Сопротивление
Сопротивление
В связи с решением по делу об убийстве близ Аккаяуре в Норвегии всерьез проснулся интерес к Томасу Квику, и весной 1996 года несколько норвежских журналистов начали сотрудничать с разговорчивым серийным убийцей.
Однако норвежские приключения Квика начались еще в ноябре 1994 года, когда Квик рассказал Пенттинену про убийство, имевшее место где-то между 1988 и 1990 годом. Речь шла о мальчике славянской внешности на слишком большом для него велосипеде. Квик упомянул местечко Линдесберг и имя Душунка. Месяц спустя имя мальчика изменилось на Душка и стало связываться с географическим названием Мюсен в Норвегии.
В декабре 1994 года Пенттинен отправил запрос в норвежскую полицию, есть ли у них пропавшие мальчики, подходящие под описание Квика. Как известно, последовал ответ, что никакого Душунки или Душки в розыске не числилось, зато есть двое мальчиков-подростков из Африки, пропавших из лагеря беженцев в 1989 году. Журналист Свейн Арне Хаавик прознал об этой истории и опубликовал в июле 1995 года информацию о мальчиках, искавших политического убежища, в своей серии статей о Томасе Квике. Эта же серия статей дала Томасу Квику информацию о пропавшей в июле 1988 года Терезе Йоханнесен.
Норвежские жертвы — Тереза Йоханнесен и два африканских мальчика-беженца — были введены в полицейское расследование через «терапевтическую картину» Квика, своего рода доску объявлений, где помещались в виде коллажа символические картинки, использовавшиеся во время психотерапевтических сеансов с Биргиттой Столе. Сеппо Пенттинен регулярно фотографировал эту доску, пытаясь по возможности интерпретировать более или менее зашифрованные сведения.
В феврале 1996 года на «терапевтической картине» появилась карта Норвегии, а также возникли фотографии светловолосой девочки лет девяти и двух африканских мальчиков. Пенттинен сразу догадался, что хотел сказать Квик.
После суда в Йелливаре были проведены следственные эксперименты на месте преступления в Норвегии и Швеции, дабы Томас Квик показал, как осуществлялось похищение и убийство двух мальчиков. Выезды в Норвегию постоянно и широко освещались в СМИ, что не укрылось от внимания ни одной из заинтересованных сторон — в том числе самого Квика.
— Мы ведь покупали ему газеты, — рассказывает следователь Тюре Нессен. — Он просил «Верденс Ганг» и «Дагбладет».
23 апреля 1996 года, как раз в тот момент, когда Квик и его кортеж находились в Норвегии, «Дагбладет» опубликовала статью с фотографиями двух пропавших мальчиков. Следователи прекрасно знали, что Квик каждый день читает прессу, но не интересовались, какую информацию он приобретает этим путем.
Во время ночевок в больнице Уллевольс в Осло один из санитаров подарил Квику кепку с надписью «ULLEVОLS SYKEHUS», и они разговорились. Квик неосторожно показал ему статью в «Дабладет». Там был опубликован групповой снимок, и Квик, указывая на двух отмеченных на фото мальчиков, сказал: «Вот этих двоих я узнаю». Санитар позвонил в норвежскую полицию и рассказал об этом инциденте.
Таким образом, не за счет внимательности следователей выяснилось, что Квик видел фотографии «норвежских» мальчиков в газете, — об этом просигналил санитар, человек, грубо говоря, не имеющий к делу никакого отношения.
Предполагаемые жертвы Квика перед тем, как исчезнуть, успели оставить в Норвегии отпечатки пальцев, и пока шли поиски останков мальчиков в Гульдсмедсхюттан, было решено на всякий случай провести отпечатки по шведской базе данных. В обоих случаях был получен положительный ответ.
Один из мальчиков отправился в Стокгольм, где подал заявку о предоставлении политического убежища в здании управления полиции на острове Кунгсхольмен. Там его сфотографировали и сняли отпечатки пальцев (так называемая дактилоскопия).
