28

28

Дитрих фон Хольтиц, не говоря ни слова, протянул голубой бланк телеграммы стоявшему рядом полковнику. Фон Хольтиц знал Ганса Яя уже 20 лет, с тех самых времен, когда они вместе служили младшими офицерами в одном и том же полку. Два года назад именно с Яем фон Хольтиц отпраздновал в берлинском отеле «Адлон» получение своих первых генеральских погон. Пока Яй читал телеграмму, фон Хольтиц разглядывал из окна сад Тюильри. В это утро смеющиеся дети не пускали кораблики в изящных прудах работы Ленотра. 250-летние шпалеры и тропы были пустынны.

Яй сложил телеграмму и вернул ее фон Хольтицу. Хольтиц напрасно пытался разглядеть на его лице хоть малейший проблеск чувств. От человека, который был ему другом на протяжении 20 лет, он ожидал каких-то сочувственных слов, успокаивающего жеста, какого-то намека, что он не одинок. Ибо на этот голубой телеграфный бланк был наклеен самый жестокий приказ, который Дитрих фон Хольтиц когда-либо получал, варварское распоряжение, продиктованное Гитлером прошлой ночью. Оно повелевало генералу превратить простиравшийся перед ним город в руины.

Яй со вздохом вымолвил: «Дело дрянь».

Десятью минутами ранее Дитрих фон Хольтиц услышал точно такое же выражение бессильной покорности от другого человека, которому он показывал эту телеграмму, — холодного и неприступного начальника штаба полковника Фридриха фон Унгера.

Фон Хольтиц отошел от окна и решительно направился к телефону. Резким движением он сорвал трубку и потребовал соединить с группой армий «Б».

В искусственном освещении подземного бункера в районе Марживаля, в 60 милях к северу от Парижа, кожа генерал-лейтенанта Ганса Шпейделя уже и так приобрела восковой оттенок после пяти дней пребывания без свежего воздуха. Теперь же, вслушиваясь в пронизанные горечью и злостью слова Дитриха фон Хольтица, начальник штаба группы армий «Б» побледнел еще больше.

— Вы будете счастливы услышать, что «Гран пале» уже объят пламенем, — начал Хольтиц. Затем он поблагодарил Шпейделя за замечательный приказ.

— Какой приказ? — спросил Шпейдель.

— Приказ превратить Париж в груду развалин, — ответил Хольтиц.

Группа армий «Б» лишь передала этот приказ, запротестовал Шпейдель. «Он поступил от фюрера», — сообщил он Хольтицу. Не слушая его, Хольтиц продолжал. Он уже приготовил, доложил он Шпейделю, свыше тонны взрывчатки в Палате депутатов, две тонны в подвале Дома инвалидов и три тонны в подземной часовне Нотр-Дам.

— Я полагаю, дорогой мой Шпейдель, — продолжал Хольтиц, — вы согласны с такими мерами? — Наступила неловкая тишина. Шпейдель взглянул на висящие над головой гравюры Нотр-Дам и Тюильри и едва слышным голосом ответил: «Да, да, господин генерал, я согласен».

Продолжая, Хольтиц поведал Шпейделю, что готов «одним махом взорвать церковь Мадлен и здание Оперы». Он планирует вскоре заложить динамит в Триумфальную арку, чтобы расчистить поле для обстрела вдоль Елисейских полей и «взорвать Эйфелеву башню. Ее обломки завалят подступы к мостам, которые к тому времени тоже будут взорваны».

В своем подземном кабинете Шпейдель пытался понять, что происходит с Хольтицем — сошел ли тот с ума или разыгрывает комедию. На самом же деле, придя в ярость от приказа, переданного ему из группы армий «Б», Хольтиц лишь пытался «заставить Шпейделя понять весь ужас ситуации, в которой оказался солдат, получивший подобный приказ и вынужденный его выполнять».

* * *

На противоположном от кабинета фон Хольтица берегу Сены в почти опустевшем здании телефонной станции Сент-Аман удары топора сержанта Бернхарда Блахе грохотали, как выстрелы. Блахе, подчиненные которого «поджаривались, как сосиски» четыре дня назад у здания Префектуры полиции, по очереди уничтожал теперь установленные в здании 132 телетайпных аппарата. Его товарищ Макс Шнейдер разматывал 600 футов запального шнура, присоединенного к 25 зарядам взрывчатки, размещенным по всему трехэтажному зданию. Шнур тянулся полтора квартала к «Пежо-202», в котором их командир подполковник фон Берлипш установил взрыватель. Блахе рубанул по последнему аппарату, и шестеро солдат выбежали из здания. Позади Блахе услышал слабые звуки вальса. Впопыхах выбегая из телефонной станции, они забыли выключить радио.

