Когда Бухарин и Рыков были ошельмованы и выведены из ПБ (Политбюро. — С.З.), Сталин почувствовал себя наконец на Олимпе — слава Богу, один!» [57, Т. 4, с. 522–524].

Попутно генсек провернул еще две жизненно необходимые ему операции — он наконец забрал и армию, и ГПУ.

До сих пор историки допускают ошибку, полагая, что странная смерть Фрунзе могла быть (а не была) делом рук Сталина по той причине, что популярный в народе военачальник, истинный ленинец, был неугоден вождю одной своей популярностью и независимостью. Версия эта «ходит» рядом с истиной, но в то же время истиной не является.

Исследователи совершенно упускают из виду тот факт, что Фрунзе пробыл на посту наркомвоенмора всего 10 месяцев и назначен он был на эту должность в январе 1925 года решением ЦК, а следовательно, и Сталина тоже. Но зачем Сталину назначать на такой ключевой пост неугодного (а Фрунзе был неугоден Сталину — слишком самостоятельная фигура) человека?

Для того чтобы понять мотивы Иосифа Виссарионовича необходимо обратить внимание на то, кого сменил Фрунзе на посту наркомвоенмора. А сменил он товарища Троцкого. Забрать у Троцкого армию было для Сталина задачей № 1, тем более что это совпадало с желаниями и других кремлевских вождей. Однако сразу поставить вместо Льва Давыдовича Ворошилова (а это было запланировано давно) Коба не мог. В сравнении с Троцким, Фрунзе, да и многими другими фигура Ворошилова на посту наркомвоенмора тогда, в начале 1925 года, выглядела несуразно. Подобный ход выдал бы потаенные замыслы Сталина. Не стоит также забывать, что распоряжались в Кремле в тот момент Каменев и Зиновьев, а им угоден быв Фрунзе. Поэтому Коба санкционировал это назначение, но, верный своей тактике, назначил новому наркому «своего» заместителя — все того же Ворошилова. Теперь оставалось ждать удобного момента для рокировки, а пока суть да дело, Сталин решил еще одну локальную задачу — «убрал» Котовского.

Каких только версий ни наплодили исследователи о причине гибели легендарного комбрига (в 1925 году — комкора). Версия о причастности к его гибели Сталина соседствует и с румынской сигуранцей и даже с криминальными разборками (?!). Несостоятельность подобных домыслов совершенно очевидна. Котовского убрали по приказу Сталина, и только Сталина. Почему?

Сталин начал расставлять своих людей вместо неугодных. Котовский был неугоден потому, что был откровенно опасен. А опасен потому, что неуправляем. Неуправляем был и 2-й кавалерийский корпус имени Совнаркома УССР, которым Котовский командовал и бойцы которого никого, кроме Григория Ивановича, не признавали. Именно по этой причине район городов Умань, Гайсин, Кры-жополь, где был расквартирован кавкорпус, получил название «республика Котовия».

«Много хлопот у реввоенсовета с этой «республикой» и много врагов в реввоенсовете и среди головки партии у 40-летнего неперебродившего, неугомонного разбойного Григория Котовского.

…Инспектор красной конницы, московский маршал Буденный, близок Кремлю, потому, что перебродил и верен генеральной линии партии. А Котовский в 40 лет еще бродит, неугомонен, анархичен вождь второго корпуса. Здесь нет никакого закона, кроме «Котовского». Он и вождь и трибунал, и государство для поседелых и молодых рубак котовцев, что в казармах тоскуют без военного грабежа» [19, с. 250–252].

Необходимо добавить, что Григорий Иванович ни в грош не ставил своего непосредственного руководителя — А.И. Егорова, назначенного, как мы помним, командующим войсками Украины и Крыма. Дело в том, что в ходе польского похода 1920 года Егоров, не отличавшийся особенными талантами по части маневрирования, все время норовил бросить авангардную бригаду Котовского в лоб на пулеметы. Очевидцы рассказывают, как после одного из кровопролитных боев, «талантливо» организованного Александром Ильичом, Котовский ворвался в штабной вагон командюгозапа с криком «Убью!», а будущий красный маршал схоронился под стол, понимая, что попадать под горячую руку Григорию Ивановичу не рекомендуется. При подобном раскладе у Сталина не было другого выхода, как просто убрать комкора. Любопытно, что в качестве исполнителя выбрали еврея — Мейера Зайдера (похоже, для ярого антисемита Кобы использование «своих евреев» являлось неким извращенным хобби).

В конце 1925 года у Фрунзе возникли проблемы со здоровьем. Сталин понял, что пора действовать. Возражения историков, что «может быть, а может и не быть» не принимаются. Все уже было готово — Ворошилова оставалось передвинуть всего на одну клетку, что должно было случиться — случилось. Фрунзе вообще-то ни о каком хирургическом вмешательстве и не помышлял, но его уломало Политбюро (каково, а?!), а следовательно, все тот же товарищ Сталин. В ходе операции Михаил Васильевич умирает от наркоза.

На первый взгляд, все понятно. Беда в том, что многим подавай прямые доказательства, но искать то, чего, скорее всего, нет и не будет, глупо. Сталин подчистил за собой практически все. Телеграммы работникам НКВД о применении пыток в 1930-х годах были — об этом свидетельствуют уцелевшие очевидцы, но покажите мне хоть один уцелевший оригинал этих телеграмм или, на худой конец, копию! Выходит, на основании их отсутствия, мы будем утверждать, что их и в природе не существовало, так, что ли? Не совсем это правильно.