Полиция немедленно получила фамилию, личный регистрационный номер и адрес прописки предполагаемой жертвы убийства, и вскоре Тюре Нессен сидел и беседовал с ним.
— Очень симпатичный оказался парень. Он проживал в Фисксетра с женой и детьми, но с Томасом Квиком никогда не встречался, — рассказывает мне Нессен.
Второй африканец добрался до Юнгбю, откуда потом перебрался в Канаду, где Нессен связался с ним по телефону. После этого инспектор криминальной полиции сделал простой и ясный вывод:
— Все дело было высосано из пальца. Они рассказали, что сбежали из Осло, узнав, что не получат политического убежища в Норвегии.
Не открывая того, что выяснилось, полиция подготовила опознание — двенадцать фотографий африканских мальчиков, среди которых были снимки двух «пропавших». Все это происходило в полицейском минивэне в Гульдсмедсхюттан, в то время как эксперты находились снаружи, ища останки трупов, которые оказались живы.
Пенттинен начал разговор, напомнив Квику о том, что он уже не раз менял свой рассказ.
— Если посмотреть на те данные, которые ты сообщил на допросах и во время двух следственных экспериментов, то возникает очень противоречивая картина.
Далее Пенттинен спросил, видел ли Квик ранее фотографии мальчиков, но тот категорически отрицал это.
Здесь в допрос вмешался ван дер Кваст. На этот раз он надавил на Квика, но начал очень осторожно.
— К нам поступили сведения из больницы Уллевольс, что ты видел фотографии мальчиков в газете, — сказал ван дер Кваст.
— В какой такой газете? — спросил Квик, не понимая.
Квик отказывался признаться, что видел снимки, и продолжал утверждать, что убил обоих мальчиков.
— Я не совсем уяснил, рассказал ли ты о мальчике номер два, который был уведен из Мюсена живым? — уточнил ван дер Кваст. — Где он умер?
— Он умер здесь, — без колебаний ответил Квик.
Мальчики были привезены из Осло в Гульдсмедсхюттан, и полиция найдет тела обоих, если будет продолжать раскопки, — таков был посыл Квика.
Когда Квику предъявили фотомонтаж, он внимательно оглядел лица всех двенадцати.
— Имеет место мгновенное узнавание одного лица. — Квик приставил правый указательный палец к фотографии номер пять, изображающей молодого человека с узким лицом, грустными глазами и полуоткрытым ртом. — И, возможно… — проговорил он с сомнением и указал на фото номер десять.
— Пять и десять, — подвел итог Пенттинен. — Про номер пять ты сказал, что имеет место мгновенное узнавание.
Кристер ван дер Кваст извинился, сославшись на то, что должен «кое-что уточнить», после чего Пенттинен отключил магнитофон, и оба покинули автобус. Пять минут спустя они вернулись. Последний удар должен был нанести ван дер Кваст.
— Тогда я должен сообщить тебе информацию по поводу того лица, на которое ты указал, — пятый номер, — произнес он с важностью в голосе.
Квик пробормотал «угу», догадываясь, что последуют какие-то неприятные новости.
— По тем данным, которыми я располагаю, этот человек до сих пор жив, — проговорил ван дер Кваст. — Это удалось проверить благодаря его отпечаткам пальцев.
На это у Квика не нашлось никаких комментариев — похоже, известие привело его в шок.
Тюре Нессен выслушал весь допрос, поприсутствовал на опознании, и окончательным аккордом стало раскрытие того факта, что африканские жертвы Квика продолжали жить в Швеции и Канаде.
— В лагере началась паника! Мне пришлось отвезти Квика обратно в Сэтерскую больницу. Для меня загадка, как следствие могло продолжаться после этой истории с двумя пропавшими мальчикам.
Но даже после этого события Кристер ван дер Кваст и Сеппо Пенттинен продолжали закрывать глаза на тот факт, что Квик получал информацию об убийствах из газет и от журналистов. Между тем событие в Гульдсмедсхюттан окончательно убедило Тюре Нессена, что Квик — всего лишь болтун.
