1. Чист ли Николай II перед советской властью?

1. Чист ли Николай II перед советской властью?

Преображение состоялось. Наше постперестроечное развитие – не подражание чьему-то образцу. Повторю еще раз: Россия вернулась к цивилизационному выбору, который однозначен на всем ее пути – от Крещения и до 1917 г. Но вправе ли мы утверждать, что восстановили свои прежние ценности, свое природное самоощущение? Вправе ли был человек, пережидавший бурное наводнение на крыше своего дома, надеяться, что, едва сойдет вода, он вновь увидит милый сердцу цветник с анютиными глазками и качалку с пледом и томиком Тютчева? Как ни грустно, на месте этих превосходных вещей неизбежно должны были оказаться тонны ила, песка, мусора, коряг да раздутые трупы животных. Нужна беспримерная многолетняя уборка. Порой кажется, что эта уборка продвинулась уже довольно далеко, а порой – что мы стоим на месте. Капризных это раздражает, трудности воспринимаются как нечто незаконное: мы-де так не договаривались.

России не удалось преодолеть свое расщепленное сознание – видимо, на это уйдут десятилетия. Хороший пример. Начиная с 1990 г. у нас, как считается, проведена массовая реабилитация жертв тоталитарного режима – но не борцов против тоталитарного режима! Несмотря на все официальные осуждения тоталитаризма! Логика реабилитации была такова: если кто-то получил свой приговор как шпион, вредитель, «подкулачник», саботажник, диверсант и т. д., а на самом деле таковым не был, он подлежал реабилитации («необоснованная репрессия»). Если же он действительно боролся против тоталитарной власти, то реабилитации не подлежал. Удостоившиеся торжественного перезахоронения в Донском монастыре генералы Деникин и Каппель ни в коем случае не были бы реабилитированы, если бы их жизнь закончилась (предсказуемым образом) в СССР.

Эту коллизию никак не удается преодолеть. Более того, ее логике подчинились даже потомки Романовых, требовавшие реабилитировать царскую семью. Генеральная прокуратура России отказывала в этом, настаивая (и тут с ней можно было согласиться), что царская семья была убита «группой лиц» – т. е. попросту бандитской шайкой. Но давление было таково, что Президиум Верховного суда РФ все же объявил царскую семью реабилитированной. Эта уступка означает легитимацию задним числом самозваного бессудного органа, причем с единственной целью: объявить вынесенный им «приговор» необоснованным, а Романовых – чистыми перед советской властью[53].

Романовы нуждались в реабилитации не больше, чем Колчак, Унгерн, Щастный или Щегловитов. Щастный, впрочем, реабилитирован; не прекращаются попытки добиться реабилитации А. В. Колчака. Трудно не согласиться с омским губернатором Леонидом Полежаевым, сказавшем года три назад, что Колчака «время реабилитировало, а не военная прокуратура».

К сожалению, избежала судебного и официального осуждения сама тоталитарная утопия, режим «профессиональных устроителей всеобщего счастия на земле» (Бунин), и это еще долго будет искривлять жизнь российской нации. Какой-то коммунистический юрист, выступая по телевидению, уверял, что такое осуждение невозможно хотя бы потому, что слово «тоталитарный» – не юридический термин, «это слово журналистское, и в официальных документах вы его не найдете». Естественно, врал. Закон Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 г. (№ 1761-1) начинается словами «За годы советской власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства». Словосочетания «тоталитарное государство», «тоталитарный режим», «тоталитарный сталинский режим», «тоталитарная система», «тоталитарные репрессии» встречаются в официальных документах многократно.

Распространено мнение, что время суда над утопией еще не пришло: в Испании между концом франкистского режима и его официальным осуждением прошло 33 года и 4 месяца – идеально треть века, наши сроки пока скромнее. К этому добавляют, что большевистский режим был явлением неизмеримо более мощным (это бесспорно), в связи с чем дистанция должна быть еще больше.

Знаменитое немецкое «покаяние» («Vergangenheitsbewael-tigung»), которое нам постоянно ставят в пример, началось в 70-х гг., около 30 лет спустя после войны, а до этого времени ФРГ выглядела, как тогда говорили, «реваншистским государством»[54]. Но в 70-е гг. вдруг все как по команде переменилось. Следует ли и нам довериться бегу времени? Есть некоторые сомнения – страны непохожи друг на друга.

Доброжелатели России из старой эмиграции не устают повторять, что современная Россия застыла в какой-то межеумочной позиции. Правда, они хорошо понимают причину и не спешат с осуждениями, тогда как настоящие иностранцы, как люди более одномерные, склоняются к упрощенным выводам.

Мировоззренческая зыбкость российской элиты немало способствует поддержанию в головах у людей той каши, когда они способны принять на веру практически любое толкование российского прошлого, и чем неблагоприятнее, тем с большим доверием. Есть ли надежда избавиться от этого морока без судебного и официального осуждения тоталитарной утопии, без проздника торжества над ней?

Если бы проблема советского прошлого исчерпывалась сложностями с реабилитацией! «Недосказанность» новой России мстит за себя во всем, делает страну невнятной на мировых политических радарах (словно объект, изготовленный по технологии «стелс»), порождает идиотские сказки о России, создает совершенно ненужные нам внешнеполитические проблемы. Целому ряду своих соседей мы дали повод изображать Россию государством защитников тоталитаризма.

Когда та или иная страна требует от нас извинений и покаяний за «русскую оккупацию», самое правильное было бы ответить, что мы все в равной мере были под оккупацией, под коммунистической оккупацией, – и русские, и литовцы, и грузины, и поляки, а коммунистическая утопия, так дорого обошедшаяся народам бывшего СССР и Восточной Европы, была их совместным деянием и совместной ошибкой[55].

Оберегая свои отношения с Украиной, нам стоит еще раз взвесить свое отношение к голоду 1932–1933 гг. или голодомору, как его принято там называть. Этот голод, вызванный насильственными изъятиями зерна у крестьян, прокатился по всем хлебосеющим районам СССР, это была общая трагедия; заготовители, силовое обеспечение и активисты везде были из местных. Главной житницей страны была в то время Украина, поэтому самая обильная «жатва скорби» собрана там. Против чего тут можно возразить? Нам негоже говорить об этой трагедии как о надуманной проблеме, такая позиция выставляет нашу страну адвокатом и наследником красных бесов, без жалости уморивших миллионы людей, дает козыри антироссийским силам.

Мы только выиграем, осудив власть, которую сами же упразднили. Россия сама спросила бы с этой власти за гораздо большее, чем все остальные страны, вместе взятые, но спрашивать уже не с кого. Повторюсь: ни одну страну нельзя судить вне контекста времени и по более поздним, не имеющим обратной силы законам, но, если в нас видят сталинистов, с нас пытаются спрашивать как со сталинистов.

Да и трения со странами Запада в последние годы возникали нередко из-за тамошнего убеждения (искреннего или нет), что наши базовые ценности носят тоталитарный характер. Хотя в действительности наши ценности практически совпадают с общеевропейскими (мы расходимся, кажется, лишь в отношении к однополым бракам), в нас видят опасных необольшевиков, которым нельзя доверять. Особенно заметно это в российско-американских отношениях. При всех возможных оговорках нельзя не признать: в политике США силен этический элемент, и, пока мы даем повод подозревать себя в двойственности, нормальных отношений у нас не будет. И это сейчас, когда России и Западу так необходимы новые подходы, чтобы вернуться наконец к вопросам стратегического партнерства, взаимной интеграции, противостояния глобальным угрозам!