1

1

19 августа

Воздух был влажным и тяжелым. С севера на Монмартр накатывались, обещая пролиться дождем, огромные серые тучи. По тихим улицам города спешили в свои бараки последние немецкие патрули. Комендантский час закончился. Вскоре столичные хозяйки выстроятся в унылые голодные очереди в ожидании ежедневного куска черного хлеба. По отработанной и надоевшей за четыре года привычке Париж пробуждался навстречу еще одному дню оккупации. Но этот день будет особым. Начиная с этого серого утра солдаты вермахта уже никогда не смогут считать улицы Парижа своими.

В разбросанных по всему Парижу квартирах и гостиничных номерах, в сотнях домов и тайных убежищ, где скрывались полицейские, сотни полных решимости мужчин уже начали сборы, откликнувшись на призыв доставленных Сюзанной посланий. После сонного поцелуя и ненавистного эрзац-кофе они покидали свои дома и поодиночке или небольшими группами, пешком или на велосипедах стекались по улицам Парижа к собору Нотр-Дам. Там через некоторое время эти полицейские сыграют первый смелый акт в освобождении Парижа и впервые продемонстрируют оккупантам реальную возможность отмщения, скрывающуюся за внешним спокойствием города.

Эта суббота станет памятным днем и для многих простых парижан.

Стоя за пустым прилавком своей мясной лавки, Луи Берти ожидал обычных субботних посетителей — группу охранников из расположенной по соседству тюрьмы «Мон-Валерьен». Каждую субботу, храня своеобразную верность этому заведению, они использовали его мясоразделочную машину для нарезания на ломти недельного запаса колбасы. Он ненавидел их: в своей лавке Берти мог по залпам, раздававшимся из-за стен «Мон-Валерьен», определить, когда специальная команда из их числа ежедневно расстреливала его соотечественников[19].

Но до прихода охранников к Берти зашел другой, совершенно неожиданный, посетитель — человек «из Задига». Это была кодовая фраза, означавшая, что отряд Сопротивления, к которому принадлежал Берти, переходил к открытым действиям. Берти взял кольт 45-го калибра. Он позвал своего восемнадцатилетнего соседа Пьера Ле-Гана, горевшего желанием присоединиться к людям «из Задига», и вручил ему пистолет калибра 6,35 мм, который его жена прятала в кассе. Затем, нацепив на руку повязку, на которой было выведено «Свобода или смерть», Берти отправился сражаться с оккупантами.

На противоположном от мясной лавки Берти конце Парижа веселый толстый человек в голубом берете опрокинул утреннюю рюмку коньяка и поднялся в кабину грузового «ситроена Р-45», работавшего на дровах. Он был угонщиком. Но его действия были законными. С 1 августа Поль Парду, запасшись фальшивыми документами, очистил 23 из 30 тайных складов продовольствия, созданных ненавистной вишистской милицией, и доставил отрядам Сопротивления 180 из 250 тонн запасов, которые милиция приберегала как раз на такие чрезвычайные обстоятельства.

Сегодня Парду согласился на последнее, особое задание. Он собирался угнать оружие. Он должен будет вывезти его из склада милиции и доставить группе бойцов ФФИ, которая собиралась захватить мэрию Ле-Перрё. Заводя свой «газожен», Парду дал себе обещание, что эта поездка будет последней.

* * *

Одинокая фигура в черной сутане медленно и с достоинством двигалась через мост Понт-о-Дубль. Глаза аббата Роберта Лепутра, тридцати пяти лет, как и ежедневно в этот утренний час, были прикованы к требнику, который он держал перед собой. Он редко отступал от этой привычки. К тому времени, когда он дочитает последние строки, аббат Лепутр подойдет к кованым воротам Св. Анны собора Нотр-Дам, где должен будет прочесть утреннюю мессу. В этот момент часы на башне госпиталя «Отель-Дьё» пробьют семь.

В то утро тихий служитель церкви так и не дочитал свой требник. Когда он подошел к площади перед Нотр-Дам, обычно пустой в этот ранний час, глазам его предстало незабываемое зрелище. В беретах, шляпах или с непокрытой головой, в пиджаках, свитерах или одних рубашках сотни молчаливых мужчин двигались в сторону ворот Префектуры полиции. Буквально через несколько секунд аббат Лепутр увидел, как в небе над мрачными серыми крышами Префектуры развернулось на ветру полотнище. Впервые за четыре года, два месяца и четыре дня трехцветный французский флаг официально развевался на здании в столице Франции. Аббат Лепутр захлопнул требник и сунул его в складки сутаны. Охваченный любопытством, он присоединился к людскому потоку, вливавшемуся в здание Префектуры. В предстоящие семь лихорадочных и героических дней в этом осажденном здании, давшем сигнал к восстанию, будет свой капеллан.