— Последствием стало то, что я отказался продолжать работать в следственной группе. С Томасом Квиком я уже накатался досыта.
Параллельно с расследованием в Норвегии продолжалось следствие по делу об убийстве Йенона Леви, и в мае 1996 года было принято решение о проведении реконструкции.
В материалах первичного следствия по делу Леви присутствуют обширные криминально-технические материалы, которые проанализировали Ян Ульссон и криминолог Эстен Элиассон. На этом основании они составили описание вероятного хода событий. Но после своих впечатлений от реконструкции на Аккаяуре и процесса в Йелливаре Ульссон заподозрил, что Сеппо Пенттинен передает сведения Квику. Поэтому они с Элиассоном договорились не показывать Пенттинену свои результаты вплоть до реконструкции.
Наступило 20 мая 1996 года, на часах одиннадцать утра, и Томас Квик должен на месте преступления рассказать, как он убил Йенона Леви. Весь обычный эскорт — полицейские, санитары из Сэтерской больницы, психотерапевт, мнемоэксперт, старший прокурор и криминологи — в сборе.
Однако Томас Квик, на этот раз облаченный в черную кепку, черно-белую куртку летчика, черные брюки и кроссовки, сегодня не в духе. Перед началом реконструкции он хочет выступить с заявлением. Невозможно не заметить, что он выбит из колеи.
— Вначале я хочу обратиться лично к прокурору Кристеру ван дер Квасту и сказать, что я по-прежнему пребываю в состоянии возмущения по поводу инцидента, имевшего место в понедельник. Я не совсем понимаю, почему Кристер ван дер Кваст не обратится ко мне лично с извинениями.
С момента унизительного фиаско в Гульдсмедсхюттан прошло меньше недели. После этого Квика отвезли в Стокгольм вместе с Биргиттой Столе для беседы с ван дер Квастом. Они встретились поздно вечером в помещении управления криминальной полиции, и ван дер Кваст вел разговор очень жестко, требовал от Квика конкретных доказательств и «зрелого поведения». Квик, не привыкший к такому обращению, вернулся со встречи в гневе.
Теперь ему выпала прекрасная возможность дать пинка ван дер Квасту перед всей следственной группой.
— Помешает ли мне это в сегодняшней работе или нет, я пока не знаю. Надеюсь, что нет. Но если все получится, то не благодаря Кристеру ван дер Квасту. Я считаю, что в данном вопросе он поступил безответственно. Он не сумел отстраниться от своего личного отношения и, как мне кажется, смешивает личность и роль. Я очень разочарован и надеюсь, что у Кристера ван дер Кваста хватит мужества лично попросить у меня прощения.
Сеппо Пенттинен не обращает внимания на эту неприятную прелюдию, а пытается поднять Квику настроение, рассказывая, что им удалось выполнить почти все требования, которые Квик выставил перед реконструкцией. Раздобыть необычную модель автомобиля «Мазда комби 9291» оказалось непростой задачей. Такой машиной располагал Квик в 1988 году, хотя принадлежала она маме Патрика Улофссона. Но теперь она стоит здесь.
На месте имеется также кукла, представляющая Йенона Леви, а также присутствует статист, который будет исполнять роль помощника Квика.
— В список базовых условий входит также то, что Томас совместно с сообщником, которого он указал, — Патриком Улофссоном — вступил в контакт с Йеноном Леви и что они доехали из Упсалы на машине вот до этого строения, — поясняет Пенттинен.
Похоже, раздражение Томаса Квика как рукой сняло — он стал интересоваться тем, как будет разыгрываться сцена.
Реконструкция должна начаться на дороге, откуда процессия заедет на хутор. Все будет происходить точно так, как это было, когда Квик и Улофссон приехали из Упсалы с Йеноном Леви. Сообщника изображает Анна Викстрём, в то время как Сеппо Пенттинен поначалу изображает Йенона Леви. Позднее, когда Йенона Леви будут убивать, Пенттинена заменят куклой.
