II

II

Как жили на дачах во времена Державина, нам вообразить уже трудно, зато предреволюционные дачи и их обитателей мы более или менее (кажется нам) себе представляем. Представляем по Чехову и «Дачникам» Горького, по многочисленным мемуарам. Нам даже кажется, что разница той дачной жизни с нынешней не так уж и велика.

На самом деле похожи они мало. Тогда переезжали на дачу еще в апреле, притом с мебелью, для чего нанимались ломовые извозчики. Принадлежностью дач сплошь и рядом были библиотеки, бильярдные. Вечерами из раскрытых окон слышались звуки рояля. Дачные атлеты увлекались гигантскими шагами и лаптой. Не был редкостью в дачном поселке и летний театр, где выступали гастролирующие труппы и любители из самих же дачников. Выезжая на пикник, расстилали настоящий ковер.

Особенно ценилась возможность отбросить церемонии, зайти в гости запросто. Это было неписаным дачным законом. Устанавливались связи, невозможные в городе. Инициатива слома перегородок шла от юного поколения и передавалась вверх по возрастной лестнице. На дачах закладывались основы будущих карьер. Оттого, что семьи были многодетными, мелькало множество молодежи самых разных возрастов, воздух пронизывала атмосфера всеобщего флирта. Что такое «дачный роман», никому не надо было объяснять. Впрочем, и сегодня не надо.

Дачная жизнь появилась в России еще и потому, что ее жители имели больше всех досуга в христианском мире (в Российской империи конца XIX века, как свидетельствуют календари того времени, официально нерабочими были 98 дней в году, тогда как, скажем, в Австро-Венгрии 53). Европа и Америка вплоть до Первой мировой войны отдыхали мало. Отдых не входил в программу жизни. Воскресенье посвящалось церкви и домашним делам, отпуск был еще в диковину. Отдыхал тонкий слой богатых бездельников. На появление в России массовой дачной жизни в столь далекие времена можно смотреть и как на опережающий социальный прорыв, и как на пример того, насколько нации опасно расслабляться до построения основ изобилия. Верны обе точки зрения.

Между двумя мировыми войнами на Западе стало шириться то, что Ортега-и-Гассет назвал «восстанием масс». Звучит устрашающе, но означает всего лишь, что вчера еще послушные и нетребовательные люди более не согласны жить по образцу своих дедов и прадедов, требуют свою долю в жатве цивилизации, хотят разнообразия и перемен. Например, сама мысль прожить безвыездно там, где родился, уже вызывает ужас. Массы жаждут досуга, хотят больше потреблять, развлекаться, видеть мир.

Не случись беда 1917 года, феномен не обошел бы и Россию. Дачный бум, вероятно, пошел бы на убыль – ведь отдыхать из года в год в одном месте должно было стать немодным. Но произошло, как мы знаем, совсем другое, и дача вдруг обрела неожиданную социальную роль, сделавшись островком частной собственности в обобществленном океане. Не продавались квартиры, не продавалась земля, но можно было купить дачу вместе с участком земли.

Дача стала непременной частью советского идеала жизни. Это была неосознанная замена многому из того, что отняли большевики, – прежде всего, двум фундаментальным вещам: возможности видеть мир и возможности побыть наедине с собой. Дача полагалась всей миллионноголовой номенклатуре. Сословно-цеховой подход породил дачные поселки писателей, ученых, художников, журналистов. Много десятилетий землю под дачи сравнительно легко получали заводы, институты, профсоюзы. Такие названия дачных поселков, как «Котлостроитель», «Медработник», «Полиграфист», «Инженер», не звучат необычно. Я вечно встречал людей, живших в коммуналках, но имевших дачи.

За бесконечные годы советской власти в шестерни коммунизма угодили миллионы людей, семьи которых обычно, особенно в больших городах, тут же выкидывались из квартир. Но если приговор не содержал конфискации имущества, а несчастные имели дачу, она становилась их спасением.

«Брали» на дачах якобы редко; приводят даже примеры того, как какие-то писатели и поэты-песенники (им не надо было являться в присутствие) так и отсиделись на дачах, несмотря на подписанные ордера. Почему? Кто теперь объяснит? Режиссер Михалков уловил эту тонкость в «Утомленных солнцем»: за его командармом Котовым хоть и приезжают на дачу, сам арест разыгран как замысловатый трюк.

Предание гласит, что другой маршал, Буденный, два часа отстреливался на своей даче от пришедших за ним гэпэушников (пытаясь одновременно дозвониться Сталину), пока приказ о его аресте не был отменен. Видимо, это миф. Но народ не складывает совсем уж неправдоподобные мифы. Никакая молва не перенесла бы подобный сюжет на улицу Грановского.

Истинная литература тоже все отражает правильно. Перечитайте Трифонова. Этого замечательного писателя завораживали две темы: костоломная машина красного государства и дачная жизнь. Крайне характерно, что эти темы у него почти нерасчленимы. Ближе к нашим дням Солженицын годами был по сути экстерриториален и неуязвим для властей, живя на дачах Чуковского и Ростроповича.

Иногда мне хочется составить дачную антологию в нескольких томах. Среди прочего, туда попадет «Генеральская дача» Николая Заболоцкого и повесть Андрея Битова «Дачная местность».

Последнее «прости» советской власти очень показательно. ГКЧП (слово женского рода) очень старалась придумать нечто такое, благодаря чему все сразу бы поняли, что она хорошая и ее не надо бояться. И придумала. В своем обращении к народу она пообещала всем желающим по 15 соток. И миллионы сердец, уверяю, защемило. К счастью, мыльный пузырь лопнул на третий день.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.