Когда ненужный человек погибает в нужный момент — это уже само по себе доказательство, хотя и косвенное, а когда эти смерти следуют одна за другой — это уже система. В середине 1920-х Сталин еще не обладал всей полнотой власти в стране, поэтому и не мог устранить неугодного как «врага народа», сфабриковав под него процесс. Поэтому неугодные 1920-х трагически умирали, а неугодные 1930-х — становились «врагами народа». Виновник смерти Фрунзе очевиден. Пережевывать же сотый раз кучу бредовых версий — не дело для серьезного исследователя. Гораздо больше пользы было бы, если бы удалось выяснить, наконец, состав бригады врачей, проводивших ту злополучную операцию. Дело в том, что не очень-то верится в то, что весь расчет исполнителей основывался на убеждении, что сердце Фрунзе не выдержит наркоза. А если бы вдруг выдержало, что тогда? Поэтому в составе бригады врачей, по логике, должен находиться человек, который обязан был «помочь» Михаилу Васильевичу уйти, если бы вариант с наркозом вдруг не прошел. Не исключено, что фамилии этих врачей мелькнут еще в каких-нибудь любопытных эпизодах.

«Данные прослушки оказались любопытными: однажды Семашко сказал за чаем, что «гибель Холина, исчезнувшего в конце двадцатых, когда Ягода стал заправлять в ОГПУ, — серьезный удар по науке; гениальный врач, черт его дернул брякнуть о гибели Мишеньки, на каждую сотню честных приходится один платный мерзавец.

Поначалу Абакумова заинтересовали слова о «платных мерзавцах», но когда он затребовал дело на исчезнувшего доктора Холина, то оказалось, что тот ассистировал при операции Фрунзе.

Значит, Мишенька — это Фрунзе, понял тогда Абакумов, вот в чем дело!

Все знали, что преемником Фрунзе стал Ворошилов — таким образом армия сделалась сталинской. Через полгода после этого странно умер Дзержинский. Фактическим хозяином ОГПУ сделался Ягода. Первые распоряжения о слежке за Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Преображенским, Смилгой и Иваном Смирновым подписал он, Генрих Григорьевич, не Менжинский…

Приказ войскам Московского гарнизона на обеспечение порядка при высылке в Алма-Ату Троцкого отдал Ворошилов…» [57, Т. 4, с. 437].

Дзержинский же умер не только странно, но и опять-таки вовремя. На этот раз имеется и один прямой факт, подтверждающий версию убийства: хирурги, проводившие вскрытие тела «пожилого человека» (так указано в медицинском протоколе), светила медицины, не обнаружили в легких «железного Феликса» следов туберкулеза, которым несгибаемый вождь ВЧК болел, чего на самом деле быть в принципе не могло! Ошибиться врачи также не могли — все были специалистами по этому самому туберкулезу. Похоже, им подсунули на вскрытие труп другого человека. Смерти Дзержинского предшествовали симптомы пищевого отравления.

Таким образом, 20 июля 1926 года Сталин стал хозяином ОГПУ, так как преемник Дзержинского — Менжинский в скорости также был «брошен» на народное хозяйство. Новым руководителем спецслужб стал уже давно ожидавший своей очереди Генрих Ягода.

Обе пешки (Ворошилов и Ягода) наконец прошли в ферзи. Понятна причина прямо-таки неприличной веселости Кобы (что зафиксировано кинохроникой) на похоронах Дзержинского. С этого момента реальная власть в стране принадлежала ему.

А с симптомами «пищевого отравления» мы сталкиваемся, например, и в случае со смертью академика В.М. Бехтерева 24 декабря 1927 года.

«Вечером того же дня Бехтерев с женой был на спектакле «Лебединое озеро» в Большом театре, а в ночь на 24 ноября у него появились боли в животе. Утром он был осмотрен профессором Бурминым, который диагностировал у него желудочно-кишечное заболевание и сделал соответствующие назначения… В течение дня Бехтерев стал чувствовать себя как будто получше, но к семи часам вечера у него появились тревожные признаки ослабления сердечной деятельности. В созванном консилиуме участвовали профессора Бурмин и Шервинский и доктор Константиновский. Проведенные ими лечебные мероприятия желаемого эффекта не дали. Нарастали признаки общей интоксикации, нарушения работы сердца, после десяти часов вечера дыхание стало прерывистым, нарушилось сознание. Несмотря на все принятые меры, и в том числе применение искусственного дыхания, состояние больного прогрессивно ухудшалось, и в 23 часа 45 минут Бехтерев скончался» [46, с. 277].

Занятная «кишечная инфекция», возникшая непонятно из чего (между строк читаем — академик проглотил «что-то не то»), переходящая в течение суток (несмотря на медицинскую профилактику) в общую интоксикацию с осложнением сердечной деятельности. Похоже, налицо действие препарата из «чемоданчика Генриха». Ягода лично курировал спецотдел по производству всевозможных ядов и отрав. Чемоданчик с образцами, а также противоядиями (антидотами) и средствами обнаружения яда (пища Сталина также проходила проверку в спецлаборатории, да и вообще, Коба частенько перепроверялся) Генрих Григорьевич частенько имел при себе и по указанию генсека использовал. Даже после гибели наркомвнудел «чемоданчик Генриха» не изменил своего названия, хотя и обрел новых хозяев. Но чем провинился перед Кобой академик Бехтерев? Любопытная информация исходит от Юлиана Семенова.

«Друзья-врачи рассказывали мне — это, впрочем, надо перепроверять самым тщательным образом, — что психиатр Бехтерев, приглашенный на консилиум к Сталину в 1927 году, выходя из кабинета, бросил одному из своих помощников: «Паранойя». В скорости Бехтерев и его жена умерли» [57, Т. 8, с. 523].

Менжинский также умрет вовремя — за полгода до убийства Кирова и начала расправы над «троцкистско-зиновьевским блоком».

Итак, полностью контролировать ситуацию в стране Сталин фактически начал с середины 1926 года.