Квик, Патрик и Йенон Леви подходят к машине. И тут Квик заявляет, что должен оторвать рукав рубашки, чтобы связать руки Пенттинену/Леви. Важно воссоздать ситуацию и обстановку точно, только тогда он вспомнит все правильно. Все участники процесса в курсе — это краеугольный камень методики ведения допроса, давно уже введенного с подачи Свена-Оке Кристианссона, так что рукав рубашки отрывается и передается Квику.
Узел получается не очень хороший, но теперь Пенттинен сидит связанный на пассажирском сиденье. Квик призывает Анну Викстрём сесть на заднее сиденье и закрыть дверь.
— И ты показываешь с этой стороны, что у тебя в руке нож.
— О’кей, — отвечает Викстрём/Патрик.
— Опусти, пожалуйста, стекло, чтобы камере лучше было видно, — просит Квик. Он очень заботится о том, чтобы угроза ножом Йенону Леви была запечатлена на пленку.
— На той пленке, которую снимают, пока мы едем, ты подносишь нож к его горлу, — поясняет Квик Анне Викстрём.
Ян Ульссон наблюдает все, что происходит, и записывает каждый момент в развитии событий. Его поражает то, что Квик ведет себя точно так, как режиссеры на съемках, в которых ему довелось участвовать. Иногда Квик отходит в сторонку, чтобы подумать, закуривает сигарету, а затем дирижирует своими актерами, организуя сцену дальше.
Требуется ужасно много времени, чтобы сделать все так, как хочет Квик, но наконец к машине подходит шофер, который будет вести ее вместо Квика, поскольку тому не разрешается сесть за руль. Краткая поездка от дороги до дома осуществляется и записывается на пленку с удовлетворительными результатами.
В тех шести допросах, которые до этого момента проводились с Квиком по поводу убийства Йенона Леви, он выдал множество различных версий того, как произошло убийство: одним или двумя ударами камнем по затылку, ударом по затылку домкратом, ударом ломом по лбу, ударом по затылку туристическим топориком и т. д. и т. п. В допросах меняется также и место, где был убит Йенон Леви. Иногда это происходит возле дачного домика в Эльсте, иногда возле места находки тела в Рёрсхюттане.
На месте реконструкции все с любопытством ждут, где Квик на этот раз убьет Йенона Леви и каким орудием. Ян Ульссон точно знает, где и чем был убит Леви, однако об этом он намерен молчать до последнего. Пусть Квик расскажет сам, без посторонней помощи.
Кажется, Квик сам мучается этими вопросами. Он говорит Сеппо Пенттинену, что хочет «взвесить на руке домкрат», одновременно пытаясь изображать самого себя в процессе общения с англоговорящим Леви. Несмотря на его убогий английский, происходит какая-то беседа.
— Стало быть, я говорю: «Take it cool»[40] и все такое, — поясняет он.
Сеппо Пенттинен принес домкрат, чтобы Квик взвесил его на руке, но Квик не приходит в радость при виде домкрата.
— Это совершенно не та модель, тут должен быть домкрат с тремя ножками. У нас есть кто-нибудь, кто разбирается в домкратах? — спрашивает Квик.
— Я совсем не разбираюсь, — говорит Пенттинен.
Происходит долгая дискуссия о домкратах между двумя мужчинами, которые оба признаются, что ничего в этом не понимают. Наконец реконструкция продолжается.
Квик вынимает свой муляж ножа и перерезает импровизированную веревку на руках Йенона Леви, после чего начинается дикая погоня. Леви бежит к дороге, но Квик догоняет его. «Леви падает и повреждает одно плечо», — комментирует Квик.
Помощник держит Леви, в то время как Квик наносит ему «парочку хороших оплеух» и царапает грудь ножом.
— А здесь происходит мощный удар ногой в живот, пара ударов вот так и — как мне помнится — отсюда сбоку. Сейчас я хотел бы взвесить на руке домкрат и камень. — Квик до последнего сомневается по поводу орудия убийства.
Но прежде Квик хочет продемонстрировать, с какой невероятной силой он бьет ногой Леви. Кукла, лежащая на земле, весит около 80 кг.
