Поход на пляж

Поход на пляж

Четверг 25 июня выдался теплым и солнечным — прекрасный день для похода на пляж озера Юстерн вместе с Терезой, сотрудницей отделения, к которой Стюре испытывал особую симпатию. С ней легко общаться, и она не тяготится его компанией. Лежа на пляже и загорая, они рассеянно переговаривались о жизни Стюре и о его прежних преступлениях.

— Интересно, что бы вы подумали обо мне, если бы узнали, что я совершил нечто по-настоящему тяжкое?

Тереза вопросительно посмотрела на Стюре:

— В каком смысле — тяжкое?

— Нечто очень-очень серьезное. Сама понимаешь. Как бы это повлияло на отношение ко мне?

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Нечто очень серьезное? Лучше скажи ясно, что ты имеешь в виду.

— Я могу дать тебе подсказку.

— Давай.

Некоторое время Стюре размышлял в полном молчании, потом произнес по буквам:

— У-Бе.

— Убе?

Тереза посмотрела на спутника с тревожной улыбкой:

— Стюре, я что-то ничего не понимаю.

Весь этот разговор выглядел странным, даже немного неприятным, но она не хотела этого показывать. Не так уж трудно догадаться, что может означать «нечто тяжкое» для пациента психиатрической клиники, уже совершившего разбойное нападение, сексуальное насилие над ребенком и нанесшего тяжкие физические повреждения. Терезе удалось сменить тему, однако, едва вернувшись в отделение, она доложила о словах Стюре.

Йоран Франссон и Чель Перссон вели Стюре Бергваля вдвоем — Чель Перссон отвечал за психотерапию, а Йоран Франссон нес ответственность за реабилитацию пациента в целом. Придя на следующий день в отделение, Франссон тут же получил рапорт о происшествии на пляже и пригласил Бергваля для беседы в музыкальный зал. Когда Стюре вошел, Франссон закрыл за ним дверь.

— Стюре, меня очень-очень встревожило то, что я услышал сегодня утром в отделении. Твой вопрос Терезе вчера на пляже, — уточнил он. — Твое «У-Бе».

Стюре опустил глаза.

— Ты имеешь полную свободу передвижения, потому что мы верили — ты в состоянии баланса, мы знаем, чего друг от друга ожидать. Помнишь, мы говорили об этом позавчера на обходе?

Стюре пробурчал «угу», однако ничего не пожелал добавить.

— Ты прекрасно понимаешь, что мы встревожились. Нечто по-настоящему тяжкое? Что это значит? И подсказка — буквы У-Бе?

Стюре смотрел в пол.

— Ты сам-то знаешь, что означают буквы У-Бе?

— Да. Я знаю. Само собой. Но я не могу этого объяснить. Во всяком случае, не сейчас.

— Но почему ты это сказал? Для этого наверняка есть какие-нибудь основания?

Стюре снова пробурчал «угу». Франссон молчал.

— Все это, — стал осторожно пояснять Стюре, — моя обычная манера отталкивать от себя людей, которые меня ценят.

— Ты никого не отталкивал! Тереза написала рапорт о том, что ты сказал, — она обязана была это сделать. Ты должен понимать, что все это создает проблемы для всех нас. И твое свободное хождение сегодня… Ты понимаешь, какие неприятные чувства мы теперь испытываем по этому поводу?

— Я могу отказаться от прогулок. Я готов это сделать, — прошептал в ответ Стюре.

— С этого момента я отменяю всякое свободное перемещение. Никакого хождения, пока мы не выясним, что все это значит.

Бергваль стоял молчаливо и неподвижно, опустив голову.

— Мы вынуждены проявлять осторожность, когда ты начинаешь говорить такими загадками, Стюре.

То, на что намекнул Стюре на пляже, — будто он совершил нечто «по-настоящему тяжкое», — подтверждало догадки Франссона, которые возникли у него еще в то время, когда он проводил оценку вменяемости Стюре и заподозрил, что тот виновен в других тяжких преступлениях, совершенных в промежутке между насилием над мальчиками и ограблением банка в 1990 году.

— Это означает, что я больше не рискну выражать свои чувства, — тихо проговорил Стюре. — Что я не могу рассказывать Перссону о том, что я чувствую.

Франссон встретился с ним глазами.

— Обещаю тебе, Стюре. Никаких проблем — пока ты не начинаешь говорить загадками. Мы поразмыслим над тем, что случилось. И потом еще вернемся к этой теме. Хорошо?

С этими словами Франссон вышел из музыкального зала.

Через десять дней Стюре снова получил свободу перемещения. Тревога, возникшая после разговора на пляже, кажется, ушла в прошлое. Теперь активно ведется подготовка к его выписке из больницы.

Стюре Бергваль обращается в Бюро по регистрации населения с заявлением, где изъявляет желание сменить имя на Томас Квик,[31] — его заявка одобрена. Он хочет окончательно порвать с прошлым и начать новую жизнь с незапятнанным именем. С 15 августа он снимает маленькую однокомнатную квартирку на Нюгатан, 6Б в Хедемуре и «чувствует себя отлично». Единственное, что омрачает его жизнь, — это размышления по поводу того, на какие деньги обставить свой новый дом. В остальном же в течение всего лета в карточке имеются лишь заметки о том, как ему снижают дозы препаратов, как он упорно тренируется в беге и как он безукоризненно возвращается из увольнительных, во время которых совершает поездки в Хедемуру, Авесту и Стокгольм.

Переезд затягивается. В сентябре становится ясно, что Томас не сможет платить за свою квартиру, и он отказывается от нее. Он остается в Сэтерской больнице — в ноябре его переводят в отделение подготовки к выписке.

Однако в то время как ответственные лица клиники готовят Томаса Квика к выписке, втайне начинают разворачиваться драматические события.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.