* * *

Амеде Бюссьер, префект парижской полиции, проснулся, когда дневной свет уже пробивался сквозь ставни на окнах его спальни. Последние четыре дня Бюссьер был капитаном покинутого командой корабля. Бастующие полицейские бросили его.

Протянув руку к стоящей рядом тумбочке, префект позвонил своему слуге. Через пять минут полный достоинства, как английский дворецкий, Жорж принес Бюссьеру завтрак.

— Есть что-нибудь новенькое, Жорж? — спросил Бюссьер.

— Да, господин префект, — ответил Жорж, не меняя выражения лица, — новости есть. Они вернулись.

Бюссьер натянул тапочки и выскочил в коридор к ближайшему окну, выходившему в огромный, замкнутый со всех сторон двор Префектуры. Пораженный увиденным внизу, он нервно теребил лацканы халата. Там, во дворе, он увидел сотни людей — вооруженных пистолетами, ружьями, гранатами, — собравшихся вокруг черного «ситроена» и слушавших долговязого блондина в клетчатом костюме, на рукаве которого была трехцветная повязка.

Громким голосом Ив Байе провозглашал: «От имени Республики и Шарля де Голля я вступаю во владение Префектурой полиции».

Когда смолкли сопровождавшие его слова приветственные выкрики, где-то заиграла труба и из переполненного двора до слуха Бюссьера стали долетать сильные, волнующие слова «Марсельезы».

Их услышал и одинокий велосипедист, проезжавший в тот момент под окнами Префектуры. Он остановился послушать. Ничто в то утро не могло удивить руководителя коммунистов Роля больше, чем доносившиеся из здания Префектуры звуки распеваемой в полный голос «Марсельезы». Ни один из тщательно разработанных приказов, спрятанных в спальный мешок, который был привязан к велосипеду Роля, не предусматривал захвата этого внушительного здания. Удивленный и раздосадованный, Роль попытался войти в Префектуру, но его не пустили. Такой оборот дела подтвердил его подозрения: кто-то пытался помешать ему руководить восстанием.

Он доехал до находившегося поблизости гаража, развернул спальный мешок и надел краги и китель со стоячим воротничком от формы, которую в последний раз носил в поезде, вывозившем интернациональные бригады из обреченной Барселоны. В таком виде, символизировавшем занимаемую им должность, Роль направился в Префектуру полиции, намереваясь установить свою власть над этими самовольными повстанцами, которые создавали угрозу его руководящей роли в этом тщательно подготовленном восстании.

Роль опоздал на час. Примерно в это же время Ив Байе выбрался из полицейской машины и подошел к бледному мужчине, читавшему газету на террасе кафе «Де-Маго».

— Господин префект, — сказал Байе, — Префектура захвачена. Она ваша.

Мужчина улыбнулся, встал, надел фетровую шляпу, роговые очки и последовал за Байе к машине. Семью днями ранее по приказу Шарля де Голля Шарль Луизе приземлился на парашюте в южной Франции. Он был послан с особым заданием — стать деголлевским префектом полиции. Ему поручалось обеспечить, чтобы жизненно важные полицейские силы Парижа оставались в руках голлистов, а не коммунистов. Через некоторое время этот тихий человек станет первым должностным лицом, назначенным де Голлем для работы в Париже. Первый раунд голлисты выиграли. Здание, которое должно было превратиться в символ восстания, подготовленного коммунистами, было в их руках. Это будет прочная скала, на которую они смогут опереться в предстоящие дни.

* * *

В тот момент, когда Луизе появился в Префектуре, некий застенчивый человек с двумя чемоданами вошел туда через боковую дверь и направился в полицейскую лабораторию. Из чемоданов он достал восемь бутылок серной кислоты и несколько фунтов бертолетовой соли. Закатав рукава, Фредерик Жолио-Кюри взял эти бутылки, одолженные в лаборатории, в которой его теща открыла радий, и начал приготовлять «коктейль Молотова» для защиты Префектуры.