Квик основательно размахивается и со всей силы бьет ногой по кукле, которая по причине своего веса даже не сдвигается с места. Это все равно что ударить ногой в стену, боль адская.
— Ай-ай-ай! — кричит Квик и прыгает на одной ноге, схватившись рукой за поврежденную стопу второй ноги.
Многие из тех, кто наблюдает это действо, скромно отворачиваются или притворяются, что вдруг заинтересовались чем-то другим.
Придя в себя, Квик принимает решение по поводу орудия убийства.
— Камень. Это камень, — говорит он и показывает, как бьет камнем в висок Леви, уже находящегося без сознания.
Затем Квик хочет сделать перерыв, и Пенттинен пользуется случаем, чтобы подойти к стоящему в стороне Яну Ульссону.
— Ну как, получается у Томаса?
Ульссон уклончиво бормочет в ответ что-то невнятное. Его самые страшные опасения сбываются, отчего он еще менее склонен раскрывать, совпадает ли рассказ Квика с результатами криминологов.
Теперь Квику остается показать, как он и его помощник кладут мертвое окровавленное тело Леви на заднее сиденье, прикрывая его одеялом.
— Каково твое ощущение по поводу состояния Леви? — спрашивает Пенттинен.
— Мертв, — кратко отвечает Квик.
— Он издает какие-нибудь звуки или?..
— Нет, — отвечает Квик.
Ответ неправильный, и Пенттинен показывает, что не принимает заявление, будто Леви был убит на этом месте.
— Ты говоришь, что его тошнит и он кашляет кровью, — как ты это видишь?
Ничего подобного Квик во время реконструкции не говорил, но он быстро соображает:
— Это происходит, пока мы едем в машине.
Тот факт, что Леви не был мертв, когда его погрузили в автомобиль, имеет большое значение для второй части реконструкции, которая будет проводиться в лесу возле Рёрсхюттана, где было найдено тело.
— Как его состояние там? — спрашивает Пенттинен.
— Об этом я расскажу, когда мы приедем туда, — загадочно отвечает Квик.
Вскоре целый караван машин движется по шоссе 762 от Рёрсхюттана в сторону Энгнеса. За несколько сотен метров до края света — тупика на лесной дороге — процессия останавливается. Томас Квик намерен продемонстрировать, как он умертвил Йенона Леви.
«Мазда комби» с Леви на заднем сиденье в конце концов паркуется в правильном положении, и Квик пытается вытащить куклу. Квик и помощник тянут за одеяло, на котором она лежит, и наконец им удается извлечь ее из машины.
— Здесь он, стало быть, еще жив, — сообщает Квик.
Заявление, что Леви был мертв еще возле дачи в Эльсте, уже не актуально, и Квик с помощью Анны Викстрём ставит куклу на ноги. Кукла тяжелая, и через несколько секунд Квик дает ей упасть на землю. Квик говорит, что так все и было на самом деле, он не мог стоять на ногах.
Из багажника приносится ломик, и Квик демонстрирует, как он ударил Леви по затылку.
— Мне кажется, что это лом, — говорит Квик.
— Ты не уверен в этом? — спрашивает Сеппо.
— Я не уверен.
— Что это могло быть, если это не лом?
— Может быть, лопата, но я все же склоняюсь к тому, что это был лом.
Квик садится в машину, которая перемещается вперед и назад, и пытается «почувствовать», где он оставил тело. После долгих рассуждений он кладет его в неправильное место, повернутым не в ту сторону и не в том положении. Квик сообщает, что засунул руку под свитер Леви и ощутил растительность у него на груди и животе.
«У Йенона Леви не было никакой растительности на груди», — думает Ян Ульссон. Он делает пометку в своем блокноте, но ни единым мускулом на лице не выдает ход своих мыслей.
Самой важной находкой полиции на месте в 1988 году были очки, которые, предположительно, потерял убийца. Квик ни словом не обмолвился ни о каких очках. Проверка показала, что очки не принадлежали Квику, и вообще они никак не вписываются в эту историю.
