«Заря, заряна, заряница…» Отблески Серебряного века в поэзии Игоря Григорьева

Игорь Григорьев (1923–1996) принадлежит поколению русских советских поэтов 40-х – 90-х годов. Родился он на псковской земле. Его юность и молодость пришлись на тяжелые годы войны. В эти трагические годы он перенес неисчислимые испытания и сложился, как большая человеческая личность и большой русский поэт. Его творческая писательская жизнь была разделена между Псковом и Ленинградом. Много лет после войны Игорь Григорьев прожил в Ленинграде, где учился, получил литературное образование и прошел большую жизненную и трудовую школу, что типично для биографии не только советского, но и для каждого подлинного поэта и писателя. В 60-е годы он, почти как варяг, был призван на псковскую землю. Он занял официальный пост руководителя писательской организации. Имея представление о замечательной личности поэта и человека Игоря Григорьева, можно понять, что он вернулся на родину с ощущением того, что это – его долг, что он должен жить и творить как поэт именно в Пскове.

Некоторое время назад появился повод перечитать почти заново несколько книжек его стихов. И вновь пришлось сожалеть, что не удалось познакомиться с поэтом в Пскове при его жизни. При встрече со стихами Игоря Григорьева каждый раз, словно заново испытываешь сильное впечатление. Это самобытная, мощная, яркая поэзия. Такое впечатление, может быть, и не сложилось бы, произойди это знакомство с его стихами раньше, как это могло бы быть, скажем, в начале 80-х.

Поэт Игорь Григорьев (1923–1996)

В те годы «застоя», пожалуй, только поэты пытались сохранить взгляд на жизнь, которой жило общество, как на мир, многокрасочный, полный тайн, загадок, стремлений, желаний. Они хотели жить ярко, жадно, с радостью. Сама реальность давала для этого мало поводов Жизнь людей была довольно скудной, полной ограничений, запретов. И даже мир, который создавали советские поэты в своих стихах, не мог заполнить духовных пустот той жизни. Даже их звучные и правильные стихи казались иллюзией и самообманом. Думается, что при знакомстве с ним в те годы не стихи, а именно сам поэт, его неповторимая личность произвели бы незабываемое впечатление. Игорь Григорьев сравнительно недолго был на посту официального руководителя писательской организации, но и позднее он остался фактическим ядром и лидером литературной жизни в Пскове. При этом, по многочисленным воспоминаниям современников, Игорь Григорьев не был формальным лидером, он обладал даром притягивать к себе людей. В общении с ними он раскрывал и развивал их личностные качества. И, возможно, это бескорыстная духовная повседневная работа и сохранила в стихах поэта особый мощный духовный заряд, полученный от общения и любви, которых было так много в его жизни.

Сейчас кажется, что его стихи переросли свое время и превратились в драгоценное наследство. И это наследство каким-то чудом сохранило память о более далекой эпохе, о которой в эпоху застоя мало вспоминали, о Серебряном веке поэзии.

Сопоставляя факты жизни И. Григорьева в Пскове, наполненной общением с людьми, по его стихам понимаешь, что он при этом непрерывно занимался своей главной работой, работой со словом. В застойные 70-е и 80-е поэт сквозь время, сквозь катастрофические бездны и пустыни прошедших войн словно бы вступал в диалог с поэтами тех, казалось бы, рухнувших в забвение времен. И для себя он их воскрешал, возрождал, он вникал в звучание их стихов, и своими словами, в своих стихах словно создавал иллюзию отражения, словно запечатлевал эхо того утраченного блистающего мира.

Прежде всего, его стихи рождают впечатление близости поэзии Игоря Северянина. Эта, возможно неожиданная, параллель могла возникнуть только в наше время, когда, для широкого читателя, начиная с 90-х годов, поэзия эпохи модерна и декаданса возродилась и нашла своих благодарных поклонников уже не в одном поколении.

Подобные ассоциации рождаются при чтении стихов Григорьева на любую тему: о пережитой трагедии войны, об умирающей деревне, о судьбе родины, о конфликте поколений, о драматических коллизиях любви современных людей. Решая тему раскрытия поэтического образа, Игорь Григорьев, находит собственную манеру, особенно роднящую его с Игорем Северяниным – это словотворчество, игра со словом, поиск его производных вариантов «заря, заряна, заряница»…, обогащающих поэтическую ткань богатством оттенков чувств и смыслов.

И, может, вечно в прахе багровом

Спаленной жизни горюнить свет.

(«Сево»)

Практически любое стихотворение Игоря Григорьева привлекает внимание или найденными, или по-новому звучащими словами:

На ней крушина – ягода волчья —

Из красной картечи сплела венок.

Они «задевают» воображение, заставляют увидеть картины, нарисованные словами поэта.

Именно эти впечатления от стихов Игоря Григорьева вызвали сравнение со стихами его далекого предшественника из Серебряного века – Игоря Северянина.

Игорь Северянин – создатель невероятного множества стихов в разных жанрах и темах. Его, в основном, признавали как певца своего времени («Это было у моря», «Ананасы в шампанском»). Тогда и жизнь богемы, и жизнь обывателей словно растворилась в изысканности модерна, доходящей до манерности, искусственности чувств. За этой манерностью у Северянина скрывается мощный пласт иронического подтекста. А объединяет эти качества стихов их всепобеждающая певучесть, музыкальность, которая стала знаменем, девизом в поисках красоты у всех мастеров Серебряного века.

