Разглядеть Петербург

Разглядеть Петербург

Говорят, что Петербург построен по образцу западноевропейских городов. Ничего не имею против, но покажите мне тот западноевропейский город, которому он подражал, хотел уподобиться. Такого просто нет.

Летом Петербург производит впечатление куда более южного города, чем он есть, благодаря обилию старых и мощных деревьев, уцелевших, к счастью, в блокаду (на такие не было сил, вырубали мелочь). Когда задолго до въезда в город по сторонам Московского шоссе встают шеренги полуторавековых великанов, и этот почетный караул сопровождает вас почти сто верст, до Средней Рогатки, трудно поверить, что вы катите не к Полтаве или Таганрогу. А когда видишь исполинские ивы и дубы, что отражаются в водах Большой Невки там, где она разветвляется, обтекая Каменный, Елагин и Крестовский острова; когда видишь бесчисленные вековые вязы, в густоту крон которых, кажется, не просунешь кулак; видишь липы, каштаны, клены, так называемые пирамидальные (а на самом деле свечеобразные) тополя – в Таврическом и Летнем, Лавре и Шуваловском, в десятках безвестных садиков, вдоль улиц и каналов; видишь персидскую сирень, розы, тюльпаны, – начинаешь сомневаться, что этот тонущий (простите за штамп) в роскошной зелени город стоит на широте гренландского мыса Фарвел.

Так замышлялось от самого основания Петербурга, и замысел блистательно удался. Зато этот гиперборейский город, как ни странно, плохо рассчитан на зимнее восприятие и бывает хорош только совсем уж белым, в солнечный день – и чтобы каждая веточка была обведена инеем.

Совсем не знают Петербург те, чье любопытство не простиралось за пределы общеизвестных улиц, кто не ходил пешком от Пороховых через охтинскую плотину до Мечниковской больницы, из Озерков в Коломяги (эти места любил Блок), не добрел до музея старых паровозов в Шушарах; кого не сумели заманить к себе такие названия, как Воздухоплавательный парк, Турухтанные острова, Шкиперский проток, Бумажный канал. Безумно интересны и, настаиваю, красивы непарадные части города: его кладбища, пустыри, старая промышленная архитектура, особый прижелезнодорожный мир, мелкие речки и озерца, – все эти Монастырки, Таракановки, Красненькие, – но этого не объяснишь тем, у кого нет к подобным вещам склонности и вкуса.

Между прочим, я рад, что не родился здесь, что рос в Средней Азии – в ином во всех смыслах мире. У меня не было бы такого острого чувства Петербурга, если бы я воспринял его в процессе познания окружающей действительности, воспринял как должное, не вызывающее радостного изумления. Мечтой многих лет было для меня переселиться сюда, останавливала лишь психологическая невозможность жить в городе с названием «Ленинград». Счастливейшим днем для меня стал тот, когда Петербургу было возвращено отнятое имя.

И все-таки один благой поступок есть даже за Лениным: он убрал отсюда столицу. Могу себе представить, какие «дворцы съездов» и ВДНХ, какие «высотные дома» и Новые Арбаты нагородили бы здесь, сколько было бы уничтожено сверх того, что успели уничтожить все эти Зиновьевы и Кировы, Ждановы и Толстиковы. Не будем их недооценивать: они проредили город сильнее, чем может показаться беглому взгляду, а кроме того, их трудами множество зданий, уцелев, оказалось в чуждом контексте. На каждом шагу видишь: свидетельства былого богатства и силы никак не вписываются в эту вот улицу, нелепы подле вот этих складов и гаражей, – видишь приметы жизни, подстреленной на небывалом даже для этого города взлете.