Теперь роль Йенона Леви берет на себя Анна Викстрём. Она собирается лечь на землю, и Квик предлагает ей снять очки, после чего реконструкция продолжается.
Когда дело идет к концу, Пенттинен спрашивает:
— Ты хочешь рассказать что-то еще, Томас?
— Нет.
— Ты сказал одну вещь, о которой я размышлял. Почему ты прокомментировал это, по поводу очков? Ты сказал, что они лежат тут, так ты сказал. Они же лежат тут. Ты о чем-то подумал, или тебе пришла в голову какая-то мысль, или что-то еще? — пытает его Пенттинен.
— Ну, они же лежали… Нет, не знаю, почему я это сказал.
— Тебе трудно об этом говорить?
— Нет, вовсе нет.
— У него были очки?
— Нет, мне кажется, нет.
— Что заставило тебя отреагировать именно на очки?
— У меня возникло ощущение, что… когда я увидел на нем очки, что они находятся в стороне, но об этом я ничего не знаю, — закончил Квик.
Живой интерес Пенттинена к комментарию Квика по поводу очков статиста был достаточно отчетливым сигналом. На последующих допросах Квик расскажет, что они были куплены на автозаправке, чтобы замаскировать шестнадцатилетнего помощника Патрика.
Найденные очки имели +4 диоптрии, то есть корректировали дальнозоркость. Зачем они выбрали очки с такой большой силой для Патрика, имевшего идеальное зрение, Квик не объяснил. Да никто и не спрашивал. Найденным очкам, по оценкам экспертов, было около десяти лет — это означало, что они были куплены, когда Патрику было шесть лет. Еще одной странностью являлось заверение дистрибьютора, что они никогда не продавались на автозаправках.
К концу дня Ян Ульссон был уверен, что только что проведенная реконструкция поставит жирную точку в следствии по делу Квика.
— Я был совершенно уверен, что стало очевидным — этого убийства Квик не совершал. Это было яснее ясного.
Ульссон знал, что Квик неправильно указал место убийства и орудие убийства. Тело Йенона Леви было оставлено не в том месте, и Квик не сказал о том, что тело обыскали и все содержимое карманов исчезло. Эксперты-криминалисты обнаружили отпечаток одного ботинка Йенона Леви, который доказывал, что тот не только находился в сознании, но и продолжал сопротивляться, так что из земли были вырваны кочки.
Все следы указывали на то, что убийству предшествовала некая последовательность событий, которую убийца мог бы пересказать. Но то, что рассказал Квик, по всем пунктам противоречило находкам, сделанным на месте. История Квика — просто неправда, счел Ульссон.
Когда реконструкция окончилась, Клаэс Боргстрём спросил Яна Ульссона, не подвезет ли тот его до Стокгольма.
— В машине я попытался поговорить с Боргстрёмом о том, что реконструкция явно доказывала: Квик не является убийцей. Все было не то и не совпадало.
Но Боргстрём ответил уклончиво. Вместо этого он стал рассказывать о большой яхте, которую недавно приобрел. Эту тему он часто обсуждал со своим клиентом. Квик реагировал холодно, поскольку ничего не знал о яхтах и не интересовался ими.
Так что же на самом деле произошло с Йеноном Леви?
Через два с половиной года после убийства, 10 января 1991 года, сотрудница отдела по работе с иностранцами полиции Борленге сделала интересное наблюдение. Она нашла, что пара очков на фотографии в паспорте подозрительно напоминает те очки, которые, как она помнила, полиция нашла рядом с телом Леви.
Очки и фотография из паспорта были отосланы для анализа в Государственную криминалистическую лабораторию. В своем заключении лаборатория написала, что «многие факторы говорят за» то, что очки на месте убийства те же самые, что и на фото. Заключение было сделано с большой степенью вероятности — восемь баллов по девятибалльной шкале лаборатории.
