Искусство жить в обществе и большевистская непримиримость

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Искусство жить в обществе и большевистская непримиримость

Человек — существо общественное, как сказал Аристотель. Человек тянется к другим, себе подобным, ищет с ними контактов, находит таких, с которыми его объединяют одинаковые вкусы, взгляды, чувства, интересы, цели. Не каждый мог бы или хотел бы быть совершенным отшельником, хотя такие и бывали и есть, особенно религиозные отшельники, но то вопрос особый: вместо суетного общения с людьми они общаются с Богом. Но любой отшельник, и верующий и неверующий, — это что-то исключительное, согласитесь, это то самое исключение, которое подтверждает правило.

Подавляющее же большинство людей жить без тесных контактов с людьми же просто не может, хотя искусство жизни с этими самыми контактами на практике оказывается не легким и не простым.

Очень часто, несмотря на самые искренние, добрые намерения и желания сторон, возникают недоразумения, противоречия, конфликты, часто ненужные, мучительные, которых надо бы и можно было бы избежать, если бы знать, как это сделать. Иные глупые недоразумения перерастают в полный разрыв отношений и даже ненависть, хотя к тому, казалось бы, и не было действительно серьезных причин.

Человек является человеком только благодаря воспитанию. Те несчастные дети, которые в джунглях вырастали среди зверей, потом, будучи пойманы, имели лишь внешние черты людей, но по существу были животными. Что в нас вложат в детстве, с тем мы и будем жить.

Конечно же, каким-то искусством жить в обществе овладевает любой из нас с самого раннего детства автоматически. Обжигаясь, набивая шишки, каждый как-нибудь по-своему, да учится. Но, боже мой, как по-разному это происходит и какие разные результаты дает! Один вырастает уживчивым, покладистым, добрым, другой — горлохватом, неуживчивым и злым. Чему там научат родители, чему там научит улица? Есть ли в школе хоть крохотный курс, хоть три-четыре урока: что такое хорошо в общении с людьми, а что такое плохо?

Каждый вырастает, понимая это на свой лад, и чаще даже не головой понимая, а где-то скорее спинным мозгом, и так мы и живем, не зная самой элементарной техники обхождения с ближними, что особенно катастрофически дает себя знать, когда возникают отношения нетиповые, нечастые или когда нами овладевают страсти, неконтролируемые, идущие из подсознания. Далее, с течением жизни, сюда примешиваются комплексы, целые гроздья комплексов, основанных на пережитом, на разных травмах, неудачах или же, и наоборот, на удачах.

Короче говоря, каждый из нас — это клубок противоречий, клубок всего такого разного, в том числе массы такого, что болит, мучает. И вот этот клубок должен жить среди других, таких же, и тянется к ним, сам того не видя, что ощетинен как еж, — но другие тоже ощетинены, как ежи… Так и живем. И глупо и обидно.

Старинная французская поговорка гласит: «Понять — значит простить». Может быть, этому надо учить нас с первых лет нашей жизни: стараться понимать, как можно больше стараться понимать, а значит, и прощать? Взаимно прощать. Но хватит ли лишь одного взаимного прощения обид, когда мы толком не знаем, как бы так поступать, чтобы этих обид вообще не возникало или, по крайней мере, возникало как можно меньше?

Наткнулся я как-то на старинную книгу, изданную еще в 1824 году, под названием «Беседы» Джона Локка, знаменитого английского философа, которого называют отцом английского либерализма, но, собственно, это была даже не его оригинальная работа, а его изложение с обработкой другой книги теолога XVIl века Петра Николае, и я был поражен, насколько современной и нужной была бы такая книга сегодня.

Этот старый теолог школы Декарта рассуждает так. В общении с людьми мы можем ожидать самых разнообразных реагирований. Одни будут заносчивы, другие чем-то разгневаны без видимой для нас причины, третьи могут быть обидчивы на любое наше слово или движение, которое почему-либо им не понравится, и так далее. Что нам делать? Как себя вести? Он пишет:

Чтобы сохранить спокойствие в мыслях и спокойствие в общении с другими людьми, недостаточно никого не обидеть либо не ожидать от кого-то непременно любви, уважения, благодарности, даже вежливости.

Помимо этого, как главное, мы должны быть вооружены терпением — терпением, защищающим нас от чужих настроений. Далее, мы должны согласиться с фактом, что все мы имеем недостатки, которые усложняют наше сосуществование.

Надо понять, что нет большего абсурда, чем вести себя возбужденно только потому, что иной человек поступает так, а не иначе. Недостатки других вредят прежде всего им самим. Поэтому они заслуживают скорее сожаление, чем гнев.

Недостатки других — это как болезни, которые и нам самим угрожают. Нет таких недостатков, которым и мы сами не могли бы быть подвержены. Таким образом, не имея основания ценить себя выше, чем других, убедимся же, что не имеем и оснований, чтобы на них обижаться.

Так писал человек еще в XVII веке.

А я думаю о воспитании моем и миллионов подобных мне в хх веке в Советском Союзе. Никто никогда ничего даже хотя бы отдаленно похожего мне не сказал. Мне прививали «непримиримость». Непримиримость к врагам, ко всем, кто не похож. Это знаменитое: «Тот, кто поет не с нами, — тот против нас». Большевистская непримиримость, большевистская монолитность всех: только так, а не иначе. Кто хоть чуть-чуть пикнул: «А может, иначе?» — немедленно враг.

Какой ужас! Всеобщее государственное воспитание не покладистости, не примиримости, не умения помнить, что все мы с недостатками и что нам нужно не ранить друг друга углами, а убирать эти углы, жить добрее, уважительнее, умнее. Нет! Воспитание как раз именно непримиримости к недостаткам (да еще: что такое недостатки? Это вам скажет партия), обострения отношений, воспитание в людях истерического, кликушеского осуждения всех, на кого им укажут пальцем. Это самое «Заклеймить!».

Непримиримость — первая добродетель во всех биографиях знаменитых «железных», «стальных», «непоколебимых» и прочее коммунистов. Еще бы, сам великий кормчий избрал себе прекраснейший, по его представлению, псевдоним «Сталин», стальной, так что Феликсу уже оставалось быть только «железным». Грустное, сожаления достойное время, стыдный период истории такой хорошей, такой большой, столько перестрадавшей страны…

26 мая 1978 г.