Поодаль, на расстоянии сотни ярдов, за кордоном военной полиции Блахе увидел окаменевшие лица жителей прилегающего района, отрешенно взиравших на свои дома. Быстрым движением подполковник фон Берлипш опустил рукоятку взрывателя. Через несколько секунд телефонная станция, через которую армии рейха от Норвегии до Испании передавали когда-то свои приказы, исчезла в облаке пыли и обломков. Было 11.55 утра. Первая крохотная частичка программы разрушений, задуманной Адольфом Гитлером для района Большого Парижа, была выполнена.

В подвале Дома инвалидов другой офицер, подполковник Дауб, наблюдал, как его люди подсоединяли запальный шнур к двум тоннам взрывчатки, размещенной по этому подземному центру связи. Помимо взрывчатки солдаты установили десятки стальных баллонов, в которые под давлением в 180 атмосфер был закачан кислород. Когда взрывчатка сработает, эти баллоны произведут эффект десятков зажигательных бомб, от которых огонь молниеносно распространится по всему центру связи и, по всей вероятности, по всему занимающему 30 акров Дому инвалидов вместе с Музеем французской армии, картинной галереей, четырехсотлетними бараками и увенчанной золотым куполом могилой завоевателя Европы прошлого — Наполеона Бонапарта.

В Люксембургском дворце, несмотря на 35-часовое отсутствие электричества, которое удалось организовать храброму Франсуа Дальби, рабочие из ТОДТ заканчивали бурить отверстия под мины. Они уже начинили дворец, построенный в 1627 году для Марии Медичи, семью тоннами ТНТ, чего было достаточно, чтобы разметать его восьмигранный купол в клочки от 31 полотна работы Делакруа над половиной левобережного Парижа.

На прекрасной площади Согласия, за бесподобными коринфскими колоннами дворца Габриэля, над которым последние четыре года развевалась эмблема военно-морского флота Германии, хранилось свыше пяти тонн мин «Теллер» и других боеприпасов, которых было достаточно, чтобы разнести само здание, весь прилегающий сзади квартал и «Отель де Таллейран» по соседству.

На другом конце заложенной Людовиком XV площади Согласия, через Сену, во дворе Палаты депутатов солдаты 813-й саперной роты капитана Вернера Эбернаха получили подкрепление — 177-ю саперную роту 77-й пехотной дивизии. Пока солдаты Эбернаха завершали минирование 45 мостов через Сену, чтобы произвести серию взрывов, которые в густонаселенном Париже вызовут такие разрушения, после которых увиденное Аленом де Буассье в Шартре покажется пустяком, вновь прибывшая рота заканчивала бурить отверстия в районе, прилегающем к Палате депутатов. Они уже заминировали Бурбонский дворец, в котором размещался парламент Франции, и разбросанные за ним учреждения, примыкавшие к прекрасному району Бурбонского дворца. Теперь же с помощью пневматических буров они заканчивали подготовку отверстий под взрывчатку в элегантном дворце XVIII века, в котором находилась канцелярия председателя Палаты депутатов, и украшенном колоннами здании «Ке д’Орсей» — Министерстве иностранных дел Франции. Одним махом эти 20 прекрасных акров бесценной архитектуры вдоль берегов Сены и площади Согласия будут стерты с лица земли, чем будет отдано должное симметрии самой прекрасной в мире площади: по обе стороны не останется ничего, кроме похожих друг на друга гор обломков.

И в это ужасное утро к южной опоре Эйфелевой башни у края Марсова поля подкатил «кюбельваген», ощетинившийся ветками камуфляжа. Из машины вышли четверо и одну за другой обследовали четыре железобетонные опоры величественной башни. Час назад они получили из Берлина приказ заминировать «символ Франции». У унтерштурмфюрера Ганса Шнетта из Лейпцига и трех его товарищей, окруживших обнаженные опоры веретенообразного каркаса, вопросов не возникло. Для них символом Парижа была Эйфелева башня.

По всему Парижу — на железнодорожных вокзалах, электростанциях, телефонных станциях, в Люксембургском дворце, Палате депутатов, Министерстве иностранных дел, в штабе германского ВМФ, под Домом инвалидов, под 45 мостами — приготовления к варварской акции близились к завершению. Все, что требовалось теперь, — это еще несколько часов работы и команда от колеблющегося прусского генерала из отеля «Мёрис». Там в нерешительности томился Хольтиц, размышляя над тем, сколько еще пройдет времени, прежде чем он отдаст приказ о начале акции, которая превратит некоторые из самых прекрасных монументов Парижа в пыль и обломки.