Предприятие «Хоя-Оптикслип АБ» провело высокотехнологичный анализ, который показал, что очки на фотографии имеют ту же силу увеличения, что и те, которые были обнаружены на месте преступления, — стало быть, +4.
На снимке в паспорте в очках с места преступления был изображен мужчина, которого мы будем здесь называть Бен Али, пятидесятилетний выходец из Северной Африки. На тот момент, что было очень удобно, он уже сидел в камере предварительного заключения в полиции Фалуна. Его только что осудили за нанесение телесных повреждений, за побуждение к нанесению тяжких телесных повреждений, за незаконные угрозы, а также за кражу — суд приговорил его к пяти годам тюремного заключения.
Бен Али угрозами и уговорами заставил своего знакомого порезать ножом лицо его подруги. Двенадцатилетняя дочь женщины стала свидетелем того, как ее маме жестоко изрезали лицо. Правая артерия была задета ножом, так что женщина чудом осталась жива. Преступник рассказал, что Бен Али просил его выколоть женщине один глаз, но он отказался это сделать.
Заключение лаборатории привязало Бена Али к убийству, а путем совершенных им преступлений он показал, что способен, применяя насилие, нанести ущерб и даже убить другого человека. Осталось выяснить, как он вошел в контакт с Леви, и, желательно, указать мотив.
В старых материалах следствия сохранились сведения, поступившие в полицию Авесты через две недели после убийства. Анонимное сообщение было аккуратно распечатано, короткий текст заполнял всю страницу формата А4.
Следователям
На Центральном вокзале оперирует группа арабов, ненавидящих евреев (они прославляют Гитлера). Эти арабы связаны с Борленге (в том числе фотофирма). Это вполне может оказаться убийство на расовой почве, возможно, Леви поехал с ними от самого Стокгольма.
Слишком неправдоподобно?
Шведская подруга Бена Али сообщила на допросе, что он имел обыкновение ездить на Центральный вокзал Стокгольма и находить молодых арабских мужчин, которые начинали работать на него. Работа состояла в следующем: в Даларне, на севере Швеции и в Норвегии стучаться в дома в сельской местности и предлагать пожилым людям купить картины. Обычно они работали в паре, и пока один просил разрешения позвонить или зайти в туалет, второй пользовался случаем украсть что-нибудь ценное.
Несколько молодых арабов, работавших на Бена Али, рассказали, что он познакомился с ними на Центральном вокзале в Стокгольме, обещая им работу и шведских женщин. Многие из мужчин проживали у двух его знакомых женщин в Даларне.
Следствие констатировало, что множество арабских мужчин работали на Бена Али в 1986–1988 годах. Две его подруги сообщили на допросах, что встречали Йенона Леви в квартире Бена Али летом 1988 года.
— Этого парня я видела. Этот нос мне очень запомнился, — сказала одна из женщин, когда ей показали фото Йенона Леви.
По словам женщины, он сидел с Беном Али в гостиной и смотрел телевизор.
В начале июня Бен Али ездил в Стокгольм и привез двух молодых марокканцев, Мохаммеда и Рашида. Сразу после приезда в Борленге они уехали из города. Когда через несколько дней они вернулись, на одном из них была подержанная куртка, которой у него не видели раньше. Она была красно-бело-синяя и выглядела в точности так же, как пропавшая куртка Йенона Леви.
Смотритель зала на Центральном вокзале Стокгольма был последним надежным свидетелем, видевшим Йенона Леви. Об этой встрече он рассказал сразу после убийства в 1988 году — как Йенон Леви сидел в зале ожидания вместе с несколькими людьми, говорившими по-арабски. Леви спросил его по-английски о поезде на Мура-Фалун.
Другой смотритель зала указал на Бена Леви во время опознания по фотографии и заявил «со стопроцентной вероятностью», что тот неоднократно посещал Центральный вокзал, высматривая других иностранцев и делая вид, будто ищет знакомого.
Род Йенона Леви происходил из Йемена, он обладал выраженной арабской внешностью и говорил по-арабски. Поэтому его могли принять за араба, однако на самом деле он был израильский еврей и служил в израильской армии во время войны в Ливане в звании сержанта.