Лишь ты одно блестишь, страданье,

Своей нетленной красотой

В людской улыбке и рыданьи

Неугасимою звездой.

Игорь Северянин неутомим в поисках особенных слов, словечек и выражений в своей поэтической работе:

«Заволнуется море, если вечер ветреет»…(«Октава»), «И жар вам овеерит ветер» («Яблоня-сомнамбула»), «Сжавшие сердце мне многолюбивое» («Сердце мое»), «пчела, летучая жужжалка» («Весенний мадригал»), «Я лунопевец Лионель» («Рондель»)

В его поэзии при этой неистребимой любви к конкретным деталям быта «в стиле модерн», постоянно проявляется дистанция, с которой поэт – преобразователь мира – провозглашает:

О люди, дети мелких смут,

Ваш бог – действительность угрюмая.

Пусть сна поэта не поймут, —

Его почувствуют, не думая.

При первом же, почти невольном сравнении со стихами Игоря Григорьева поражает созвучие этих строк:

Душе захмаренной – раздолье

В широкополье.

Даль русская не наважденье —

Освобожденье.

Дерзни: бездомье, страх, усталость —

Такая малость

(«Василию Григорьеву, внуку моему»)

Все больше убеждаешься, что сила григорьевских строк – и в самобытности его поэтического таланта, и в особом взгляде на традиционные темы, – и в найденной им опоре на культурные традиции русской поэзии.

«Ходит Ладогой вал,

Крутобок, белогрив.

Но рассвет запылал,

Холки грив озарив,

Обагрив чернотал —

Краснокрыл, сизо-ал.»…

(«Ладога»)

В его драматических стихах – рельеф крутой, мощные созвучия гласных и согласных.

Когда изнеможем, идя напролом,

К мечте не прибьемся в пути горевом —

Одни, продымясь на ветру, замолчим,

Другие, горя, задурим, закричим,

…А мы с тобой свидимся, жарко вздохнем:

– Огню не впервой обжигаться огнем!

(«Валентину Иванову»)

Очень выразительно меняется пластика григорьевского стиха, переходя в жанр любовной лирики: интонации и линии становятся нежными и плавными, взволнованными – и, по-прежнему, напевными:

Поет, восходя, медуница:

– Я землю, любя, голублю… —

Один я не смею склониться

К тебе, дорогая: – люблю!

Думается, на бесцветном фоне советской поэзии периода застоя и ее формально «царящих» идеологических установок такой поэтический стиль мог восприниматься как ненужно изысканный и «вычурный». Отражение любви в эпоху застоя не лишено было бытовой, «столичной» трезвости и цинизма «со мною вот что происходит: совсем не та ко мне приходит».

Фото: Владимир Старков

Мотивы любви у поэта Игоря Григорьева развиваются по-современному остро и тонко. И, вместе с тем, иногда в них проявляется словно бы провинциальная, наивная и детская образность в выражении предчувствия любви:

Ни угрюминки на небе —

Светлы сны.

Плачет чибис в юном хлебе —

От весны.

Но при этом – развивается и вечный авантюрный мотив бегства от настигшей внезапно любви –

Шалый ветер поземкой со щек

Обметет теплынь твоих губ.

Что путей, распутий, дорог

Канет в невидь, как дым из труб.

Способность любить и ценить любовь у поэта прошла сквозь жесточайшие испытания войны и – сохранилась:

Мы жутко бились:

И умирали, и убивали сами.

Но нежностью не оскудели…

(«Жизнелюбы»)

И вот момент свидания воспевается и звучит как гимн, в котором сливаются земля и космос:

Безгрешны спелые уста

В прикосновенье оробелом

Мерцай, печальная звезда, —

Всего одна на свете целом.

Очей озер не омрачишь

Своей космическою дрожью.

Плещись, гуляй, вещунья-тишь!

Венчай, камыш, зарницу с рожью!

(«Свидание»)

И закономерно замкнуло почти спонтанную цепочку наблюдений за чертами сходства григорьевского и северянинского стилей стихотворение «Рыбаки» на одной из последних страниц книги И.Григорьева «Кого люблю».

Одиночка-хуторянин,

«Гений Игорь Северянин»,

Досточтимой славы хват,

Я тебе ни сват, ни брат —

Просто тезка, просто рад.

Оно показалось удивительной находкой, подарком, потому что ассоциативные связи при сравнении этих двух замечательных поэтов возникли невольно при первом же чтении стихов И.Григорьева. Их так захотелось вернуть из забвения далеких 70-х-90-х. Стихи же Игоря Северянина восхищают уже давно, хотя все же с тех же 90-х, и все больше и больше, раскрываясь на необозримых пространствах его поэзии все новыми гранями. Игорь Григорьев в стихотворении «Рыбаки» в характерной для него щедрой и эмоциональной манере признается в любви мастеру Серебряного века и говорит о духовном родстве.

Скольких бурь и зорь на страже —

В умиленье, в форсе, в раже —

По житью-бытью плывем:

Плачем, буйствуем – поем,

Веря: ближе окоем!

Нужно отдать дань нашему непростому времени, когда свобода – уже снова несвобода, и все же, именно сейчас мы по-новому и, возможно, в полную силу можем оценить масштаб творчества двух поэтов разных, столь непохожих эпох. Мы можем услышать, как перекликается их поэзия и в этом резонансе почувствовать на какой-то миг гармонию времен, душ и сердец, так необходимую для веры в жизнь, ее подлинный смысл и красоту.