Учитывая ненависть Бена Али к евреям, на которую указывают несколько свидетелей, жизнь Леви находилась бы в смертельной опасности, если бы в разговоре выяснилось, что он израильский еврей.
Бену Али предъявили подозрение в убийстве Йенона Леви, однако дело не было передано в суд, а по окончании тюремного срока он был выслан из страны.
Весной 1996 года следствие по делу Квика находилось в самой интенсивной фазе. Помимо допросов, реконструкций и выездов на место происшествия по поводу убийства Йенона Леви и «норвежских» мальчиков, Квика вывозили также в Драммен и Эрьескуген в связи с убийством Терезы Йоханнесен. Тогда Квик рассказал, что он расчленил тело Терезы на мелкие части и спустил в озеро.
28 мая в полицейском участке Эрье собирается целая армия: норвежская национальная криминальная полиция «Крипос», следователи по делу об убийстве Терезы, местная полиция Эрье, эксперты-криминалисты, биологи, профессор анатомии, кинологи с собаками, пожарные, водолазы, а также сотрудники норвежской гражданской обороны. Шведская следственная группа представлена Сеппо Пенттиненом и Анной Викстрём, которая ведет дневник этого чудовищного и дорогостоящего мероприятия.
В первый день запускают насосы на берегу лесного озера Ринген. На разных станциях работает огромное количество человек, вода пропускается сквозь сито, которое находится под постоянным наблюдением, водолазы обследуют дно озера, собаки нюхают, берега озера тщательно обследуются. Викстрём отмечает в своем дневнике:
«Сеппо и нижеподписавшаяся то и дело, дрожа, смотрят друг на друга с одной и той же панической мыслью: „Действительно ли он дал нам корректные сведения?“
Возле частого сита, которое, как предполагается, уловит мельчайшие части тела Терезы, стоит профессор Пер Хольк, анатомический эксперт следствия. Пер Хольк привез с собой в Эрье скелет ребенка в возрасте Терезы, который он показывает следователям, объясняя, как могут выглядеть потенциальные находки.»
Работа возле озера продолжается семь дней в неделю, рабочие смены длятся по многу часов. Идет проливной дождь. Полное отсутствие находок уже на раннем этапе начинает тревожить Викстрём и Пенттинена. На совещаниях с норвежскими коллегами они еще раз просматривают материалы вывоза Квика на место, и сомнения сквозят между строк в заметках Викстрём:
«Разумеется, у нас постоянно возникают размышления по поводу того, как ТК выражает свои мысли, по поводу достоверности и т. д. Как все это оценить?
Да… хорошо бы знать ответ на этот вопрос. […]
Понимаю, что это сложно переварить, иногда мне самой сложно понять, что мы должны равняться на Томаса Квика, но цель — дать родственникам ответ, сам ТК сидит там, где сидит».
Исполненные мучений заметки сменяются радостными описаниями вечерних посиделок и игр межу шведскими и норвежскими коллегами. Дневник прерывается уже через восемь дней, поскольку Викстрём и Пенттинену пришлось вернуться в Швецию для следственных мероприятий по делу об убийстве Йенона Леви.
Тревога Викстрём касательно последствий отсутствия находок в озере после массивного обследования теперь еще более очевидна. Она цитирует строки Карин Бойе:[41] «В поездке нашей есть и цель, и смысл, но лишь сам путь оправдывает муки».
«Нижеподписавшаяся должна смириться с этим фактом независимо от результатов. Сеппо и нижеподписавшаяся планируют путь бегства в неизвестную точку назначения, возможно, мы проедем мимо Сэтера. […] Игра ведется по-крупному, какое счастье, что у наших ближайших соседей[42] нет государственного долга.
На этом дневник заканчивается — во вторник, 4 июня, 1996 года.
Анна Викстрём, инспектор криминальной полиции».
Работы на озере продолжались с 28 мая по 17 июля и обошлись в несколько миллионов крон, однако никаких находок не последовало.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.